На ярком фоне костра резко выделялась массивная, нащетинившаяся фигура медведицы. Она стояла и тоже ждала… Нетерпеливое фырканье чаще и чаще вырывалось из ее груди… Терпение ее, очевидно, истощалось… но медвежата заботили ее — и она продолжала стоять, вздрагивая чуть приметными движениями. Один из медвежат высунулся вперед. Быстрым, злобным ударом громадной лапы она отбросила его назад.
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО В № 5 (120).
Медвежонок взвизгнул пронзительным, пискливо-детским криком. Кузьма и дядя Степан услышали этот крик и оба вскочили на ноги…
— Не выдайте, не выдайте! — завопил Алексей, увидя их, и голос его порвался.
— Дю, бес!.. Дю, змея!.. — неистово закричал Кузьма. Топор сверкал в его руках, и, в несколько прыжков обскочив медведицу, он бросился между нею и Алексеем. — Дю, бес!.. Дю, змея!.. — продолжал он кричать, бросаясь со стороны в сторону и широко взмахивая топором над самой головой медведицы.
Медведица слегка посунулась назад, но позиции не оставляла. А Кузьма все продолжал кричать… Голос его захлебывался, обрывался; но он все кричал, напирая на нее все сильнее и сильнее, и взмахи топора были все ближе, и ближе…
— Дю, бес!.. — кричал в свою очередь дядя Степан, подбегая вслед за Кузьмою и размахивая горящею головнею. — Дю, бес!.. — вскрикнул он еще раз и что было силы швырнул головню.
Рассыпаясь на множество искр, перелетала она через голову Кузьмы и, промелькнув перед самою мордой медведицы, ударилась в одного из медвежат.
Медвежонок взвизгнул и бросился бежать. Медведица глухо заревела; двинулась всем телом вперед и вдруг остановилась, очевидно, прислушиваясь… Медвежонок удалялся. Еще раз раздался его писк… Она разом шарахнулась назад и тяжелым галопом, неуклюже переваливаясь сбоку набок, поскакала вслед за ним…
Неравная схватка
На ее месте курилась погасающая головня. Люди стояли молча, напряженно всматриваясь в темную чащу и прислушиваясь к малейшему звуку… Треск сучьев слышался все дальше и дальше, все слабее и слабее…
— Ушла, — тихо вымолвил Алексей, как бы очнувшись, и перекрестился…
Кузьма подошел к головне, поднял и с любопытством рассматривал ее.
— Вишь ты, — проговорил он немного спустя, — прямо в лужу попала… Кругом сухо, а она прямо в лужу! — и он медленным шагом побрел к костру. По-видимому, головня занимала его в данную минуту более всего другого и была его единственной заботой.
А дядя Степан по-прежнему стоял неподвижно и не спускал глаз с ближайшего дерева.
— Дядя Степан!.. — окликнул его Алексей.
— Тс… тише!.. Сейчас придет; воротится сейчас назад!.. — прошептал тот в ответ, указывая рукою на дерево.
На дереве, у первой его ветви от земли, плотно прижавшись к стволу, прицепился второй медвежонок и, затаив дыхание, вглядывался в людей. Крохотные глазки его горели, как два маленьких уголька.
— Сейчас за ним воротится… — прежним шепотом повторил еще раз дядя Степан, — беспременно воротится!..
— Ишь ты, на дереве… Ах ты, анафема… на дереве… — вскрикнул, снова оживляясь, Кузьма, и прежде, чем кто-то успел вымолвить слово, ловким ударом головни сбил его с ветки…
Пулей слетел медвежонок вниз; но едва успел он дотронуться до земли, как Кузьма всем телом навалился него… Для серьезной борьбы медвежонок был еще чересчур мал; но, тем не менее, он, очевидно, не хотел сдаться без боя. Началась борьба, которая при другой обстановке могла бы показаться смешною…
— А, ты царапаться… ты царапаться! — хрипел Кузьма, барахтаясь с ним на земле… — Не, брат, так не полагается… не полагается…
Битва длилась недолго. Кузьма одолел. Ловко ухватив медвежонка за шиворот и не поднимаясь на ноги, волочил он его по земле к костру. Кряхтя, шипя и от времени до времени взвизгивая, упирался медвежонок; но сила была не на его стороне…
— Не, брат, так не полагается… — продолжал повторять Кузьма… — Вишь ты, вдруг на дереве!.. — Лицо и руки его были в крови; шуба на груди разорвана. — Вот этак-то будет лучше, — проговорил он, добравшись до костра и быстро всовывая своего противника в шелгун.
Почувствовав себя в такой импровизированной тюрьме, медвежонок мгновенно стих, и его неистовые крики разом прекратились. Кузьма задернул шнур шелгуна и приподнял его на воздух, как трофей победы.
— Да что ты!.. — снова пристал к нему дядя Степан, очевидно, не одобрявший его подвига.
— Брось!.. — начал было, в свою очередь, Алексей; но Кузьма живо перебил его.
— Как что?!.. Как брось?!.. Неужели ж так и оставить его?.. Он вдруг на дерево… и, значит, не трогай его!?..
Это «неужели», вероятно, заключало в себе непреодолимую логику. Оно разом победило возражения и убедило и Алексея, и дядю Степана. Возможность «оставить так» почему-то показалась им невозможною, и они больше не протестовали, хотя и понимали очень хорошо, что задержанный медвежонок может причинить им много, много бед… Ведь и она тоже не оставит его так!.. Понимал это и Кузьма… Да что будет, то будет…
Малыш в колыбельке
— Я его тут прицеплю, пусть повисит, — проговорил он, как бы спрашивая совета, и привязал шелгун шнуром к ближайшей ветке.
Оставленный один, медвежонок снова начал барахтаться и попискивать…
— Ну ты, будет тебе… — пошутил Кузьма и дал ему легкий шлепок рукою. Шелгун закачался снова, медвежонок снова замолчал.
— Вишь ты, какое дитятко объявилось, — продолжал шутить Кузьма… — Зыбочку (колыбель, люльку. — Прим. редакции) любит… — и, как бы для пробы, он придержал шелгун. Медвежонок снова завозился и снова начал взвизгивать…
— Ну, ну!.. Молчи!.. — совсем весело проговорил Кузьма и закачал шелгун. — Баю, баюшки, баю!..
Едва шелгун начал качаться, возня в нем снова прекратилась, и медвежонок снова замолчал. Кузьме это очень понравилось и забавляло его, как малого ребенка.
— Беспременно за ним придет, — внушительно повторил дядя Степан.
— А ты, дядя Степан, из ружья-то по бельмам ей и фурыни… Бельма вышибишь, так мы с ней топорами поладим.
— Плохо, брат, с нею топорами-то справляться…
— Беспременно сладим!
— Сладим… за что не сладить! — поддержал Кузьму и Алексей, хотя, глядя на него, было видно, что он далеко еще не оправился от только что пережитого им потрясения.
— А и знатная бы штука была!.. продолжал Кузьма… — Сейчас, значит, в деревню бы ее поволокли… Нат-ко, бабы, погляжьте, какой у нас мошник!.. У… какой!..
— Сучья-то к костру пригорнуть побольше надо… Чем пуще огонь, тем лучше… Его сильно опасается… Да и темень-то, как нарочито, опять большая пошла…
Действительно, тяжелая тучи, медленно сдвигаясь на горизонте, снова заволокли все небо, и немного просветлевшая ночь снова стала темнее прежнего. Время как будто бы и к утру шло; но тьма была непроглядная.
— Славную я елку срубил… Настоящие бы дрова были, да не дотащил сюда…
— Ты это за елкою и ходил!..
— За нею, а она и налезла… — пояснил Алексей, и это краткое объяснение оказалось совершенно достаточным. Больше его ни о чем и не спрашивали. К подробностям происшествия, очевидно, были равнодушны…
— А хорошая елка!.. Это мелочь… что… Знай только подбрасывай… Вспыхнет, и снова подбрасывай…
— Ладно и так будет! Все равно спать не придется…
— Какой теперь сон!..
— Спать нельзя, у меня дитятко заплачет, — шутливо вставил Кузьма, подкачивая шелгун.
Все трое снова примостились к костру; но больше не ложились. Все, очевидно, ждали, и ожидание было тяжелое, томительное… Малейший шорох заставлял их вздрагивать и нервно оглядываться по сторонам. Дядя Степан оглядел пистон и положил ружье к себе на колени. Алексей и Кузьма держали топоры наготове.
Истории с медведями
Кругом царствовала глубокая тишина. Тучи все более и более сгущались. Становилось темнее и темнее…
— Темно… — проговорил дядя Степан, озираясь кругом… — А только до утра недалеко… Может, Бог даст, и дождемся…
Товарищи промолчали… Все притихли. Притих даже и разболтавшийся Кузьма.
— Хватило бы сучья?.. — тихо проговорил, немного спустя Алексей, обращаясь к дяде Степану.
— Хватит, — сказал это так же тихо.
Снова все замолчали. Прошло несколько минут.
— Я, значит, иду, а она рядом лезет… — опять начал Алексей. — Я — на поляну, а она и тут…
— Боязно было?..
— Думал, смерть!..
— А глазищи-то у нее, братцы, какие… У… какие!.. — вмешался так же тихо Кузьма, — Горят… сама фыркает!..
— И сколько лет по лесу хожу, — продолжал Алексей, — такого еще со мною не было.
— А со мною было!. — перебил его Кузьма, видимо, снова оживляясь.
Товарищи посмотрели на него вопросительно и с очевидным недоверием.
— Помнишь, как к нам офицеры наезжали, — обратился он к Алексею… — Землю мерить учились… У нас тогда тоже один в избе стоял… Александром Петровичем прозывался… Солдатик к нему приставлен был, старый-престарый. Он, значит, землю мерит, а солдатик за ним машину таскает. Вот им и надоть было до Фомкиной горы проходить, а там у нас медведь все лето таскался. Нет-нет… да и объявится… Покойник, папашка мой, и говорит: «Господин офицер, ты туда не ходи, там опасливо!..». Он и забоялся… совсем заробел… Идти-то ему надоть, а идти-то боязно… Он ко мне: «Пойдем, — говорит, — Кузьма, с нами; вместе веселее будет… Я тебе, — говорит, — за это полтину серебра дам». Я и пошел. Целое утро проходили мы… ничего. Он это… землю мерит…
— Цепью? — полюбопытствовал Алексей.
— Не, шагами считал. Машину наставит, на бумагу запишет, что надо, и дальше шагами считает, а солдатик за ним машину опять несет… Да, все утро проходили, подходим к бору, а он вдруг нам навстречу из опушки-то… Рыжий, большущий… Прямо на солдатика…
— На солдатика?..
— Да, на него… Солдатик, значит, эту машину сейчас оземь да как заорет, как заорет и на убег, а мы — за ним. Офицер все свои бумаги сронил, лупит, а я за ним…
— На убег?..
— Да, на убег… Волосы у нас дыбом… шапка с головы лезет. С полверсты отмахали… Солдатика куда… сзади оставили… Не в силу больше бечь… Стали мы и глядим… А на опушке рыжий теленок стоит…
Слушатели слегка усмехнулись.
— Смеху, чай, много было?..
— Какое, брат, смеху… Не до смеху было. Перво-наперво страх нас такой забрал, что и видим, что теленок, а в себя не прийти… А второе — машину разбили и бумаги истратили.
— Бывает, как найдет!.. — заметил дядя Степан. И снова все замолчали минут на десять.
— А ты, дядя Степан, за ними на охоту хаживал?
— Малость.
— Что ж, убил?..
— Не, да и ходил-то всего раз один… Повадился он к нам в овес, так я в засидку и сел. Ночь просидел, а только стрелять не пришлось. Видно, зачуял, кругом обошел.
— А был?
— Приходил. Явственно его слышал… Сижу это я, а он и идет…
Ночная гостья
Сзади, в кустах, что-то хрустнуло. Все вздрогнули и обернулись. Медленно протянулось около минуты времени. Треск не повторялся.
— Она?.. — прошептал Алексей.
Дядя Степан кивнул утвердительно головою.
— Совсем близко… — снова прошептал Алексей.
— Как есть тут… — чуть слышно ответил дядя Степан.
Кругом все было тихо, ни малейшего звука… Все трое сидели в напряженных, выжидающих позах. Яркое пламя костра обливало светом их лица. Они были бледны, без одной кровинки… Глаза их светились лихорадочным блеском.
— Отче наш, иже иси на небеси… — начал было тихим голосом Кузьма и вдруг обратился к дяде Степану: — Ты ей в бельма-то норови, прямо в бельма…
Прошло еще около минуты. Алексей отвел глаза к костру… Прямо за костром, в нескольких шагах дальше, стояла крупная медведица. Молча судорожным движением руки сжал он колена дяди Степана. Этот быстро обернулся, за ним обернулся и Кузьма.
Все трое замерли. Только дядя Степан чуть заметным движением приподнял ружье. «Если еще хоть чуточку посунется вперед, буду стрелять», — решил он и вдруг заметил, что Кузьма перестал качать шелгун…
— Качай, качай!.. — живо прошептал он. — Если хоть раз взвизгнет, смерть наша!..
Кузьма, как бы очнувшись, подкачнул шелгун. Медведица пристально вглядывалась в них. Злобные, искрящееся глаза ее медленно переходили от одного к другому и подолгу останавливались на качающемся шелгуне. Очевидно, он особенно привлекал ее внимание. «Чует проклятая!» — подумали в один раз все трое.
— Ты ей в бельма норови… прямо в бельма! — снова подшепнул Кузьма.
Но медведица еще раз окинула их испытующим взором и медленно, не спеша, как бы не обращая на них больше ни малейшего внимания, пошла прочь, наискось через всю поляну. «Не догадалась!..» — снова подумали все трое…
Прошло около часу. Никто не вымолвил ни одного слова. Все трое по-прежнему сидели неподвижно, слегка озираясь но сторонам и со страхом вглядываясь в окружающую их темь. Только Кузьма бережно, не останавливаясь ни на секунду, чуть заметным движением руки подкачивал шелгун.
Долгожданный рассвет
Как будто потянуло свежим ветерком. Это утренник. Да, скоро утро будет… Стало светать… Вдали послышались какие-то странные, необычные звуки.
— Поет… — прошептал Алексей.
— Да, затоковал, — подтвердил дядя Степан, и они снова замолчали.
Наконец, пришло оно, пришло это долго мучительно жданное утро. Зарумянился сквозь тучи и чащу восток. Наконец, показалось и самое солнце.
Все прибодрились. Заговорили…
— Скоро сбираться будем, — объявил дядя Степан.
— Эх, теперь бы по стаканчику пропустить… Хорошо бы было! — вставил неожиданно Кузьма.
Все ухмыльнулись, и на душе еще легче стало…
— Да, это бы теперь первый сорт! — ответил Алексей.
Подождали еще немного — сбираться стали. Сборы невеликие, только и заботы было… как бы медвежонка приладить. Мысли о том, чтобы оставить, выпустить его, по-прежнему не приходила им в голову.
— Надо нести его, — Кузьма было и вскинул его за спину; ноша не тяжелая, так царапаться бестия начал, а главное — того и гляди завизжит…
Подумали, как быть, и придумали. Выломали изрядную хворостину и бережно привязали шелгун к самой ее середине. Один конец Кузьма к себе на плечо положил, другой — Алексей, и понесли. Несут, шелгунок качается… медвежонок по-прежнему, как в зыбке, и молчит…
— Куда же теперь? — спросил Алексей, когда выбрались на опушку высокого леса. — Прямиком или в обход?..
— В обход, — решил дядя Степан. — Прямиком как раз на нее насунемся.
— Да в дебри-то, пожалуй, и дитятко оцарапаем, еще плакаться станет, — начал было прежним шутливым тоном Кузьма и вдруг осекся… Сзади послышался знакомый треск сухих сучьев.
— За нами идет… прошептал он.
— Следом идет… — подтвердил дядя Степан и взвел курок.
Снова все притихли и пошли молча. Не до разговоров было. Треск сучьев продолжал раздаваться сзади, не приближаясь и не отставая. А уж и совсем светло было — как есть день.
— Только бы до чистого мха добраться, — промолвил дядя Степан. — На чистоту, может, и не пойдет, отстанет.
— Опять же и деревня совсем будет близко, — добавил Алексей, впадая в тон к дяде Степану.
Добрались, наконец, и до чистого мха. Не больше как за версту на пригорке виднелась деревня. Идти оставалось совсем недалеко. Но едва прошли они по открытому болоту саженей шестьдесят (почти 130 метров. — Прим. редакции) или около этого, как медведица тоже показалась на опушке и, не останавливаясь ни на секунду, пошла следом за ними. Медвежонок вертелся у ее ног.
— Господи, что же теперь будет!.. — невольно вырвалось у Алексея.
— Беспременно догонит!..
Прибавили шагу. Солнце порядочно пригревало; ноги глубоко грузли во мху… Нелегко было идти… пот струился по их лицам, дыханье захватывалось; но они шли все скорее и скорее. Медведица не отставала.
Возвращение охотников
Наконец, окончилось и болото. Только на горку взбежать… и дома, и они побежали. Медведица тоже было прибавила шагу, но, дойдя до края болота, остановилась. Постояла немного, поглядела им вслед и медленно побрела назад — к лесу…
А деревня уже вся на ногах была. И малый, и большой — все сбежались навстречу охотникам. Больше всего баб набралось. Все диву дались… да и было чему!.. Среди белого дня крупная медведица чуть не в самую деревню вбегла… Опять же и медвежонок!.. Потеха да и только!..
Спросам и расспросам не было конца; но наши герои оказались плохими рассказчиками — на мертвецов больше похожи были. Спасибо, Кузьма выручил. У него язык развязался, и, если бы не он, нескоро бы от них толку добились.
— И вдруг, значит, на дереве сидит, — объяснял он с воодушевлением… — Нет, брат, так не полагается… Сейчас это его за шиворот, в шелгунок и на дерево!!.. Баю, баюшки, баю!.. Молчит… Самым, значит, благородным манером, молчит… А она все кругом, по кустам!.. Все кругом!.. И не видно ее, и не слышно, а тут!.. Как есть всю ночь… Тута!.. Глядим… и в самый костер влезла… Глазища у нее горят… сама фыркает!.. Кваску бы испить.. — вдруг неожиданно для всех закончил он свою тираду, очевидно, истощив весь запас бывшего у него красноречия. — Вся душа пересохла!..
Подали квасу. Кузьма перевел дух. Алексей и дядя Степан тоже как будто немного оправились.
— Что ж вы теперь, значит, с ним делать будете?.. — спросила одна из баб, с любопытством рассматривая медвежонка.
— Как что?.. Вестимо что?.. — храбро начал Кузьма и замялся.. «А и впрямь, что с ним теперь делать?..» — подумалось ему, и он в смущении поглядел на Алексея и дядю Степана с надеждой найти у них поддержку. Но и для них вопрос оказался новым и неожиданным.
Да, там в лесу все было ясно, все было понятно. Короткое «Не оставить же его так!» было полно глубокой мудрости и разъясняло все недоразумения и все сомнения. Взять живьем и нести его домой — вот что было нужно там. Да, взять его и нести, хотя бы это стоило жизни им всем троим! Ну, а здесь…
Здесь совсем другое дело!.. Зачем он им здесь? И что с ним теперь делать?.. Это вопросы уже совсем иные, разрешить которые было далеко не легко… «Пришибить?.. Как будто бы и жалко!.. — растерянно размышлял Кузьма…— Хоть назад в лес неси!..».
Баба молчала и, очевидно, ждала ответа.
— Ну а ты чего глаза-то пялишь?!.. Чего пристала?.. неожиданно накинулся он на нее… — Он вдруг на дереве.. По-твоему, значит, так там его и оставь?!.. Так что ли по-твоему-то?.. Глупая ты, как погляжу я, баба — и больше ничего!..
Пскович, г. Харьков, июль 1881 г.
