Как я стал охотником

стал охотником

Впервые мне удалось подержать в руках ружье уже в довольно зрелом возрасте — в 33 года. Одностволку-переломку 16-го калибра дали мои отличные друзья — рыбаки и охотники из славного тогда Ленинграда, а теперь Санкт-Петербурга.

Я очень люблю эти двухнедельные отречения от уюта в притоках Ивинского разлива Свири или в Карелии с суровыми, надежными и бесконечно добрыми людьми. Их обоих зовут Александрами, только один Васильев, а другой — Космачев. Меня влекла спиннинговая рыбалка, невиданное количество белых грибов и подосиновиков, возможность набрать клюквы — не унесешь! А вот с охотой я не был знаком совсем. Видно, эта страсть тогда таилась где-то глубоко-глубоко.

Ребята неплохо стреляли влет на вечерних зорях, а я безбожно мазал, не умея правильно оценить расстояние до свистящей желанной добычи и ничего не зная об упреждении. И тем не менее дождался своего часа, стал охотником

Встреча с пернатыми

1990 год. Начало сентября, тихий безветренный вечер. Было еще светло, и я блеснил в устье реки Муромли, втекающей в Ивинский разлив Свири, среди бесчисленных плавучих островов, поросших клюквой и мешающих местным жителям пробиваться вверх по течению на громадные клюквенные болота. Окунь попадался крупный, а нужен был помельче, для жерлиц, которые мы ставили в самый берег, в коряги, на глубину всего до полуметра.

Две утки, очевидно, не рассматривая мою голубую байдарку как средство передвижения охотника, плюхнулись на противоположную сторону небольшого плавучего островка. Меня заколотила дрожь… Я трясущимися руками согнул ствол и вставил патрон, заряженный дробью, отлитой собственными силами за два дня до отъезда из Петербурга…

Еще никогда до этого мои движения не были такими медленными и плавными! Задержав дыхание, я оплывал на байдарке остров, стараясь идти к нему левой стороной на расстоянии 10-15 метров… Утки сидели на самом краю и, похоже, не обращали внимания на столь медленно перемещающийся объект.

Бешено колотится сердце: вдруг полетят? Еще медленней! Еще! Медленно кладу весло. Осторожно беру ружье. Черт, погон одностволки зацепился за барашек крепления шпангоута! Медленно наклоняюсь и отцепляю. Мышцы сводит от напряжения и дрожи. Поднимаю ружье и стараюсь успокоить скачущую мушку.

Целюсь утке в голову, так как понимаю, что при попадании в тело останутся только пух и перья! И что тогда скажу питерцам? Нет, я должен добыть птицу и доказать, что мне не зря доверили ружье! Черт, как дрожат руки! Выстрел! Одна утка падает замертво и не шелохнется, а вторая продолжает сидеть!

Невероятно! Что делать? Это же одностволка! Медленно опускаю ружье. Утка продолжает сидеть, только смотрит в мою сторону! Медленно переламываю, и… раздается металлический щелчок! Утка моментально взлетает, я даже не успеваю вставить патрон и выстрелить…

Но мне уже и не надо! Вот он мой первый в жизни трофей — кряковый селезень с начисто отстреленной головой! Моему ликованию не было предела, когда в лагере предъявил друзьям добычу, и доказал, что могу не только рыбу ловить! Так я стал охотником. И при том заядлейшим, впоследствии значительно превзошедшим своих первых учителей.

В этом же году, приехав в Москву, я купил свое первое в жизни ружье — пятизарядный помповый «Мосберг» (по-моему, 537-й) с редким тогда патронником 89 мм, придуманным экологами-европейцами под стальную дробь. Можно было ставить один из двух стволов. Либо короткий пулевой, либо длинный дробовой со сменными чоками.

В то время рядом со мной не было охотника (в Москве), который мог бы дать дельный совет не покупать подобного ружья. Тяжелое и неприкладистое, тем не менее оно отличалось хорошим боем некрупной (до «двойки») дробью патронами «Магнум».

Но быстро стрелять из него влет было весьма затруднительным. Очень много времени уходило на прилаживание щеки к прикладу… И я продолжал мазать, а также восхищаться и завидовать своим товарищам, сбивающим летящие цели… Еще один громадный минус, который сводит на нет наличие нескольких патронов в магазине помпового ружья, — лязг перезарядки не выдерживает никакая дичь.

Первый учитель

Одноствольной переломкой, определившей мое любимое увлечение на долгие годы, владел Александр Васильев. Ему также принадлежит заслуга приобщения меня к миру рыбалки и охоты. Наставник продемонстрировал мне, как ловят крупного окуня на «банках» Ладоги и удивительную, пахнущую свежим огурцом рыбку-корюшку на Финском заливе.

Показал несметное количество белых грибов в прионежских парковых сосновых борах, и усыпанные бордовой клюквой болота Карелии, и многое, многое другое увлекательное и удивительное из мира суровых, спокойных и гостеприимных людей северных широт нашей страны.

Он рыбак от Бога. Александру подвластны как закоряженная 15-сантиметровая глубина береговой линии мелкого Нарвского водохранилища, где и мысль о лове в голову не придет, так и 100-метровые норвежские морские впадины.

Васильев меня учил и как сохранять дичь, и как коптить рыбу, и как можно медленнее вести вращающуюся блесну, чтобы раздразнить сытого окуня, и как ставить жерлицы на крупную щуку… Показал мне суровую красоту каменных сопок, болот и озер Карелии, величавость Беломор-канала, тревожное волнение Онеги.

А сколько счастливых дней и ночей мы провели вместе под открытым небом северных широт! Если верить в то, что время на охоте и рыбалке Богом не засчитывается в срок, отведенный нам судьбой, то трудно придумать более щедрый подарок, чем тот, что преподнес мне Васильев.

Наш Дерсу Узала

Еще одним моим наставником стал Алесандр Космачев. За глаза я его называл Дерсу Узала — лесной человек. Его способность ориентироваться даже в незнакомых местах просто поражает. Признаюсь, что в лесу и на болоте я всегда стараюсь держаться поближе к товарищу. У меня абсолютная уверенность в том, что уж кто-кто, а Космачев не заблудится.

Он каким-то чудесным образом запоминал все и затем различал, как две капли воды, похожие друг на друга многочисленные свертки с дорог. Всегда знает, где север, и где остались наши лодки, и сколько нам еще идти.

Как-то раз в походе у Александра разболелась спина. Он, раздевшись догола, лег в собственноручно растревоженный громадный муравейник! При этом периодически облизывал очищенную от коры и покусанную трудолюбивыми насекомыми веточку и только крякал от удовольствия!

А как он стреляет! Типичная картина: из-под ног взлетает молодой, непуганый тетерев. Космачев аккуратно ставит на землю полную двухведерную корзину с грибами, снимает с плеча двустволку. Короткая поводка, выстрел… и все это происходит вроде бы не спеша, с толком и расстановкой. Но я за это время успеваю только показать свободной рукой в направлении полета и соответствующим образом озвучить сожаление, что не был готов к стрельбе.

Его скорость сбора клюквы, грибов, брусники и прочих даров леса превосходит мою в четыре раза! А ведь и я не лыком шит, этому делу с детства учился под руководством деда!

Космачев не раз высматривал в кронах сосен и бесшумно подходил на выстрел (осенью, не в период тока!) к такой осторожной птице, как глухарь! Именно Александр в основном и снабжал нас этим реликтовым деликатесом.

Еще он обладает сверхъестественной способностью видеть в почти полной темноте. Стоим на вечерке в одной лодке. Слышу свист утиных крыльев. «Где ж ты, где?» — гадаю я, напрягая зрение. Где-то рядом, а на фоне темного леса не видать… А Космачев уже стреляет, и в воду смачно плюхается или чирок, или кряковая… Тьфу ты… как увидел? Загадка.

В рыбалке ему тоже равных нет, особенно когда надо самодельным двухметровым багром под водой среди коряг несколько раз нащупать и перехватить туго натянутый здоровенной щукой шнур. Больших зубастых хищниц, не влезающих в подсак, выдергивает голой рукой, изо всех сил вдавливая пальцы в глазные отверстия.

Очевидно, от шока щука на мгновения замирает, и этого хватает, чтобы втащить ее в лодку. Условие успеха одно — ни в коем случае не разжимать пальцы. Дашь слабину — мало не покажется!

Валка здоровенных сухих сосен, обустройство лагеря, рубка напиленных пней и разжигание костра — исключительно прерогатива Космачева. Дрова он колет с «подвыподвертом» — то есть в самое последнее мгновение удара наклоняет топор немного набок, чтобы направить энергию удара не вглубь, а на раздвижку поленьев по волокну. И никогда, повторяю, ни разу не промахнулся, когда надо было рубануть несколько раз в одно и то же место. Как ему это удается — не понимаю.

Костер утром наш Дерсу Узала разжигает так: находит в пепле еле тлеющий уголек, берет его руками, прикладывает к нему другой и дует между ними! Пять секунд — огонь горит!

Единственное, чего стараемся не доверять Александру, так это приготовление пищи. Ему абсолютно все равно, что еще не весь пух выдернут из дичи, а картошка до конца не отмылась. Наличие еловых иголок в отварных грибах он вообще считает особым деликатесом. А о том, что из единственного рябчика можно сварить ведро супа, мы вообще никогда раньше не подозревали!

День рождения Александра — 28 августа — выпадает на самый разгар нашего традиционного похода. И вот уже который год проводим этот праздник в лесу. Даже 50-летие так отметили. И Александр, по-моему, этим весьма доволен. Как, впрочем, и мы.

Рябчики

Космачев научил меня охотиться на лесных петушков. Вернее, показал, как надо свистеть, чтобы привлечь внимание рябчика: «П-я-я-ять, п-я-ть, п-ять тетереве-ей» или «Эй, ты-ы, иди-и сюда-а!».

Как при этом нужно терпеливо стоять, Александр продемонстрировать уже не мог в силу своего неуемного темперамента. Сам он никогда не ждал, когда рябчик прилетит к нему, а всегда вспугивал выводок и умудрялся одного-двух пернатых добыть.

Потом, читая литературу и набираясь опыта охоты на эту птицу в разное время, я для себя определил два способа. Первый — по выводку, пока все молодые рябчики держатся вместе. Второй — когда «семейство» распадается и пернатые ищут себе пару и отвоевывают территорию на будущий год.

Первый метод прост — идешь по рябчиковым местам (мелкий смешанный лес, кое-где густой ельник, рядом — ручей, озерцо) туда, где ранее слышал взлеты этой птицы. Она в начале осени кормится на ягоде, иногда выскакивает на дорогу — на камешки.

На звуки манка выводок, как правило, не откликается. Взлетает не весь сразу, а сначала пять-шесть штук. Затем, через секунду, остальные птицы — по две-три за раз. При первом же взлете я быстро плюхаюсь на «пятую точку» прямо там, где его услышал. Для этого на мне пониже спины все время висит подаренный Васильевым самодельный полипропиленовый «коврик».

Я замираю в надежде, что остальные сидящие на земле рябчики не успели меня заметить, а те, что взлетели, не станут перепархивать дальше. Не шевелюсь минут 10-15 и только стараюсь высмотреть поднявшихся в воздух пернатых.

Увидеть неподвижного рябчика практически невозможно, если только сразу не удалось засечь место посадки, и при этом он окажется в просвете между ветвями. Спокойно жду. Здесь самое главное — научиться терпению. Рябчик, искусно прячущийся в ветвях, не выдерживает и в конце концов выдает себя движением.

Иногда пернатый, который тебя видит, несмотря на то что ты сидишь неподвижно, недовольно ворчит и непрерывной трелью предупреждает остальных о твоем присутствии. Как правило, он-то и выдает себя первым. Но никаких резких движений! Иначе рябчик не выдержит и перелетит, а за ним и весь выводок!

Медленно-медленно поднимаю ружье. Бах! Первый падает! Сижу, высматриваю дальше. Спокойствие, только спокойствие! Ага, вот и второй! Медленно переношу ствол, выстрел! Е-еесть! Но надо перезаряжаться! Щелчок эжектора отрицательно сказывается на спокойствии выводка, достигнутом с таким трудом.

Третьего рябчика уже приходится стрелять влет. Но в лесу это дело — чрезвычайно сложное, чаще результат бывает отрицательным. Если не дергаться и не пытаться поразить такую цель, то есть шансы обнаружить еще не слетевших пернатых. Максимально мне один раз удалось, не сходя с места, добыть пять рябчиков. Правда, и выводок был большой — более 20 штук.

Следует сказать, что манок в этом случае является скорее помехой, чем подмогой. Рябчики находятся близко и легко отличают поддельный свист от настоящего. Распознав «фальшивку», пернатый или крепко затаивается и взлетает только потом за спиной, или сразу упархивает. Также интересно по выводкам охотиться вчетвером-впятером загоном. Успех напрямую зависит от слаженности и опыта всей команды.

Охота же с манком интересна, когда выводки распались. Легко идти по лесной дороге, наслаждаясь теплом и красками бабьего лета, прислушиваться и изредка, остановившись и постояв, посвистывать! «П-я-я-ять, п-я-ть, п-ять тетереве-ей»… Свист самки проще, короче и чуть-чуть грубее, без последнего колена.

На свист чаще прилетает самец. Он является либо для того, чтобы дать отпор самозванцу, либо на призыв самки. Интересно, что в первом случае слабый и неуверенный свист действует гораздо эффективней громкого.

Рябчик иногда не прилетает, а прибегает. Примчится, выйдет на чистое, вытянется и начинает высматривать: кто тут свистит? Головой вертит коротко и прерывисто — ну совсем по-куриному! Самое главное — он не должен заметить движения.

Медленное поднятие ружья или разворот тела он не воспринимает зрением, лишь бы ничего не хрустнуло. В любом случае потребуются спокойствие и терпение — залог успеха любой охоты.

Эта охота, очевидно, нравилась мне тем, что позволяла добыть дичь (читаем: быть полезным членом команды) без умения стрелять влет!

Первый кабан

Это был не здоровенный вепрь, а сеголеток. Но знакомство со зверовой охотой, как, впрочем, и все, что случается впервые, сохраняется в памяти навсегда, приобретая со временем лишь еще более значимые и осмысленные на базе последующего опыта оттенки…

Дело было в Ярославской области, в окрестностях городка с необычным названием Любим. Рядом с деревней, которую «нарекли» еще более странным образом — Потепеньки. Местные жители говорят, что все пошло со слов барина. Он, выбирая участок для крестьян, дескать, указал, что деревня будет «вот отсюда и по те пеньки». Так и приклеилось…

Стояло бабье лето — чудное время тишины, спокойствия, теплого солнца, багряно-желтого безмолвия. Меня, как неопытного охотника, каждый вечер возили по разным лабазам, как я сейчас понимаю, наименее перспективным. Везли не специально, а попутно (лишь бы сэкономить на бензине), доставляя в первую очередь старожилов и «денежных мешков», оснащенных дорогими карабинами с ночными прицелами и набитыми всякой снедью рюкзаками.

Все лабазы устраивались на краю колхозных полей, поэтому с ружьем, максимальная прицельная дальность которого по определению не может превышать 35-40 метров, делать там было нечего. Но другого выхода у меня не имелось.

Три вечера я терпеливо любовался природой, довольствуясь ночью невольным подслушиванием переговоров егерей, на кого кто вышел, а днем вытаптывая взлетающих из-под ног молодых тетеревов и паля по неопытности в спешке и горячке в небо, наганивая и закаляя молодое пополнение без малейшего для них вреда.

На четвертые сутки я был вынужден объявить, что это последний вечер здесь, и если сегодня ничего не добуду, то завтра утром уеду домой пустой. То ли моя настойчивость их покорила, то ли нежелание отпустить меня несолоно хлебавши, но один из егерей уже в машине толкает в локоть старшего и говорит:

— Слышь, Михалыч, чего парень зря что ли четыре дня просидит? Давай дадим ему карабин-то?.. Парень вроде понятливый…

Сказано — сделано. И вот я сижу на лабазе и сжимаю в руках заветное оружие — короткий промысловый болтовой карабин типа «Барс» с оптикой. Площадка устроена на самом краю леса. Передо мной большое, засеянное овсом поле. За полем метрах в 300 — асфальт, на котором стоит «уазик» с терпеливо поджидающими егерями.

Начинает темнеть. От долгого неподвижного сидения все затекло. Осторожно пытаюсь пошевелиться, чтобы не шуршать одеждой. Но абсолютно бесшумно этого сделать не удается, что и подтверждает изрядно напугавшая меня беззвучно появившаяся и зависшая в воздухе в метре от меня сова.

Она машет крыльями, очевидно, в недоумении рассматривая слишком большой для еды источник шороха… Шипящее «Кыш, зараза!» заставляет ее так же мгновенно и бесшумно исчезнуть, как и появиться.

До самой темноты — тишина. Вернуться в Москву «пустым» после четырехдневного сидения было бы очень обидно. Поэтому сижу до последнего, лелея все же надежду на успех. Вдруг слышу сзади в лесу треск, повизгивание. Оборачиваться боюсь, да и бесполезно: в темноте среди деревьев ничего не увидишь. Затем все стихает. «Неужели прошли мимо?» — думаю я. Надежды таят, как лед под паяльником…

Последний шанс

Проходит минут десять… И вдруг справа метрах в ста— появляются темные тени на фоне относительно светлого овса! Сначала две маленькие, за ними — пара больших. Я знаю, что крупных бить нельзя: это свиньи в стаде. Потихоньку разворачиваюсь (стрелять направо неудобно) и ищу в прицеле маленькую тень.

Вдруг большие одна за другой бросаются назад, к лесу! Скорее всего, ветерок был в их сторону, и они даже на таком расстоянии уловили исходящий от меня запах. А может, услышали шорох одежды, несмотря на все мои старания. Кстати, после этого случая я купил «нешуршащий» костюм, которым всегда теперь и пользуюсь на охоте.

Маленькие кабанчики бросились следом за старшими! Крупные уже скрылись! Все, промедление — и шанс будет потерян. Ловлю в прицеле последнего бегущего маленького и в отчаянии жму спуск! И… теряю животное из виду! Попал или не попал? Как ветром сдуло! Руки трясутся, зачем-то лишний раз передергиваю затвор, колотит, как в горячке…

Егеря, заслышав выстрел, сразу подъезжают к лабазу. Я слезаю с вышки и поясняю, что пальнул по цели недалеко от кромки леса. Идем искать. Проходим вдоль кромки леса туда-сюда — ничего нет! Надо ли говорить о моем огорчении и недоумении?

Ну тут я собираюсь с духом и говорю егерям, что не заметил, как кабанчик добежал до леса. Что остальные скрылись — видел! Тогда Михалыч решает выпустить собаку.

— Правда, она у меня по трупам не лает… — не очень-то обнадеживает егерь.

Собаку выпускают из машины, но она бежит не в лес, а наоборот, в поле и возится там.

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка, пойдем посмотрим, — растягивает слова Михалыч, медленно возрождая мою надежду.

Мы проходим метров 40 в поле и отыскиваем моего сеголетка, на котором (хоть и молча) восседает собака и пытается поправить ему прическу! Моей радости нет предела! А некоторая путаница в пространстве объяснялась тем, что край леса был на самом деле не ровной линией, а выпуклым в поле полукругом, что на стометровой дистанции в темноте и сбило меня с толку.

Понятно, что решение о приобретении карабина было втайне от всех принято в тот же момент…

Ничего вкуснее, чем кабанчик прямо со сковородки, я еще не ел! А маленькая московская кухня, на следующий день до отказа набитая друзьями, никогда такого количества народу не видывала!

Вот так благодаря замечательным питерцам от заложенных веками (очевидно, на генном уровне) увлечений сбором грибов и рыбалкой я пришел к самому эмоциональному занятию — к охоте!

Сергей Максимов, г. Москва

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий