Впервые медведя «вживую», а не в зоопарке, в его естественной среде обитания — в тайге, я увидел, еще будучи школьником. Правда, «смотрины» эти носили довольно жесткий характер.
Благополучно окончив 9-й класс, мы со школьным приятелем Ситниковым Валерой лето решили провести в геологической партии — устроиться туда на работу.
Отец мой Моторный Иван Родионович был прокопченным геологом, мама Екатерина Сергеевна и родная тетя Зоя Сергеевна работали в той же стезе, поэтому мой дальнейший путь по жизни как бы сформировался автоматически.
А вот Валерий хотел пойти в радиотехники, но, глядя на меня, тоже решил вкусить «прелести» таежной жизни.
Шорская природа
Направили нас в передовой отряд по поискам ртутного оруденения — Кучумскую партию Томь-Усинской ГРП. Партия называлась немного иначе, но перевод с шорского языка звучит не совсем благозвучно. Если вы по карте от поселка Крапивинский поднимитесь вверх по реке Томь до реки Тайдон, а по Тайдону далее вверх до второго притока слева и отмерите еще километров 6—8, то самое место и будет.
Лагерь стоял на берегу реки на небольшой поляне, в центре — кухня-столовая, 6—7 палаток для работников. Чуть ниже по течению было стойло для лошадей, постоянными обитателями которого были Бурый, Гнедой, Машка и Зинка.
Вокруг, как и повсюду в Горной Шории, осины, реже — ели и березы, напрочь переплетенные кустарником. Все это вместе густо проросло крапивой, горошком, пучкой (борщевик сибирский) и еще многим из того, что жжется, колется, дурно пахнет и цепляется за одежду. Высота всей этой поросли нередко скрывала всадника на лошади.
Особенно запомнились полчища слепней, которых прельщали лошади, и комаров, которых, почему-то больше интересовали мы. Если слепни нападали днем, то комары предпочитали вечернюю прохладу.
От них были рекомендованы репудин и ДЭТА. Репудина было много, но через несколько дней кожа на лице грубела и сморщивалась, становилась похожей на кирзовый сапог, и этой мазью пользовались редко. ДЭТА комаров отпугивала хорошо, но стоило слегка вспотеть, что неизбежно при передвижении по тайге в летний зной, и содержащийся в ней спирт начинал щипать кожу.
Вечером же перед отходом ко сну для избавления от комаров использовался довольно эффективный способ: на лопате-подборке разжигался небольшой костерчик из мелких сухих веток, а когда костер разгорался, на угли набрасывали свежих листьев борщевика. И когда от костерка начинали подниматься густые едкие клубы белого дыма, лопата помещалась внутрь палатки и экспонировалась там 5—10 минут.
Через 10 минут костер затухал, дым в палатке оседал чуть позже, и можно было смело ложиться спать, тщательно закрыв пологи. Все находившиеся в палатке комары валялись высохшими крошками на полу.
Слаженный коллектив
Моя работа заключалась в радиометрическом прослушивании всех горных выработок. Я спускался в шурф (вертикальный колодец 1х1 метр и глубиной до 7 метров) на веревке и через каждый метр по одной из стенок делал замеры, а результаты записывались в журнал.
На линию горных выработок выдвигались обычно втроем: геолог Гостеева Валентина Федоровна, я (как радиометрист и рабочий) и маршрутный рабочий Александр, он же пробщик.
Александр спускался в шурф после меня и отбирал пробы — вырубал в глине топором канавки, а полученный материал укладывался в пробные мешочки, которые затем отправлялись в лабораторию.
В тот день мы должны были задокументировать шурфы на 3-й разведочной линии. Линия протягивалась вниз по пологому склону среди зарослей кустарника. Двигаясь постепенно сверху вниз, дошли до 27-го шурфа. Шурф был неглубокий — не более 3 метров.
Я быстренько проделал свою часть работы и вылез наверх. Вниз спустился Саша и начал вырубать пробы, Валентина Федоровна присела на пригорке повыше шурфа и стала заносить полученные сведения в геологический журнал.
Вниз по склону к следующему шурфу уходила тропинка, местами засыпанная сыпавшейся сверху горной породой из шурфа. Ярко светило солнце, по цветущим растениям сновали дикие пчелы, изредка мимо, жужжа, пролетали слепни, откуда-то издалека доносилось слабое журчание ручейка и «У моря, у синего моря» — слова любимой песни геологини.
Валентина Федоровна пела эту песню регулярно, я бы даже сказал систематически, на каждом новом шурфе. Так что спустя некоторое время мы слова этой песни заучили намертво.
Неожиданный поворот событий…
Ну так вот, все шло своим чередом, все были заняты делом, я же, вылезши из шурфа, осматривал окрестности. Мое внимание привлекла уходящая вниз тропа к следующему шурфу. Внезапно на тропинку снизу из зарослей кустарника, что располагался метрах в 30 от нас, выбежал медвежонок. Не добежав до меня метров пять, медвежонок приподнял голову, взглянул на нашу компанию и нырнул обратно в кустарник.
— Кто там? — спрашивает геологиня.
— Медвежонок, — отвечаю я спокойно и, подобрав кусок глины, кидаю его вслед медвежонку.
— Что? — с придыханием и с каким-то даже волнением спрашивает геологиня.
В это время внизу из кустиков опять появился медвежонок и направился в нашу сторону, остановился, не добежав до меня буквально несколько метров. Я был ошарашен, но страха пока не было.
Нагнувшись, я взял в руку горсть земли и хотел кинуть в сторону медвежонка. Как бы испугать, пусть бежит обратно, откуда пришел. Ну тут пугаться пришлось мне. В начале тропы на высоте 1,5—2 метров кусты вдруг раздвигаются и высовывается, как мне показалось, огромная рычащая морда медведицы.
Через мгновение медведица, яростно рыча, оказалась уже на тропинке и явно двигалась к нам… Медвежонок, замерев, остановился перед насыпью шурфа метрах в 3 — 4 от меня.
«Что делать?» — пронеслось в голове. Я посмотрел вверх, за шурф. Время, как при ускоренной киносъемке, замедлилось, все передвижения происходили плавно, заторможенно. Геологиня, бросив журнал, медленно, как во сне, крича от испуга, убегала вверх по склону, а в это время снизу, рыча, приближалась медведица…
Спасение «утопающих» — дело рук самих «утопающих»…
Из шурфа выглядывало заинтересованное лицо рабочего. «У него топор, — пронеслось у меня в голове, — и он сам большой — справится. Я спрыгну, помогу ему выбраться, и мы побежим спасать геологиню».
— Что там? — спрашивает пробщик.
— Медведь, — отвечаю я.
Сверху раздавались яростное рычание медведицы и крики геологини.
— Надо спасать! — говорю.
Но пробщик как-то отнесся к этому незаинтересованно, без энтузиазма. Что-то засуетился, начал ходить кругами по дну шурфа, как бы высматривая что-то в забое. Сверху продолжали доноситься рычание зверя и крики нашей Валентины Федоровны…
Выходи, кто живой
Через какое-то время наверху все стихло. Я вылез из шурфа, за мной — Саша. Медведей не было. Геологиня, пробежав вверх по тропинке метров 15, сидела на молодой елочке к нам спиной на высоте не более полутора метров, обхватив ее руками и ногами. Она была не в себе, и от елочки мы ее оторвали с большим трудом, уговаривая, что медведей уже нет.
— Правда, ушли? — слегка заикаясь, все спрашивала она.
Как бежали назад в лагерь, помнится плохо, от каждого резкого звука вздрагивали, и за каждым кустом мерещились медведи. Геологиня на эту линию больше не ходила, а я ничего: через некоторое время отошел, и меня прикомандировали к студентке Осинниковского техникума. С ней мы вывозили с 3-й линии в лагерь отобранные пробы. Не обошлось опять без приключений. Линия-то оказалась, как заговоренной. Но это уже другой рассказ.
Николай Моторный, г. Красногорск
