Николай Зайко не ожидал увидеть друга детства Ваньку Тельцова с таким огромным «трудовым мозолем» и сытой лоснящейся «ряшкой». А тут вот он предстал в своем величии, спустя пару десятков годков. «Ну и разнесло тебя!» — с трудом обнимая гостя, воскликнул, смеясь, Николай.
Ванька, которого сызмальства называли не иначе, как Винни, не полез в карман за словом, тут же «пальнул» в ответ:
— А ты все такой же заморыш: «кощей» да и только! Я надеялся, что, когда станешь егерем знатного охотхозяйства, так хоть малость раздобреешь на таежных харчах… А ты… Вот добудем крупного кабана — приготовим таких блюд, язык проглотишь. Я, кстати, сейчас шеф-повар известного в Иркутске ресторана…
— Поздравляю! Однако ты — мой долгожданный гость, стало быть, мне угощать, — возразил Николай. — Мы с друзьями зажарим на углях кабанчика по дедовским рецептам — сам пальчики оближешь! А сейчас, глядя на тебя, в памяти возник анекдот.
— Ну-ка давай трави: рассказчик из тебя — перцовый. Помнишь, как хохмили сначала на школьных концертах, потом в армии?..
— Ну, слушай. Как-то в давние времени офицер похвалялся своим денщиком: дескать, хороший служака, да уж слишком прожорлив, может «уговорить» за один присест кабанчика, а все глядит голодными глазами, вздыхая: «Эх, еще бы столько!..».
Поначалу такие разговоры воспринимались как простая шутка. Но однажды во время бурного застолья сослуживцы придрались к этим словам и потребовали подтверждения. Офицер согласился заключить пари, а утром вспомнил свое обещание и закручинился: «Что же я натворил? По спору оберут меня, как липку…». Денщик утешил его: «Не беспокойтесь, ваше высокородие! Велите подавать кабана, управлюсь за милую душу!».
Полковые стрелки на охоте укокошили небольшого, кило на сто, веприка. Его не стали опаливать на костре да запекать на вертеле, как водилось исстари. В гарнизонной столовой разделали тушу, готовя разные блюда: колбасы из крови, мяса, ливера, жаркое, котлеты, требуху… и ту начинили осердием, потрохами и прочей всячиной.
Вечером расселись спорщики кружком. В центре за дубовым столом устроился «виновник торжества», который стал потчевать своего денщика. Только тот справится с одним блюдом, как уже несут второе, потом — второе, третье… и так без конца. Когда от вепря оставались лишь «межреберные связки», денщик шепнул: «Ваше высокородие! Велите уж скорее подавать этого кабана, а то, чем дольше сидим, тем труднее мне будет осилить его».
Худой и полный
Винни с детства отличался завидной упитанностью, а у Николая были только кожа, жилы да кости. «В чем только душа теплится?» — вздыхали родные и знакомые. Жили ребята по соседству, учились вместе, даже сидели за одной партой. Поначалу их называли Толстым и Тонким, а когда они стали выступать в веселых сценках — Тарапунькой и Штепселем.
«Коронным» номером юных юмористов была шутка. «Я — шеф-повар местной столовой», — гордо говорил пухленький Ванька. «А мне в этой тошниловке приходится питаться», — тут же сообщал тощий Коля. Сценка неизменно пользовалась успехом.
Увлечение спортом разделило их: быстрый на ногу Николай дружил с легкой атлетикой, Винни — с тяжелой. Он, как говорят, таскал железо, развивая мышечную массу, а заодно — желудок.
Со службой в армии парням повезло: оба находились в городе Братске в тревожные годы Карибского кризиса. Николай оказался одарен тонким слухом и чуткими, как у музыканта, пальцами, отчего с ходу попал в учебный класс радиотелеграфистов.
Винни же, где бы ни был и что бы ни делал, постоянно мучился от голода и неотступно думал: «Где бы подкрепиться?». Ответ сыскался сам собою, и все пути прямиком привели к пищеблоку. Вскоре в раздаточном окошке солдатской столовой, попросту называемом амбразурой, появилось добродушное обличье Винни. Он все чаще оглядывал зал, высматривая Колю, чтобы плеснуть в его чашку добавку.
Ко дню рождения друга Ваня подготовил необычный подарок — ложку с гравировкой «Ищи мясо». Вскоре Николая, классного радиста, отправили на дальнюю таежную РЛС. Так уж вышло, что слова на столовом приборе оказались для приятелей судьбоносными. Винни связал свою жизнь с поварской деятельностью. Николай через несколько лет после дембеля и учебы на факультете охотоведения стал известным егерем, о чем мечтал с самого детства.
По пути к лабазу
Прошедшая зима была богата на осадки, а к концу своему и вовсе изметелилась. Весна, как будто по наследству, тоже долго не унималась, хлестала не дождями, а снежными вьюгами почти до середины мая. И только в июне зачастили дожди.
Проселочные и лесные дороги расквасило; «уазик» с трудом пробивался к месту охоты. Приходилось кое-где метр за метром устилать путь хворостом, а то и выталкивать машину из хлябей.
Один раз колеса угодили в болотную рытвину, и автомобиль намертво «присел» на мост. Друзья долго пытались высвободить внедорожник, стараясь приподнять задок. И тут Винни поудобнее схватился за бампер, словно за гриф штанги, сделал резкий рывок. Трое его спутников вовремя поднапряглись и вместе вытащили машину на ходкое место.
— Ты настоящий Жаботинский (известный советский штангист. — Прим. редакции), — пошутил Николай, утирая пот рукавом.
Однако не бездорожье и топи все более захватывали внимание Винни. Он сосредоточенно поглядывал на загадочные следы на земле, которые становились чаще и приметнее по мере приближения к тайге. Казалось, будто бочки или бревна огромной толщины таскали по поверхности.
— Это кабаньи следы, — пояснил Николай. — Они напоминают мне охоту в Ошской области Киргизии.
— Ты как там очутился?— поинтересовался Винни.
— Помнишь друга нашего — радиста Ермека Садыкова? Он после дембеля позвал меня в гости в свои райские места. Тамошние горы сплошь укрыты лесами грецкого ореха. Помню, как-то поднялись на одну вершину. Идем, а снега — выше пояса, и вокруг, словно траншеи, аккуратные борозды. Ноги у крупного кабана коротки, а силища невероятная. Прет зверина, словно танк, а следом топают сородичи помельче. Завершают шествие рябенькие поросятки — загляденье… да и только.
— Ну и как вы там охотились на кабанов? — выказал интерес Винни.
— Да ты что! — воскликнул Николай. — Кому там это свинство потребно? Что для нас с тобой объедение, так сказать, деликатес, для Ермека — гадость. Помнишь, он как-то ночью в казарме закричал во сне благим матом — считай всю роту поднял по тревоге. «Что с тобой?» — спрашиваем его. А Ермек весь в холодном поту объясняет: «Приснилось, будто по приговору трибунала я поедаю кабана!». Долго мы смеялись над этим происшествием, а сам виновник хохотал громче всех…
А охотились мы в Киргизии на эликов (косуль. — Прим. редакции). Поднимались с Ермеком в гору для загона, а внизу в распадке таились в засаде стрелки с «тозовками». Другого оружия там не признавали.
Помню, взбирались мы повыше, натаптывая каждый след, словно ступеньку, а напарник рассказывал, как обнаглели кабаны. Никакого спасения от них: летом спускаются с гор в кишлаки, перепашут грядки, огороды. Осенью набегают в сады, трутся о стволы плодовых деревьев, трясут, подбирают паданку: яблоки, груши, сливы.
«Однажды, — поведал мне Ермек, — выменял «гремучую закуску» для кабанов у тамошних геологов. Мне посоветовали ее спрятать в яблоках и оставить их под деревом. Утром прихожу в сад, валяется возле дерева вепрь, половины головы у него нет… Сосед мой тоже решил опробовать этот метод. Через некоторое время глядит: а на земле лежит не кабан… а домашний баран».
Опасный секач
Лабаз был сотворен довольно искусно, со стороны напоминая огромное гнездо. Когда приблизились к нему, протопав по ухабам пару километров, Николай спросил:
— Стрелять не разучился?
— Нет, нет, — уверил Винни. — Бываю в тире, даже в соревнованиях участвую, палю по тарелочкам, по бегущему кабану. А на живого вепря иду впервые, поэтому волнуюсь.
— Конечно, зверь только со стороны безобидный, но тебе на лабазе ничего не угрожает, — заверил егерь. — На наших охотучастках уж сколько лет кряду орудует крупный секач со своей бандой. Раньше не могли его взять: шибко хитер оказался. А с годами не нужен он стал охотникам: сало на нем с частыми прослойками мяса сходно крепостью с автопокрышками.
— Сколь раз нападал секач на наших гостей, среди них бывали генералы, полковники, секретари обкомов и райкомов, даже иностранцы — японцы и китайцы, — продолжил рассказ Коля. — Для таких особых охотников и сооружен этот лабаз. Мы пуганем зверушек на тебя, даже если смажешь, не беда. Кабанчика, все одно, потом добудем.
Николай, его сосед по охотучастку Егор Чудов и водитель Петр Илов вскоре скрылись за ольховыми кущами. Винни с опаской взобрался на лабаз. Крепкие сосновые сучья, служившие лестницей, дощатый настил и загородка — все под тяжестью упитанного охотника «оживало» и настораживало его.
Хорошо хоть скамейка надежно крепилась к сосновому стволу и сучьям. Сидеть на ней, положив карабин на загородку, было удобно. Винни представил, как прицелится и пальнет по живой мишени, тронув спусковой крючок любимого еще с армейских лет СКС, и ощутит легкую отдачу в плечо.
Однако непривычная нагрузка, усталость и таежный чистый воздух вскоре овладели охотником сполна. Пущенный с присвистом храп, столь сходный с кабаньим хрюканьем, стал зазывным для зверей; явились они под лабаз совсем с нежданной стороны. Внизу послышались топотня, тяжелые вздохи, визг. Довольное похрюкивание доносилось с прикормочных площадок.
Несколько минут Винни силился уразуметь: во сне или наяву дикие звуки донимают его. Спросонья привстал, навалился на ограду, ступил на крайнюю половицу. Все тут же хрустнуло под огромной тяжестью горе-охотника. Шеф-повар даже не успел насладиться кратким мигом полета, зато сполна ощутил под собой что-то мягкое, живое, упругое. Оно взвизгнуло, рванулось и двинулось прочь.
Страх или инстинкт самосохранения, не подвластный разуму, велел Винни цепко сомкнуть ноги вокруг кабаньего крупа, а руками с неимоверной силой ухватиться за уши крупного секача. Зверь скакал во весь опор. Казалось, он не чувствовал сидящего на загривке «монстра», весящего с добрый десяток пудов. Вепрь мчался от злосчастного места, сметая на своем пути кустарник и молодую сосновую поросль.
Винни вспомнил далекое детство, когда однажды довелось ему прокатиться верхом. Николай с друзьями галопом унеслись вперед, лошадь под Иваном метнулась вослед. Незадачливый седок с трудом удерживался на масластом крупе, до боли намозолив копчик. На пути, к счастью, оказалась вонючая лужа, и Винни плюхнулся туда.
Зачем и куда движется он сейчас на столь экзотическом скакуне, не имея возможности покинуть его? Руки и ноги словно прилипли к секачу, держались цепко.
За ольховыми кущами, куда устремился зверь и где скрылось основное стадо, послышалось несколько выстрелов. Вепрь, резко тормознув, бросился вправо. Винни, перелетев через кабанью голову, совершил первый в своей жизни кувырок, зарывшись в глубокий мох. Попытался подняться, но не смог, так и остался на четвереньках.
Зато Николай, весьма довольный исходом охоты, рассказал еще один анекдот:
— Как-то раз Хрущев тайно явился на колхозную свиноферму. Поросята там — как заморыши-щенки, зато работницы — раздобревшие не хуже самого Никиты Сергеевича. Стал он на четвереньки и провозгласил: «Вот какими должны быть свиньи!».
Анатолий Дудник, Иркутская область
