21 июля 189… года было назначено днем нашего сбора и отправления на охоту в деревню Частые. Придя со службы и закусив на скорую руку (так как перед охотой аппетит почему-то отсутствует), я и мои двое компаньонов, В. и Г., были к четырем часам наготове и тащились к лодке. Имущество и припасы, уложенные по корзинам или перевязанные в тючки, перекладывались в лодку аккуратно и тщательно ввиду того, что путь предстоял дальний.
«Броненосец»
Наши собаки с большим нетерпением прыгали возле нас и надоедливо визжали.
— Все ли сложили?
— Да, кажется, все по местам.
— Нy так едем, мешкать нечего!
При этих словах каждый из нас садился в лодку и занимал свое место; за нами вскочили две собаки — Варта и Кидай, которые хотя и не были особенно благородных кровей, но зато были очень дельными по болоту. Оттолкнувшись от берега, мы поплыли по Енисею на низ.
Когда отваливали от берега, сразу почувствовали какое-то особенное душевное облегчение, как будто бы с этим толчком лодки мы отделились от житейского мира и суеты и были на пути к вечному блаженству!
Лодка, вмещающая нас, была куплена нами за весьма ничтожную цену (что-то копеек за 50) и должна была сослужить нам службу только до деревни Частых, то eсть до места предполагаемой охоты, так как обратный путь мы делаем на лошадях, почему нам и не было особенной надобности брать хорошую лодку.
У этой лодки не было сначала никаких приспособлений, но мы кое-что нужное нам приделали, щели законопатили и засмолили; особенно чинить лодку мы не старались, да она этого и не стоила, но все же она нам наделала много хлопот, чтобы привести ее в подходящий вид. Для забивки всех щелей, например, пришлось лодку обить железом, так что «окованное» судно наше не шутя стало походить на броненосец — ввиду чего мы и окрестили его «Гангутом».
Село Частоостровское, или Частые, лежит на левом берегу реки Енисея, в 35 верстах от Красноярска, считая сухим путем, и приблизительно верст 60 водой, ибо Енисей ниже города делает крутые повороты. Следовательно, к месту мы должны прибыть уже ночью.
Я старался налегать на весла сильнее, и от каждого удара веслами тупой нос нашего «броненосца» бурлил воду и подавался вниз по течению если не со скоростью десяти узлов в час, то все же не менее восьми верст. Родные места мелькают перед глазами, где каждый кустик, каждый клочок земли нам были известны, пожалуй, более, чем сам город, в котором мы живем.
В дороге
Мы плыли по самому фарватеру реки, где течение быстрое, и громко разговаривали на свободе, точно не виделись много лет; а знакомые и милые сердцу места все проходят мимо и мимо.
Делясь воспоминаниями из прошлых охотничьих эпизодов в этих родных местах, каждый из нас передавал тот или другой интересный случай. Одним вспоминался комичный рассказ мужичка, поймавшего в азарте подстреленною гуся за «задние ноги». Другой рассказывал про свою удачную охоту на гусей, когда его товарищ, офицер Р., убил с большим трудом только одного гуся, а он «застукал» трех за одну охоту.
Солнце склонялось к западу, но еще высоко стояло над горизонтом и изрядно припекало нас: было часов пять. Грести стало жарко, пришлось снять с себя пиджак и положить на ружья в носу лодки.
…Было тихо вокруг нас, только весла методически и равномерно поднимались и опускалась с легким поскрипом и бульканьем в воду. Мы плыли молча под впечатлением окружающей прелести и какой то торжественности. Особенное настроение было на душе: хотелось и плакать, и молиться!.. Так хороша природа!.. Г., наслаждаясь благодатным вечером, оставил на минуту весла. Я погрузился в думы…
— …В небесах торжественно и чудно.…— вдруг послышался тихий теноровый голос Г.
— Спит земля в сиянье голубом… — слился другой голос, и песня раздалась в тишине, когда все мы трое запели это чудное произведение великого поэта Лермонтова, так в данную минуту подходящее к настроению. А ночь уже наступала и окутывала мраком окрестные горы и поля, только на северо-западе небо было еще окрашено в слабый красноватый цвет.
Я держал курс на восток, в направлении деревни Частых, смотря, насколько мог, вперед, сквозь ночную мглу. Наш «броненосец» заканчивал свое плавание и, надо отдать ему справедливость, выполнил свое предназначение исправно, как требовалось. Начинающиеся выше деревни Частых мели и массу проток между островами мы проплыли, несмотря на темноту, очень удачно, что можно объяснить тем, что места эти нам были несколько знакомы.
На утренней охоте
Мы встали рано. Деревня только что пробудилась: валивший из труб дым доказывал, что бабы уж затопили печи; ворота со скрипом отворялись и из двора выезжали женщины и старики на двухколесках с кадкою за водой; где-то во дворе ожесточенно кудахтали куры и визжали поросята.
Деревенские дворняжки, увидя нас и наших собак, с лаем выскакивали из ворот и огрызались; Кидаю же при первом знакомстве как кавалеру, по обыкновению, задали хорошую трепку.
Был пятый час. Солнце только что поднялось над небосклоном и озарило своими яркими лучами землю. Вооруженные охотничьими доспехами, мы вышли из деревни и повернули переулком налево к лугам, мимо кладбища.
От деревни до первого озера Косматого было не более одной версты, к которому мы и направились.
Я и Г. знали уже всю прелесть Чистоостровских озер и Косматого в частности, она заключалась, собственно, в преобладании в нем кряковых выводков, а потому шли к этому озеру с намерением «полазить» по нему, так как другого более лучшего способа охоты на уток здесь не предвиделось. Но третий наш товарищ — В. — в Частые прибыл еще впервые и потому, конечно, не был знаком лично ни с Косматым, ни с другими озерами.
Мы подошли к Косматому с верхнего конца; табунчик чибисов сорвался из лужи и с писком пронесся к другому концу озера; где-то посредине озера заухала выпь; с противоположной стороны поднялась было утка, но вновь хлюпнулась тут же.
— Утки есть, надо заходить, — вели мы условный разговор между собой.
— Агафоныч! Лезешь что ли?
— Да я не прочь, только как? — спросил в свою очередь В. — В нем вода!
— Не бойся, выше патронташа не будет, смело можно идти.
— Лезь, Агафоныч! А то здесь на берегу, кроме пуха и дыму, ничего путного не будет! — урезонивали мы его.
— Идите, я потом подойду, — ответил В.
Мы побрели, держа ружья наизготове. Первым полез с собакой Г., я — за ним, а В. пока остался с краю озера. Кое-где посредине озера, между камышом и высокой и густой травой, проглядывали более или менее чистые места, к которым мы и держали направление.
Начало есть!
Г. шел левее, держась к тому берегу, и через минуту скрылся за камышом, только слышались бульканье от его ног да пофыркиванье Кидая. Я подвигался ближе к середине. Было несколько вязко, водоросли опутывали ноги и мешали свободному передвижению, причем тяжелый болотный запах от озера сильно бросался в нос. Я шел, тихо подаваясь вперед и тщательно осматриваясь по сторонам.
Утки, очевидно, почуяли приближение их врага и крякали в озере, что означало на их языке, вероятно, большое недовольство по отношению к нарушившим их покой охотникам. Но вдруг слышу влево от меня, зашумев крыльями, с криком поднялась из камыша пара уток…
«Раз-раз!» — сливаются два выстрела Г, и одна утка, «побочив» в сторону, шлепнулась в воду, а другая, смотрю, летит прямо на меня.
— Держи! — крикнул мне Г.
Я приготовился.
— Кря-кря! — раздалось надо мной…
Я выстрелил — утка сразу пошла «турманом» книзу, но шлепнулась в воду, справилась и поплыла в траву. Я выстрелил еще раз по ней и добил. «Начало есть», — подумал я, кладя крякву в сетку.
При виде нашей добычи В. стал подвигаться в озеро. Конечно, это с неохотой делается, но как же иначе? Насколько неприятно бродить почти по пояс в болотной и грязной воде, настолько будет лестно и приятно брать добычу: ведь не даром говорится, что «охота пуще неволи».
Зарядив ружье, я пытался пробраться в самые камыши, но идти ими было неловко, да и глубоко, почему направился вдоль стенки камыша. Слышу неподалеку: Кидайка в камыш сопит и отфыркивается — работал он рьяно, где вплавь, где по пригнутой густой траве, выскочив на которую и отдохнув немного, он снова бросался вплавь разыскивать дичь. Но вот справа раздался выстрел В., а затем слышу крик:
— Тубо! Варта, тубо! Цыц!
«И В. убил», — соображаю я, хоть мне за травой и не видно было, но по его крику на собаку я знал, что это значит.
Когда мы достигли средины озера, утки стали вырываться чаще; чаще раздавались и наши выстрелы, слышались крики:
— Шерш, Кидайка!
— Тубо, Варта!
Везучий крякаш
В то время, когда наши выстрелы несколько поутихли, откуда-то снизу несся к Косматому табунок серых. Напустив их поближе, я стукнул раз и другой, одна утка сразу вылилась из табунка, а другая, отлетев, упала в озеро далеко от меня.
— Стой, голубушка, не уйдешь! Собаки тебя разыщут!
«Раз-раз…» — вздвоил опять Г., и две упали. Это был обычный его прием стрелять так почти всегда: если первый выстрел — «пудель», то второй почти всегда попадал в цель, и редко случалось, чтобы он с двух выстрелов промазал.
Мы подвигались к нижнему концу озера; уставшие собаки искали как-то вяло, намучившись по болоту. Я шел к тому месту, где упал подранок, пристально всматриваясь вперед.
Вдруг почти из-под самых ног поднялся крякаш и столбом взмыл кверху. Сделав по нему два залпа, я промазал самым блистательным образом. Смотрю, запалил по нему два раза и Г., бывший тут же поблизости, но наш крякаш улепетывал дальше.
Мы проводили глазами удалявшуюся утку, даже Кидай и тот был, очевидно, в неловком положении и вопросительно посматривал то на нас, то в сторону удалявшейся утки и тихо повизгивал.
— Вот так свинство! — вслух проговорил я.
— Это черт знает, что такое!.. — ворчал Г.
— А с тобой, Володя, что случилось? Тебе непростительно!
— Что поделаешь: и на старуху бывает проруха!.. — как-то нехотя ответил он.
— Здесь где-то упала утка, — предупредил я Г.
— У меня тоже одна утянулась куда-то. Надо будет поискать их.
В это время к нам подошел В. с Вартой, у которого на ремешках патронташа болтались четыре штуки. Посланные собаки скоро разыскали уток, которые и были добиты.
Другие попытки
Озеро кончалось, надо было выходить на сухо. Выходя из озера, я и В. прихватили еще двух бекасов. Когда вылезли на сухой берег, то не могли хладнокровно смотреть на свои костюмы… так они хороши были! Начиная от пояса, осклизлая грязь с водорослями и листьями болотной травы сползала книзу, сапоги были полны водой, с шаровар текло…
Устранив кое-какие неудобства, с каким-то удовольствием уселись мы на чистой и сухой луговинке, делясь только что минувшими, еще свежими впечатлениями охоты, и рассказы спешно, наперебой передавались друг другу.
Из озера Косматого мы на три ружья взяли всего 18 штук исключительно кряковых уток.
После краткого перерыва, в течение коего мы успели отдохнуть, а костюм наш подсохнуть, решили посетить еще Пневое озеро, лежащее возле Косматого, а затем (так как было еще рано) пройти и дальше.
Пневое озеро несколько меньше Косматого и приблизительно не более 150 шагов в длину и 100 в ширину, но очень зыбкое и глубокое — с «окнами», что называется, а потому ходить по нему было невозможно. Обойдя кругом озера, взяли еще двух бекасов и чирка.
Из всех остальных озер пришлось попользоваться только на Перейме, где Г. убил налетевшую случайно на него острохвостку.
На Шипухинском утки уже были напуганы деревенским охотником, бродившим босиком по озеру, с длинным самопалом, сопровождаемым своим Трезоркой. Трофеи этого охотника, или иначе — гордость его, в числе трех уток болтались у него за поясом.
Утренняя охота была закончена. На обратном пути, зайдя в близлежащую березовую рощу, по зеленым лужкам набрал я стакана по два крупной душистой клубники. Этой ягоды было много, но нам было не время ее собирать. Нас после 5-6-часовой ходьбы по озерам тянуло к вкусному обеду и сладкому отдыху.
На вечерней охоте
Часов с шести или семи вечера наша охота снова началась в Косматом. У нас для смены мокрого белья было взято запасное, почему вечером мы с Г. не постеснялись еще раз полазить по Косматому.
В. же не захотел бродить на этот раз и остался на берегу. Уток на озере было значительно менее сравнительно с утром, но пострелять все-таки было по ком. В этот раз В., как оказалось, обстрелял нас обоих на сухом берегу, чем очень удивил, но мы приписали это все-таки случайности.
— Если Агафоныч стрелял, то не даром, он ловкач в этом отношении и мазу не даст! — замечаю я в разговоре с Г., когда мы отправились назад.
— Да у него сбоку болтается что-то, заметил и Г., как более меня зрячий, когда мы стали подходить к В.
Он стоял у куста ракиты близ озера и поджидал нас. Подойдя к В., мы воочию убедились, что болтавшиеся у него на ремешке были действительно утки — их было пять штук, а нас всего лишь пять у обоих.
— Ты это когда успел захлопать? — выспрашиваем мы, удивляясь его добыче.
— Тогда же, когда и вы! — засмеялся он.
— Это он «сижа» захлопал!
— По-кожевниковски, значит!..
— Ну, он Кожевникову-то еще десять очков вперед даст в этом отношении!.. — подтрунивали мы над В., вспомнив про нашего знакомого охотника по перу Кожевникова, который рассказывал нам на охоте возле деревни Кузнецовой такие вещи, что мы со смеху покатывались.
Очень комично выходило у него, когда он выговаривал «сижа», а не «сидя» и говорил это серьезно, не замечая, над чем, собственно, мы смеялись.
Возвращение с охоты
Вечерние сумерки сгущались над лугом, когда мы отправились назад в село. В воздухе было свежо, и от зеленого луга отдавало приятной сыростью. Село Частское чернело в вечернем сумраке своими невзрачными домами, и тень, падавшая от горы, примыкавшей к селу с верхней стороны, еще более придавала ему сумрачный вид, только белая церковь несколько рельефнее выделялась на этом темном фоне.
Заря потухала, и на небе загорались звезды. На сельской колокольне пробило десять. После первого дня удачной охоты, веселые и довольные, возвращались мы в село своей старой дорогой мимо кладбища.
В каком прекрасном настроении находишься, возвращаясь назад с охоты… На душе так легко и радостно, вокруг все тихо и хорошо, а впереди тебя ожидают вкусная пища и сладкий отдых, с тем чтобы на завтра снова продолжать охоту!..
Встав так же рано утром, как вчера, мы побывали опять в излюбленном нами Косматом озере, заглянули на Черное и прошли близлежащим болотом. Уток было везде довольно, хотя мы за большим не гонимся… но в общем постреляли все-таки вволю!..
За два дня охоты нами было взято 46 штук уток и 8 бекасов.
…На обратном пути нам пришлось трястись в тарантасе. Вся наша дичь, в свое время выпотрошенная, была уложена в большую корзину, прикрепленную к задку тарантаса.
Не люблю я ездить на колесах: ужасно не выношу тряски и потому всегда избегаю этой езды, лучше пройду пешком несколько десятков верст… Но иногда в крайности приходится испытывать и эту напасть.
…В город приехали мы далеко за полночь.
И.Я. Миронов, 1904 г.
