К этой охоте Кольша готовился долго. Еще в сентябре, когда вывозили сено и нашли барсучью нору, обкосил он весь бугор, заросший коноплей и крапивой, обнажив все входы и выходы из звериного жилища.
После к двум молодым березкам, росшим на отшибе между бугром и заболоченным лесом, натаскали мы с ним целую копну ржаной соломы с ближнего жнивья, соорудив засидку. Печалью дохнуло от этих тревожных перекликов пролетающих на юг казарок, неосознанной тоской тронуло душу, но тут же мой тонкий слух уловил легкое шлепанье чьих-то шагов по опавшей листве, и теплом обдало голову, спину…
Топ-топ-топ — четко отдалось из густых лесных сумерек и тут же затихло. Как ни приглядывался я — ничего и никого не было видно. И опять звуки чьих-то шагов возникли в том же месте, будто кто-то топтался с удовольствием на мягком листьевом настиле.
Мохнатый зверь
Мы переглянулись. Кольша медленно приложил палец к губам, всматриваясь в облыселый бугор, но там никого не было. И по опушке леса, глубоко высветленной бледным лунным сиянием, не замечалось никакого движения. Но шаги, то возникая, то теряясь, все так же четко падали на листья где-то совсем близко. И робко пробралась в мысли тревожная думка о тайных обитателях леса, о их злом коварстве, колдовстве, и сердце сжалось в легком ознобе: ну кто еще мог так громко топать и быть невидимым?!
В это время снова гомон пролетающей стаи казарок забился над лесом, путаясь в тайниках чащобы, и какой-то черный ком выкатился из-за ближних березок, закружил зигзагами по бугровой стерне. Я осознать ничего не успел, как выстрел расколол стылую тишину, покатился в лесные чащи, оглашая своими глухими переливами уснувший мир. Живой черный ком, показавшийся мне мохнатой свиньей, со странным хрюкающим звуком перевернулся несколько раз катком и медленно пополз к черному отверстию огромной норы. Кольша дергал затвор, пытаясь вытянуть застрявшую гильзу, но это ему не удавалось. Я трепетал в избытке чувств, не зная, что делать, а неопознанный зверь явно стремился уйти от нас в нору.
Кольша, сбив солому, рванулся из нагретой засидки. Я — за ним. Мохнатый зверь резко прыгнул нам навстречу, когда Кольша попытался стукнуть его прикладом.
— Не подходи! — крикнул Кольша. — Цапнет… — Он снова рванул затвор берданки и выдернул раздутую гильзу.
Пока Кольша искал в кармане патрон, я успел охватить взглядом таинственного топтуна. Зверь скреб когтистыми лапами землю и фыркал, тряся узкой ушастой головой с белыми полосками на морде. Зад его был широкий, полушаром, с густой темной шерстью.
Здоровый барсучина
Снова громыхнул выстрел, и зверь перевернулся, показывая седоватое брюхо, задергал короткими толстыми лапами. Холодная тишина снова обступила нас. В ушах тоненько звенело, билась на виске жилка, пылало лицо…
Кольша ткнул ногой затихшего топтуна.
— Здоровый барсучина! Одному и не дотянуть. — Голос его звенел от напряжения. — Неси ружье, — он подал мне берданку. — Я его на горб поднять попробую. — С трудом захватив когтистые лапы, Кольша взвалил зверя на спину. — Пуда на два будет…
Я не очень-то еще знал эти пуды, но видел, что ему нелегко: гнулся Кольша под необычной ношей. От зверя шел запах крови, мочи и еще какой-то незнакомый, довольно сильный. С гордостью, что мне доверено ружье, пошагал я за Кольшей, поглядывая на шерстистый хребет барсука, закрывшего почти всю Кольшину спину, на сверкающий диск высокой луны, на пестрый от света и теней лес, на искрящуюся от изморози траву, под ноги, и понимал, что барсук — добыча серьезная. Это не утки-кулики. И мысли уносили меня в будущее, в грядущую жизнь, в которой я представлял себя большим охотником, добывающим диковинных зверей и познающим тайны природы…
Лев Трутнев
