Байкал щедр. Он принимает и туристов-созерцателей, и горнолыжников, и альпинистов, спелеологов и дайверов, охотников и рыбаков, любителей водного слалома, дельтапланеристов и прочих чудаков-экстремалов, у кого душа истомилась в городской неволе.
Кто за чем едет
Охотников и рыбаков вблизи Байкала интересуют не прекрасные пляжи бухты Песчаной, не термальные радоновые источники Молоковки и не углекислые воды Аршана и Дарасуна… Они обращают свой взор к тайге, к самому Байкалу, его рекам, где и по сей день в изобилии зверь, птица и рыба. К их услугам новые охотничьи и рыболовные базы, где приветливо встречают опытные инструкторы-охотоведы, с большой вероятностью организующие успешную охоту. Время охотников — осень, зима и весна. Если вы охотитесь с фоторужьем или кинокамерой, вам будет небезынтересно побывать на туристических маршрутах знаменитого Баргузинского заповедника, расположенного в самом центре Подлеморья. Здесь находится родина прославленного на весь мир баргузинского соболя. Вглядываясь в окоем с просторов Байкала, можно во всю ширь горизонта рассмотреть панораму Баргузинского хребта, его заснеженные и остроконечные вершины и самый высокий пик Прибайкалья. Необычайно чистый и прозрачный воздух, приближая, словно линза, предметы, дает возможность рассмотреть до мельчайших подробностей горные кряжи, кедровые стланики, светло- и темнохвойную тайгу. На десятки километров тянется заповедная полоса байкальских вод, в которых столько видов рыб, что все и не перечислить. Тут омуль и таймень, голомянка и сиг, хариус и осетр, налим и бычок…
Отроги хребтов и горных кряжей сплошным пологом покрывает тайга. Многовековые кедры, ели и пихты рвутся вверх на высоту десятиэтажного дома. Кедр — кормилец тайги. Всех кормит. От бурундука до медведя и человека. Сколько тайн хранят эти первородные леса? Поднимешь голову, а сквозь макушки гигантов только клочок неба мелькнет. Кругом бурелом, мхи и сумрак. Безмолвие. Но тайга полна жизни, и охотник, приехавший сюда издалека, не разочаруется, если умеет видеть, слышать, читать следы. Нигде в Сибири не водится так много медведей, как у берегов Байкала. Здесь и лось не в редкость, обычен северный олень, марал, кабарга, кабан, косуля. Из пушного зверя, кроме соболя, присутствует росомаха, волк, лисица, куница, рысь, степной хорек, горностай, норка, ондатра, барсук, колонок, белка, выдра, бобр, бурундук, заяц-беляк.
Изюминка Байкала — нерпа, или байкальский тюлень. Это единственное млекопитающее озера имеет внушительную внешность и при длине тела 1,5 м достигает 100 и более кг. Считают, что он переселился сюда в ледниковый период из Северного ледовитого океана. Под влиянием местных условий эволюционировал и теперь отличается от своего океанского собрата. Зимой тюлени почти не видны из-за низкой температуры воздуха.
В Прибайкалье охотники найдут возможность поохотиться на глухаря и каменного глухаря, тетерева-косача и рябчика, кеклика и даурскую куропатку. На самом Байкале и в многочисленных устьях его рек водится около трехсот видов водоплавающей птицы. В бассейне Байкала выводятся и постоянно присутствуют гусь-гуменник, серый гусь, кряква, огарь, серая утка, свиязь, шилохвость, чирок-свистунок и чирок-трескунок, широконоска, каменушка и красноголовый нырок. В истоке Ангары, не замерзающем в самые суровые зимы, остаются на зимовку многотысячные стаи птиц.
Не менее охотника найдет здесь удовлетворение своей страсти и заядлый рыболов. Наиболее распространенная рыба — знаменитый омуль. Промыслового веса 500—600 г он достигает лишь на пятом-шестом году жизни. По необычайным вкусовым качествам ему нет равных, в чем мы убедились лично. Совсем недавно, рассказывали байкальские рыбаки, основные нерестилища омуля были на реках Селенге, Турке, Баргузине и Верхней Ангаре. Преодолевая быстрое течение и пороги, косяки его поднимались вверх по рекам на десятки и сотни километров. Но сегодня места нереста и нагула молоди сместились в приселенгинский и приангарский районы Байкала, дельты рек Селенги, Верхней Ангары, в заливы и Малое море. Есть щука, встречаются приличные сазаны, серебряный и золотой карась, лещ, язь, налим, ленок и др. 1800 видов животных и растений насчитали ученые в Байкале и утверждают, что такого разнообразия нет больше нигде, и большинство из них эндемичны.
Встреча с артелью
Середина сентября для западного побережья Байкала — красивая осень, «бабье лето». Путь от Иркутска до Еланцев мы преодолели практически по бездорожью на «Уазике». Байкал был ласков и тих. Лучи утреннего солнца скользили по отрогам хребтов, освещая раскрашенную палитрой осени широколиственную тайгу. Побелевшие гольцы заглядывали в зеркало вод.
Мы подходили к Ольхонским воротам и, чтобы получше разглядеть побережье, прижались к юго-восточной оконечности Ольхона. Величественные скалы, может быть, ровесники озера, вертикально срывались в его пучину. Гордый горный орел одиноко парил над остроконечными пиками. Где-то там, в неприступных утесах таится его гнездо. Марсианские контуры скал создавали впечатление сказочного замка страны Зазеркалья.
Впереди было Малое море. При выходе из Ольхонских ворот на горизонте мы рассмотрели рыболовецкие артели, ведущие лов омуля, и уже повернули к ним, чтобы запастись свежей рыбой к вечерней ухе, как сопровождающий нас егерь показал в сторону примыкавших к распадку сосняка и лиственницы. Даже в бинокль не сразу удалось разглядеть то, что уловил своим острым взглядом егерь. На склоне с осанкой царственного зверя, высоко подняв венценосную голову, взирал на водную гладь красавец изюбр. Конечно, он видел нас и слышал наши голоса. Осторожный рогач был в безопасности и хорошо это чувствовал. Игорь попросил егеря подойти ближе к берегу, чтобы сделать снимок. Но стоило катеру повернуть в требуемом направлении, как животное развернулось и растворилось в тайге.
— Ничего, на обратном пути мы наведаемся сюда, — сказал егерь.
Напротив Ольхона в панораме сбегающего к воде распадка, сплошь покрытого чешуей гранитных обломков, выделялись скелеты причудливо изогнутых сосен. Некоторые из них опирались на кривые оголенные корни и будто не росли из земли, а судорожно цеплялись за нее. Это ветра выдули сухую и рыхлую почву. Таких сосен по берегам Байкала множество. Да, ветер! От него тут многое зависит. Местные жители делят ветра по направлению и силе, главными из которых признаются западные и северо-западные. «Сарма» или «горной» отличаются особой яростью. Скорость их бывает более 40 м/сек. Называли рыбаки и другие: «баргузин», «верховик», «ангара», «шелонник», «култук», несколько долинных. Многие из них очень опасны, и горе застигнутому на большой воде «сармой» или «баргузином». Только местные охотники и рыбаки умеют улавливать признаки надвигающихся ветров, спеша укрыться в тихих бухтах и переждать ненастье. «Сарма» поднимает волну не меньше морской. Но теперь стоял штиль, чем Байкал, особенно осенью, радует не часто.
Рыбацкая артель, широко рассеявшись по Малому морю, выбирала сети. Из кошельковых тралов скользил серебристым ручьем омуль. Большие, с развалистыми бортами и высоко задранными носами лодки заводили и ставили снасть, со стороны напоминающую правильную геометрическую фигуру в форме сердца. В воздухе стоял запах свежевыловленной рыбы. Бригадир артели, довольный путиной, лично высыпал нам ящик только что поднятого омуля. Рыбаки в прямом смысле навели нас на птицу, рассказав о массовом ее скоплении в Чувыркуйском заливе и вверх от Малого моря у побережья напротив истока Лены. Их послушать, от одних названий голова пойдет кругом. Исток Лены!.. А ведь и впрямь, в десятке километров от Байкала начинает великая река Сибири свой могучий бег к океану. Будто подтверждая слова рыбацкого старшины, появились над побережьем и потянулись только им известной трассой вереницы серых гусей.
— К Воздвиженью снимутся, — заметил егерь, и мы, поблагодарив рыбаков, поспешили вслед исчезающим стаям.
В объятиях «баргузина»
Рыбаки сказали сущую правду. Пока мы продвигались вдоль побережья, через Байкал в сторону Чувыркуя, без конца тянули косяки уток и гусей. Однако идти под самый Баргузинский заповедник было и далеко, и неосмотрительно. Штиль в это время в любой момент мог смениться штормом, и сколько бы нам пришлось пережидать его на Восточном берегу — одному Богу известно. Очевидным было и то, что, отсиживаясь на большой воде днем, птица вечерами снимается на кормные места, и, следовательно, лучшим выбором станет охота на перелетах. А в случае чего — высадимся на берег или повернем к рыбакам на Ольхон.
Остаток дня мы посвятили обустройству лагеря и разведке пролетных трасс. Всю ночь на таежном взгорье слышался рев изюбрей, а с рассветом начались незабываемые двое суток охоты на гусей и уток.
Прежде мне доводилось бывать в местах, богатых водоплавающей птицей, например, на озерах Карелии, Днепровских и Дунайских плавнях, в Ленкорани. Но там я никогда не встречал такого многообразия видов и совершенную непуганность дичи. Для принимавших нас друзей ничего диковинного в этом не было. Нам же все время казалось, что мы пребываем в зоологическом саду и это птичье царство — не настоящие охотничьи угодья. Морянки, гоголи, лутки плюхались рядом и, нырнув раз-другой, начинали прихорашиваться и плескаться. Гуси не позволяли себе такой беспечности, и даже при многочисленности стай взять их было не проще, чем на причерноморских лиманах. И все же мы порядочно настреляли, достаточно, чтобы удовлетворить жажду охотничьего азарта, почувствовать дыхание первозданной природы и, надышавшись ее врачующим настоем, сказать себе: «Довольно! Смотри, любуйся, запоминай. Байкал!.. Тайга!.. Омуль!.. Дичь!.. Разве не за этим ты ехал сюда? Вот оно — сердце России, и ты ощущаешь его биение, слышишь древний голос земли».
Хотелось побыть в этой глуши еще, но егерь, Николай Чемпалов, эвенк и потомственный охотник, чем-то напоминавший образ Арсеньевского Дерсу, рано утром третьего дня забеспокоился и сказал, что к вечеру поднимется ветер и надо успеть проскочить Ольхонские ворота. У южного его мыса он планировал организовать охоту на изюбра. Небо было еще чистым, а Байкал по-прежнему блестел гладью, но возражать мы не стали. Проводникам принято доверять.
«Баргузин» настиг нас у входа в пролив. Свалился с гор и саданул шквалом, да так, что рулевой с трудом удерживал катер на курсе. Нагонной волной заливало корму, и километр пути до бухточки, где решили укрыться от бури, мы преодолели с невероятным трудом. Рыбаки-артельщики ушли в Хужир пережидать бурю. И мы не могли выходить из пролива — в открытой части бушевал шторм. Здесь, куда привел катер Николай, было относительно спокойно. Но из-за скалистого мыса Южного Ольхона доносился грохот разбивающихся волн. Тайга, потемневшая и мрачная, гудела и жаловалась на рвущую ее бурю.
Надежно закрепив катер и определив вахту, с оружием и частью снаряжения мы направились к кедрачам, где, по уверениям егеря, стояли табором «шишкарщики», промышляющие кедровый орех. Через час хода мы вышли на уютный лагерь. Их было человек десять. Обустроенный табор подсказывал, что промышляют они кедровый орех не первый день, а сами кедрачи что-то вроде родовой плантации, с которой аборигены и собирают в осенях ежегодный урожай. Рядом с балаганами «шишкарщиков» мы поставили свои палатки, намереваясь переночевать и затем совершать поиски изюбров в ручьистых распадках побережья.
Поляна кедрача представляла настоящий цех кустарного промысла: огромная куча кедровых шишек, подвешенные на жердях сеялки, длиннющие колотушки, широкие берестяные совки и не менее широкие деревянные лопаты. Поодаль под навесом стояли полные меши уже вылущенного ореха. Запустишь ладони в шоколадную спелость и кожей ощущаешь маслянистую нежность скорлупы. Наверное, орех также промышляли и сто, и двести, и тысячу лет назад, и мало что изменилось в способе его добычи.
Шишкари уверенно заявили, что в окрестностях бродит несколько изюбрей. Николай, похоже, тоже знал это не хуже их, но как быть с погодой? Она вносила свои коррективы. К вечеру нагнало тучи, и всю ночь лил обложной дождь. Утро изменений не принесло. Ветер гудел с прежней силой, и перемен к лучшему не предвиделось. С высоты таежных склонов Байкал рисовался во всей красе своей дикой ярости. Над скалами Ольхона стояло белое облако водяной пыли. Даль была серою и туманной. Лишь на третьи сутки в небе появились просветы. Дождь сделался мелкий, а вскоре и вовсе прекратился. Ветер стомел. Но крутой валик еще добрых полдня гнало к побережью. Идти на поиски изюбря мы уже не могли. Тайга отсырела и набрякла — сунешься, так и хлынет со всех веточек холодный душ.
Через два дня нам лететь в Москву, а еще до Иркутска надо добраться. К полудню подсушило. Пока мы сворачивали табор, Игорь с Николаем прошлись по светлохвойной тайге. Были слышны их выстрелы. Оказалось, они настреляли с полдесятка рябчиков. Николай сожалел, что не удалось организовать зверовых охот, по осенним тетеревиным выводкам, с лайкой на молодых глухарей. По его мнению, нам следовало выбираться недели на три-четыре. Весной ли, осенью или зимой, всегда можно получить желаемую по сезону охоту. Стала модной зимняя медвежья охота на берлогах, чучеление тетеревов.
Вообще, просматривается линия возврата к старинным способам сибирских охот. Сегодня немало желающих испытать себя в охоте экстремальной, например, взять медведя на батас или поймать живого волка в саянский сруб, а потом сострунить. От желающих попасть на «диковку», так называется охота на дикого северного оленя на его миграционных путях, просто нет отбоя. Но это больше тропа романтиков, истомленных городской жизнью и готовых по полгода пропадать в тундрах. Николай еще долго рассказывал бы нам о Сибири, священном Байкале, о жизни его соплеменников эвенков в стойбищах, описывал бы природу, разные-преразные охоты, но… Нас давно ждали на базе.
Мы прощались с Байкалом и совсем не жалели о несостоявшейся охоте на изюбра. Теперь Байкал будет встречать нас ежегодно в разные сезоны для разных охот. И, конечно, Николай Чемпалов обязательно отвезет нас в тайгу на настоящую пантовку!
Иван Касаткин
