Был жаркий июльский день, один из таких дней, где все живущее как бы на время умирает, не слышно ни звука в природе; даже растительность и та ощущает тяжесть этой давящей атмосферы. Лист на дереве как-то безжизненно висит, да и само дерево имеет какой-то странно удрученный отпечаток. Одним словом, как говорится, «парит».
Умелый подход
В такой-то прелестный день лежал я у себя в комнате на диване решительно не в силах за что-нибудь приняться. Собака то и дело меняла места в надежде отыскать какой-либо более прохладный уголок и, не находя его, подходила ко мне, как бы спрашивая, не лучше ли мне, чем ей.
Однако, не видя с моей стороны ни ласки, ни приглашения поместиться на диване, отходила и с глубоким вздохом ложилась снова на пол, так как на подушке ей было слишком жарко. И снова начинались эволюции моего пса, снова слышны его вставание, хождение по комнате и как бы падение на пол донельзя разбитого и как бы дряблого тела.
— Из Шурмаша Карней приехал! — раздался вдруг над самым моим ухом голос брата.
— Какой Карней? — не сообразив и не давая себе отчета, задаю я вопрос.
— Как какой Карней? Точно ты его не знаешь, один только и есть! — следует мне из окна ответ.
Теперь только, поняв обстановку, в которой нахожусь, понял я и подробное объяснение из ответа брата о личности Карнея.
Карней этот благодаря многолетним подачкам пороха и дроби как со стороны брата, так и с моей приучился стрелять довольно порядочно и хотя имел промышленные наклонности, но все-таки всегда сознавал их за пороки. Вообще наружностью он скорее смахивал на конторщика тертого, умеющего обходиться с господами. «Лицом в грязь не ударим», — выражалось на его физиономии. А потому зачастую он принимал уже чересчур фамильярный тон.
Впрочем, поохотиться с ним бывало довольно приятно, тем более что места ему были всегда известны. Вот почему мы были всегда довольны его приездом, и хотя он наобещает с три короба, но все-таки отчасти да сдержит свое обещание.
— Где он? — спросил я брата, подходя к окну.
— Здесь, Ф.А., здравствуйте, — послышался голос Карнея, и одновременно появилась его фигура в окне.
— Здравствуйте, — повторил он и протянул руку. — Давно ли из Питера? Порошку не привезли ли?
— Нет, брат, не привез: и здесь можно достать.
— Жаль, а то было думал у вас поживиться, весь перестрелял.
Мне была известна эта песня, а также и та чрезмерная назойливость этого человека, который всегда недоволен тем, что ему дадут; даже порох, который мы ему уделяли, он всегда соразмерял с тем количеством, которое находилось в нашем распоряжении. Вообще, как говорится, он имел «поповские глаза» (был завистливый, жадный. — Прим. редакции).
— Однако что же мы стоим на солнце, можно войти к вам в комнату? — спросил Карней и, не дожидаясь ответа, направился к дверям.
Через минуту он уже появился в дверях. Вошел и брат.
— Давненько мы с Вами, Ф.А., не видались, давненько не охотились, — начал он, садясь, — даже и не припомнишь. А нынешний год тетеревьев гибель и глухарей также. Выводки большие уже… на днях выводок глухарей почти на самой дороге, рылись в песке. Поднялись и расселись по деревьям; я был без ружья, пороху нет, — прибавил он как бы кстати, — посмотрел, посмотрел и пошел дальше.
— Разве в самом деле много выводков? — спросили мы одновременно с братом.
— С чего же я врать-то стану, приезжайте — сами увидите. Да вот что, поедемте вместе. Сегодня я зайду к тетке, повидать надо, переночую, а завтра к вечеру или, если хотите, послезавтра рано утром, по холодку и двинемся в путь.
Подумав немного над соблазнительностью предстоящей охоты, мы согласились выехать 9 июля, то есть послезавтра, пораньше. Никто из нас не думал о тягости могущего быть жаркого дня; все эти невзгоды были далеко отброшены, и мы решились, невзирая на жару, приняться за изготовление патронов.
Карней ушел с тем, однако, что выклянчил с фунтик порошку.
Время выезда
Рано утром 9 июля разбудил меня громкий лай лежащего в ногах Милорда, и одновременно с тем услыхал я стук в окно, сквозь которое невнятно доносились слова:
— Пора вставать, лошадей запрягают.
— Как ни хотелось вставать, но перспектива запоздать и ехать в жару взяли, наконец, свое. Сперва как-то лениво одеваешься, но вот и самовар на столе, торопишься все устроить. Кажется, все готово.
— Ну, господа, садитесь. Да где же кучер? Василий, где Василий?
— Васька, Васька! — раздаются голоса столпившихся работников.
— Он с вечера ушел на село, — отвечает вошедшая скотница.
— Экая досада, — замечает брат. — Забыли ему сказать, что едем сегодня на охоту. Надо взять хоть Николая.
Идем с братом отыскивать Николая и находим его спящим в каком-то пустом стойле.
— Николай, Николай!
— А-а-а, что нужно? — слышно какое-то мычание.
— Послушай, Николай, одевайся, поедем с нами в Шурмаш.
— Куда? В Шурмаш? Не могим!
— Почему же?
— Надоть ехать на базарь, да и лошадей не на кого оставить.
— Василий за ними присмотрит.
— Отчего же вы его не хотите брать?
— Ушел домой, такая досада!
— Что же делать, никак не могу-с…
— Все равно, Ф.А., — перебил Карней Николая, — поедемте без кучера. Там найдем, кому поприсмотреть за лошадьми.
Так мы и сделали. Я взял вожжи, Карней сел на беговые дрожки. Поехали.
— Стой, стой! — послышался позади голос. — Остановитесь! Кнут забыли, кнут!
Пришлось остановиться и ждать, пока работник добежит до нас и передаст нам кнут. На этот раз мы двинулись. Мы ехали очень медленно, тем более что пара, которая была запряжена в тележке, состояла из лошадей, которых всегда запрягали в корень. Как нас это обстоятельство ни сердило, однако возвращаться и перепрягать лошадей нам не хотелось. Казалось, что и без того потеряно много времени, да к тому же русское «авось» подавало надежду, что мы и так доедем.
Однако пришлось скоро убедиться во всей несостоятельности нашей запряжки. Пристяжная положительно не хотела везти, предоставляя нести всю тяжесть одному кореннику. Неимоверных усилий стоило принудить пристяжную делить тяжесть. Так мы подвигались вперед, Карней ехал впереди, а мы — за ним.
День был, как и все предшествовавшие дни, очень жаркий — лошадей необходимо было беречь, и нам зачастую приходилось ехать довольно продолжительное время шагом. Измученный постоянным понуканием пристяжной, я, наконец, передал вожжи брату, который их затем передал Карнею, причем один из нас перелез на его беговые дрожки.
Так чередовались мы большую часть дороги. Коренник был в мыле, тогда как пристяжная была совершенно суха. Дело было ясно, что нас везет исключительно коренник. Увидя, что так дело продолжаться не может, мы решили перепрячь лошадей. Опять остановка, суетня…
Заклятые соперники
Однако, невзирая на это, часам к трем пополудни не подъехали, но подползли мы к избе конного лесного объездчика, который, заслышав звук колес, вышел на крыльцо. Он был среднего роста, одет в довольно чистую поддевку. Завидев нас, он улыбнулся и пошел к нам навстречу.
— Здравствуйте, Ф.А., здравствуйте, Н. А.! Что так долго не видать было? — сказал он.
— Боялись, что тетерева слишком малы, — заметил брат, — вот и не приезжали. Говорят, А.И., что выводков у вас нынешний год много. Правда?
— Есть-то есть, да не знаешь, где их найти, придется походить изрядно.
— В этом еще не беда, главное — чтобы была дичь.
— Походите, увидите сами. А вам все это должно быть Карней порассказал. С вами приехал?
— Да.
— Вы ему, однако, не больно верьте. Врать-то он мастер. Пусть лучше бы рассказал, как он принял пень за медведя и от него удирал, что пятки сверкали! А тоже охотник.
— Ну нет, А.И., врешь, брат, — раздался из-за угла дома голос Карнея, — врешь; я бы посмотрел, что бы с тобою случилось, кабы ты увидел «топтыгина» — шагах в десяти, как я; наверное, с холерой домой вернулся.
— Не чета мне с тобой равняться, — с презрением заметил А.И., — я зачастую бывал на медвежьих охотах и вдоволь насмотрелся на косолапого, а ты-то небось и в глаза его не видал, что принял пень за медведя. Труса праздновал!
Чем бы кончилась эта перебранка, не знаю — вероятно ссорой, а этого нам далеко не хотелось, тем более что с А.И. надо было стараться быть в хороших отношениях, а то он мог не допустить нас в свой участок леса, скорее не допустить Карнея, что было то же самое, так как местность здесь была нам далеко не вполне знакома.
— Вы нам потом расскажите об этом случае, А.И., а теперь нельзя ли поставить нам самовар и дать лошадям сенца?
— Отчего же? Можно! Карней, похлопочи-ка об самоваре!
Сам же конный объездчик пошел хлопотать о лошадях, предоставив нам пройти в горницу. А.И., как я уже заметил вскользь, был на вид вообще человек порядочный, жил скромно и аккуратно и умел везде и во всем нажить копейку. Он пользовался со стороны крестьян некоторым уважением и подобострастием и имел недостаток стараться вселять это уважение во всяком, кого он считал ниже себя. А таких «избранных» было очень и очень много; к таким избранным принадлежал и Карней.
Вот почему он никак не мог свыкнуться с мыслью, что к Карнею ездят господа, а к нему — нет. Это обстоятельство было для его гордой натуры настоящей пыткой, а потому он никогда не упускал случая пройтись насчет Карнея; даже на охоте он старался указывать направление и, чтобы отбить в нас охоту посещать Карнея, поведет по местам, где ничего нет.
Скажешь ему бывало, что здесь ничего нет и даже не может быть, на что он прехладнокровно отвечает, что скоро придем на настоящие места, а эти места долго и долго заставят себя ждать. Одним словом, с А.И. охота непременно плоха; а потому мы всегда старались избегать иметь его своим компаньоном.
Между тем это было дело далеко не из легких. Каким бы то ни было образом, а сумеет он навязаться, или ему с нами по дороге, или он нас где-нибудь да встретит в лесу, и, наверное, дело будет дрянь.
Мы вошли в довольно опрятную комнату, разложили наши «доспехи» и стали дожидаться чай, который, однако, недолго заставил себя ждать. Вошел и А.И.
— Ну уж и лошади, где вы себе таких подобрали? Со свечой по белу свету искать и то не подберешь! — сказал он.
— Да, А.И., редкостные лошади, только бы тебе на них ездить по лесу в обход, — не без некоторого сарказма заметил Карней, продувавший ружье.
— Нет, брат, не мне, а тебе бы следовало обзавестись такими, чтобы улепетывать от медведя.
— Однако что же это за история с медведем, расскажите-ка путным образом, — обратился я к А.И.
— Да дело-то самое простое. Пошел Карней ловить перепела на поляне, понравился, вишь ты, голос. Конечно, не поймал, где ему! Да, возвращаясь, и померещился ему у дороги медведь, он от него и стречка, да прилетел сюда, точно сумасшедший, кричит: «Медведь!». Мы схватили ружья, бросились к тому месту… ни следа, ничего нет. Ведь у страха глаза велики.
— Небось, не видел раскопанной муравьиной кучи, — сказал Карней.
— Оставим в покое медведя, скажи лучше, Карней, в какую сторону ты думаешь нас вести? — обратился я с вопросом. — До вечера еще много времени, успеем походить.
— Как не успеть, успеем. Вести вас куда, про то я сам знаю, — отвечал Карней, видимо, не желая высказаться.
— Не в ендовище (овраг или суходол. — Прим. редакции) ли поведешь? — полюбопытствовал А.И.
— Про то я и сам знаю, — последовал ответ.
— Коли знаешь, так твое дело, — замечает, видимо, уколотый А.И. — Только ведь что тебе скажу, что в ендовище пару выводков я взял, осталось, кажись, в одном штуки три, в другом — пара.
— Просил же я вас, А.И., не трогать этих глухарей, я же вам об них сказал.
— Зачем сказывал, Дон и так бы разыскал. Дозвольте, господа, я вас лучше поведу сегодня, мне как раз свободно, завтра же я должен ехать на кордон.
Охота тремя группами
Делать нечего, согласились. Напившись чаю, закусив и одевшись как можно легче, так как было еще очень жарко, мы двинулись в путь, распределившись таким образом.
Брат, не имея собаки, пошел с А.И., у которого был Дон породы «столпотворения вавилонского», и держалась эта группа более правой стороны. Я шел с Милордом, нечистокровным, но и недурным легашом, серединой, а Карней — с каким-то черным кобелем Ледером породы, схожей с Доном, но которого Карней почему-то называл «понтером», шел левой стороной. Так мы углублялись в лес, изредка перекликаясь.
День был жаркий, ни дуновения ветерка, никакой звук не нарушал царствовавшей здесь тишины. Милорд то и дело сновал по кустам: исчезая с правой стороны, он вдруг появлялся с левой, мириады слепней преследовали его на ходу, которых он, приостановившись, старался поймать и снова пускался далее.
Слепни и меня не щадили. Русская рубашка, которая была на мне надета, была буквально вся, в особенности спина, облеплена этими насекомыми. Приходилось не раз снимать картуз и утирать струившийся по лицу пот, на руке выступала испарина, и ружье как-то скользило в ней. Я шел «парусником», где-то возле меня вырвался вальдшнеп, и снова все смолкло, только шелест моих шагов по неровной почве или треск сломанного сучка нарушали это спокойствие.
«Куда это я залез? — думается невольно. — Скоро ли выберусь на более подходящие места? Да вот, кажется, поляна». Действительно, поляна. «Куда идти?» — задаешь себе вопрос и останавливаешься в недоумении; кажется, левее лучше; здесь, припоминаешь, по описанию Карнея должно быть болото, к тому же мелкие кусты, ягодник, все удобства для выводка тетеревей. «Наверное, здесь выводок, — убеждаешь себя, — собака живо найдет. Да где Милорд?».
Оглядываюсь и вижу его стоящим под кустом со всеми признаками изнеможения от жары. Надо обождать, а то в таком состоянии легко возможно, что он пройдет от выводка в двух шагах, не причуяв его. Отдохнул я с четверть часа, отдохнула, кажется, и собака. Ну теперь можно и в путь — к заветному местечку… Прошел я это место вдоль и поперек, нет ни пера!
— Экая незадача! — восклицаешь громко с досадой. — Нечего сказать, хороши места, хваленные А.И.!
— Зачем его слушали? — раздается вблизи меня голос. — Сами знаете, что он всегда скрывает места.
По голосу узнаю Карнея, наконец, и он показался из-за кустов.
— Ничего не нашел? — спрашиваю.
— Где тут найти, когда А.И. здесь еще с неделю тому назад разбил выводок. Да и собака-то стала ленива — искать жарко больно.
— Не покупать бы нам их в каком-нибудь роднике? — предложил я.
— И вправду, здесь недалеко родник.
Родник был недалеко, и мы, выкупав собак, присели покурить. Как вдруг на расстоянии каких-нибудь 100 саженей раздался выстрел, за ним — другой и третий. Мы встрепенулись.
— На глухарей нарвались, — сказал как бы про себя Карней.
«Экие счастливцы!» — подумал я.
— Ого, ого-го, сюда, сюда-а, — раздался по лесу голос брата, приглашавшего нас поделиться своей удачей, а может быть, и оттого, что усталый Дон не мог справиться один с найденным выводком.
Мы не требовали большого приглашения и побежали на выстрелы. Не успели мы пробежать и 100 шагов, как собаки наши прихватили.
— Сюда! — раздался голос брата.
Мы сошлись.
— На выводок глухарей напали, — сообщил брат, — одного убил я, другой спорный. Отзовите собак и пойдемте вместе.
Несчастный случай
Не без некоторого труда стоило мне подозвать к себе Милорда. Ледер же не послушался зова и исчез. Карней побежал за ним, и через несколько мгновений раздался шум взлетающего глухаря, одновременно с ним выстрел и страшный визг собаки.
Мы стояли пораженные, не понимая, в чем дело, покуда нас не вывели из оцепенения отчаянные и плаксивые возгласы Карнея:
— Собаку убил, Боже мой, собаку убил! Ледер, бедный Ледер! Что я сделал?! Черт бы меня побрал стрелять!
Бросились мы к тому месту и увидели распростертого Ледера, у которого из шеи струилась кровь, и плачущего над ним Карнея.
— Как тебе угораздило зацепить собаку?
— Как ты в собаку попал?
— Слепой ты что ли в собаку стрелять?! — сыпались с нашей стороны и вопросы, и упреки.
Карней молчал, а между тем слезы так и текли по его смуглым щекам. Жаль нам было собаки, жаль нам было и его.
— Как ты зацепил собаку? — пристал А.И.
— Оставьте его, — обратился я к конному объездчику. — Вы видите сами, что он не способен ни на что отвечать, тогда как брату, который осматривает рану, вы, конечно, можете быть полезны.
— Принесите воды, собака еще жива, и, может быть, ей возможно помочь, — обратился к А.И. брат, который кое-что понимал в медицине.
Вода была принесена из родника, в котором мы купали собак. Рана Ледера промыта, и довольно порядочно наложен бинт из платков.
— Что теперь делать — возвращаться домой?
— Как взять Ледера? — задавали мы один другому вопрос.
Мы решили возвратиться домой, тем более что рана Ледера позволяла ему ходить, хотя он мог владеть только тремя ногами. Так мы пустилась в обратный путь.
— Расскажи-ка теперь, как это ты угодил в собаку? — спросил А.И.
— Как? А сам не знаю как. Вижу собака стоит мертво, только хотел к ней подвинуться, глухарь взлетел, я и выстрелил…
— В глухаря не попал, а собаку убил, — язвительно заметил А.И.
— Ты знаешь, — продолжал Карней, — что Ледер гоняет, вот мне и приходит на ум, что он прыгнул за глухарем, чтобы его схватить, а я в это время и выстрелил.
— Сам, брат, виноват! Зачем горячился? Не дал глухарю подняться, — заметил брат.
— Знаю, что виноват. Только вы, Н. А., постарайтесь его вылечить.
Ф.А. Ралль, г. Чернигов, 1882 г.
