Монологи о рыбалке

Женщина с удочкой

Есть у меня одно любимое место на земле. Это Низовка. Когда-то, лет тридцать назад, была здесь небольшая, но добротная деревня. Стояло тогда в Низовке более сотни домов. Они тянулись в две цепочки вдоль единственной улицы. Дома были рублены из толстых бревен. К ним примыкали крытые тесом дворы и разные постройки — баньки, сараи, стайки для коров и свиней да овец.

Скотины жители Низовки держали много, о чем свидетельствуют щедро удобренные навозом огороды. Земля на них жирная, рыхлая, плодородная. До сих пор. Хотя отбывшего благополучия деревеньки осталось одно воспоминание. Один за другим стали низовчане покидать насиженные места. Старики переселялись в мир иной, а молодежь подалась в ближние города — в Тайгу, Анжерку, Березовский, а кто и в большое соседнее село — Таловку.

Брошенные дома некоторое время стояли, навевая тоску пустыми глазницами окон. Постепенно их растащили по бревнышку, а подворье зарастало злой крапивой высотой в человеческий рост.

Наше «поместье»

В начале восьмидесятых мой Валя за какие-то небольшие деньги купил в Низовке большой старый дом. Оформил даже в сельсовете на него документы и повез меня и двух наших дочерей показывать свое «поместье».

Кроме нашего, в Низовке к тому времени осталось всего семь домов. Вскоре мы познакомились со всеми их обитателями. А у бабы Марты и бабы Поли стали покупать молоко, свежее, из-под коровки.

Мы облазили весь дом. Заглянули в чулан, где нашли шесть глиняных кринок, ставших в наше время поистине музейной редкостью. Отдраили их от грязи и пыли с помощью моющего средства, и засияла на тех кринках старинная глазурь, отливая зеленоватым, желтоватым, коричневатым оттенками. Не поленились залезть на чердак, где «откопали» в разобранном виде какой-то первобытный ткацкий станок с остатками спутанной кудели. А еще нашли старый, покрытый пылью десятилетий фанерный чемодан с пожелтевшими от времени семейными фотографиями бывших обитателей этого дома. Рассматривание их вызвало во мне тоску и мысли о бренности и быстротечности жизни. Я закрыла крышку чемодана и оставила его на том же месте.

Недели две мы приводили дом в мало-мальский порядок. Промазали глиной, смешанной с песком, трещины на стенах, отремонтировали печь. Заменили битые стекла. Соскоблили толстый слой извести с потолков. Все отмыли, побелили и покрасили.

Валентин привез из больницы, где работал механиком гаража, списанную мебель — четыре железные кровати, длинный обеденный стол, две тумбочки, полдюжины обшарпанных стульев, обитых дерматином. Я сшила и повесила на окна светлые занавесочки, и наш дом приобрел уютный жилой вид.

Все жители Низовки — хозяева тех семи домов — побывали у нас в гостях, оценили плоды нашего труда по оживлению дома и сказали, что таким красивым этот дом не был никогда. Это наполнило наши сердца вполне заслуженной гордостью.

Весной мы засадили картошкой и овощами наш низовский огород. Осенью, кроме того, собрали здесь богатый урожай крыжовника с кустов, что росли в палисаднике, набрали боярки и черемухи.

Поздней осенью Валентин ездил сюда с приятелями охотиться на рябчиков, зайцев и белок. В доме топили печь и ночевали уже не у походного костра, а на удобных кроватях с чистыми простынями, подушками и одеялами.

Мы увезли в Низовку старый, но еще действующий черно-белый телевизор, кучу посуды и даже старенький холодильник «Саратов», а также газовую печь с баллоном газа. Если бы этот дом да перенести в таком вот виде, какой он приобрел, хотя бы в ту же Тайгу, ему бы просто цены не было. Так мы думали и говорили.

Ценным он был для нас и потому, что стоял поблизости от реки. Метров сто пятьдесят, наверное, было от дома до Яи. А Яя в Низовке сильно отличалась от той Яи, скажем так, на водокачке, где в основном мы и рыбачили раньше. Когда на разных водоемах повсеместно прекращался рыбий клев, мы отправлялись в свою Низовку, и улов здесь был всегда гарантирован.

В расставленные по заводям метровые сетки-«иконки» худо-бедно, но непременно попадались три-четыре щучки-травянки. А на удочки в большом количестве ловились пескари, окуни и сорожки.

Валентину вскоре надоедало таскать эту «мелочь», и он уходил побродить по лесу в поисках грибов. Или шел домой валяться на кровати и смотреть телевизор.

Ну уж этой «цивилизации» мне хватало и дома, в Тайге. В Низовке я пропадала на речке, не замечая, как бегут минуты и часы. И оторвать от воды меня мог только призывный крик моего мужа: «Люда-а, домой!» С сожалением сматывала я удочку и вынимала из воды кишащий рыбой садок.

За хариусом

В сердце каждого настоящего рыболова-любителя живет, я в этом уверена, тяга к поиску новых мест, еще неизведанных им новых водоемов.

Как завидовала я своему брату Евгению, когда слушала его рассказы о рыбалках в Якутии, где он прожил с семьей более двадцати лет. Центнерами, говорил Женя, вылавливал за одно лето ценнейшей рыбы — лосося, тайменя, хариуса.

Одним-то центнером нас не удивишь. Года три подряд я вела скрупулезный учет наших с Валентином уловов — после каждой рыбалки записывала количество выловленной рыбы и ее вес. И в каждое лето мы вылавливали по сто с лишним килограммов рыбы, то есть тоже за центнер. И все это, следует заметить, удочками, а не какими-нибудь многометровыми сетями.

Однажды, вернувшись с работы, Валентин принес и подал мне полиэтиленовый пакет со свежей рыбой.

— Это мне Серега-хлебник дал, — сказал муж. — Вчера он на Сосновку ездил, полведра хариусов наловил.

Я вытянула из пакета рыбку длиной около двадцати сантиметров. Блестящая, узкая, покрытая мелкой чешуей, она имела, на мой взгляд, идеальную форму. Я представила этого хариуса висящим на крючке удочки, и мое сердце, дрогнув, пропустило один удар.

— Как я хочу ловить такую рыбу! — сказала я мужу. — Сосновка. Это где?

— Не близко, — ответил Валентин. — Семьдесят километров пилить до нее, как и до Томи. Но в субботу поедем. Раззадорил меня Сережка. Хариуса мы с тобой ни разу не ловили, а говорят, рыбалку на него ни с какой другой не сравнить. Надо только удочки переделать, леску сменить на более тонкую и поплавки тоже. Наши с тобой, гусиные, не годятся. Поплавочек на хариуса должен быть маленьким, неприметным. Магазинные сгодятся, кругленькие. Они у нас есть. Я переставлю.

— А этот Сережа тоже поедет с нами? — спросила я.

— Поедет, наверно, если не его смена в субботу. Надо посмотреть по графику.

Сергей с нами не поехал. Суббота оказалась его рабочим днем. Так что на Сосновку мы отправились с Валей вдвоем. Проделали путешествие даже не в семьдесят, а в семьдесят шесть километров. Шестьдесят пять из них по автомобильной трассе. Затем, свернув с асфальта, по грунтовой дороге добрались до глухой деревушки Мелково, где я насчитала — по своей привычке считать все, что попадает в поле моего зрения, — тридцать шесть домов. За деревушкой проехали по бетонному настилу моста, в котором зияли трещины и дыры. Казалось, что долго этот мост не продержится. Дай бог, подумалось мне, чтобы дотерпел он до завтрашнего дня и того часа, когда мы будем возвращаться домой.

Следует отдать должное справедливости — после той первой нашей памятной поездки в Сосновку мы еще много раз наведывались в тамошние места, и мелковский мостик, несмотря на его плачевное состояние и устрашающий вид, стойко выдерживал не только тяжесть легковых автомобилей, но и грузовиков с углем, бревнами или щебнем. Ох уж эти загадочные, как сама русская душа, российские сооружения и такие вот мосты. «И гнутся, да не ломятся», не падают, не рушатся… До поры до времени, разумеется.

Миновав этот злополучный мостик, мы выбрались на хорошо накатанную щебеночную трассу. Проехав по ней километра два, свернули вправо, на полевую дорогу. Открывшаяся взору красота сразила меня. Золотое пшеничное поле, а за ним — море белоствольных берез. Кажется, мне никогда не доводилось видеть таких березняков, как в окрестностях Мелково. Они простирались здесь на многие километры. Позже мы смогли в этом убедиться.

Когда дорога пошла под уклон и за кронами берез блеснули воды Сосновки, меня охватило привычное нетерпение: скорей к речке! Присмотреться, какая она, побродить вдоль берега, каким-то, мне самой неведомым, чутьем определить места, где должна «браться» рыба.

Речка Сосновка

Сосновка оказалась речкой, о какой можно только мечтать. Здесь было все: широкие заводи с медленным течением, глубокие темные омуты на изгибах реки с почти неподвижной водой и стремительные перекаты, на которых нелегко было устоять на ногах — с такой силой сметала здесь вода все на своем пути.

И рыба во всех этих местах ловилась разная. На медленном течении ходко клевали крупные черные, с блестящим брюшком пескари. Ни один заброс удочки не проходил здесь впустую. Поплавок доплывал до определенного места, где стелились под водой мягкие зеленые нити длинных водорослей, и тут же следовала короткая поклевка. Здешние пескари были такими весомыми, так приятно оттягивали леску, и не верилось, что это действительно пескари, а не какая-то более серьезная рыба. Казалось, их можно было ловить бесконечно. После двух часов ужения я вынула садок и полюбовалась на добычу — темные, круглые, как шпикачки, пескари почти на треть заполнили емкость. Так для другой рыбы места не останется, забеспокоилась я. И вообще… Валентин сейчас, может быть, хариусов таскает, а я, как какой-нибудь первоклассник, — пескарей.

Хариусов я поначалу тоже попробовала ловить на быстрине, рядом с Валентином. Но меня быстро утомило это стремительное течение и постоянное перекидывание удочки, и ныряющий в водоворот поплавок, а главное — отсутствие клева. Я засомневалась: а водится ли вообще этих местах хариус? Может быть, Валентин заехал не туда, куда надо и совсем не здесь наловил знаменитых хариусов Сережа-хлебник?

Тогда-то, после этих невеселых мыслей, я оставила мужа на перекате и ушла на более спокойное течение, где, к своей радости, и наловила чуть не полсадка таких отличных пескарей.

А теперь, сбив, как говорится, охотку, решила вернуться на перекат, проверить, чем дышит мой благоверный. Что-то подозрительно долго торчит он на быстрине, не подавая никаких признаков жизни. А я-то знаю, что Валентин не может подолгу стоять на рыбалке на одном месте, если там нет клева.

— Ну как? — прокричала я, завидев его и перекрывая шум воды своим высоким голосом. — Поймал что-нибудь?

Валя молча наклонился, вынул из воды свой садок, и сердце мое дрогнуло при виде извивающихся в садке серебристых длинных рыб.

— Сколько штук? — спросила я упавшим голосом.

— Что я считал их, что ли, — пренебрежительно, но с затаенной гордостью в голосе ответил муж. — Десятка полтора, наверное. А у тебя как дела? — он бросил взгляд на мой садок. — Ого, сколько натаскала, ничего себе!

И тут же Валентин выдернул из воды удочку, и я замерла на миг от зависти: на конце лески летел над водой отливающий серебром очередной Валин хариус.

Ах, я несчастная! Ловлю этих пескарей, каких и в Низовке можно ловить сотнями, а этот коварный тип, который постоянно твердит мне о своей любви, втихушку таскает и таскает хариусов!

— Ты почему не позвал меня? — кричу я Валентину.

— С какой стати? — ухмыляется муженек. — Ты же не новичок какой-то, а рыбак со стажем. Я знал, что где-то поблизости тоже ловишь рыбу. Вон сколько натаскала, — повторил он.

Без всякого удовлетворения смотрела я на свой садок. Что стоит пусть даже целая сотня моих пескарей, таких привычных и уже поднадоевших, в сравнении с хотя бы десятком этих прекрасных хариусов?

Подсчет хариуса и пескарей

Я побрела вдоль берега по каменистому дну, по самой кромке воды вниз по течению. Удалилась от Валентина метров на тридцать и остановилась на такой же быстрине. Прикрепила садок шнуром к поясу штормовки так, чтобы он находился в воде, не касаясь дна. Это очень удобно, когда удишь рыбу, стоя в болотных сапогах в воде. Раздвинула легкую пластиковую удочку, подтянула грузило поближе к поплавку, как подсказал Валентин, оставив свободным конец лески длиной сантиметров в тридцать с крючком на конце. Насадила на крючок тонкого, подвижного червячка и закинула удочку. Поплавок стремительно понесло течением. Вода была прозрачной. Дно под ней просвечивало, казалось, до последнего камешка, и никакой рыбы на этом дне не наблюдалось.

Поплавок ушел вниз по течению, насколько позволила длина удилища с леской. Я выдернула удочку и вновь забросила ее вправо, вверх по течению. Лихорадочное мое нетерпение сменилось после трех-четырех забросов разочарованием. «Да нет здесь никакой рыбы»» — подумалось мне. Я опять, в который раз, выдернула удочку и почувствовала вдруг приятную знакомую тяжесть на конце лески. Наконец-то долгожданный хариус! Извиваясь, он пролетел над водой и тяжело ударился о мою грудь. Я не успела перехватить его левой свободной рукой. Короткий убийственный всплеск у моих ног — и страшная горечь разочарования. Ушел! Ну, конечно. Поклевку прозевала, подсекли не вовремя. Не взялся он еще как следует. Вот и результат.

Нацепив свежего червяка, я вновь закинула удочку и теперь-то сконцентрировала все свое внимание на поплавке. Вдруг заметила, как он слабо и еле заметно дрогнул дважды подряд. Я подсекла и плавно повела удилище вверх. Есть! В моей руке извивался такой долгожданный и непередаваемо-прекрасный хариус! Я бережно опустила его в садок, полюбовалась тем, как выгодно отличался он от темной массы пескарей, каким благородством веяло от этой чудесной рыбки. Отныне мое сердце было отдано ему, стремительному и прекрасному обитателю не менее прекрасной речки Сосновки — Его Величеству Хариусу.

Незаметно пролетели четыре часа. Мы с Валей сменили за это время несколько мест в погоне за удачей, так как заметили, что хариус за рыбаком не бегает, за ним самому рыбаку побегать приходится. Вот вроде совсем кончился клев, а перейдешь на новое место, на новый перекат, и опять выдернешь парочку-другую серебристых рыбок.

— Ну, что, наверно, перекусить пора, — окликнул меня Валентин.

Такая инициатива на рыбалке обычно исходит от моего мужа. Я-то, позабыв обо всем, могу ничего не есть, не пить в течение всего дня. Но соглашаюсь с мужем:

— Пойдем.

Раскладываем скатерть-самобранку, подкрепляемся. А мне не терпится рассмотреть пойманную рыбу. Интересно же, кто сколько поймал хариусов! Бегу к реке, зачерпываю в полиэтиленовое ведро немного воды. Выбираю из садков хариусов, пересчитываю. У меня тринадцать штук, у Валентина — тридцать три. Конечно, я ведь столько времени на этих пескарей потратила. Ну и ладно. Впереди у нас еще долгий вечер, а после ночевки — рыбалка, как минимум, до обеда. Вечером мы еще неплохо половили хариуса. Клевал он до тех пор, пока солнце золотило воды Сосновки. А когда начало оно садиться, спряталось за кронами берез, хариусный клев прекратился.

Рыбалка с купанием

Валя занялся заготовкой валежника для костра, которого было тут в изобилии, а я перешла на прежнее место, где ловила по приезде сюда пескарей. И они, дорогие мои, не разочаровали меня и на этот раз. Так же бойко, как днем, клевали до самого захода солнца, пока я могла различать поплавок на поверхности воды.

Мы провели у костра еще одну восхитительную ночь. Рядом шумела на перекатах река, изредка сильно всплескивала какая-то рыба. Высокое небо сплошь усыпали яркие звезды. Мы пили ароматный горячий чай со смородиновым листом, говорили с Валей обо всем, что было нам интересно. И о рыбалке, конечно, тоже. И сошлись в едином мнении, что очень здорово ловить хариуса, ни с чем не сравнимо это удовольствие.

А поутру, на зорьке, от которой мы так многого ждали, рыбалка почему-то не задалась. Валентин поймал пять, я четыре хариуса. И на этом все почему-то закончилось. После часового бесполезного стояния на перекате мы перешли на омуты. Но теперь здесь клевали в основном нелюбимые нами ерши. Мы смотали удочки и поехали домой.

Однажды на милой моему сердцу Сосновке приключился со мной малоприятный случай. Произошел он в середине мая, когда река только-только, да и то не полностью, вошла в свои берега. Мы тогда втроем — Валентин, Валерий и я — впервые «обновили» очередной рыбацкий сезон.

Вода в Сосновке была холодной, мутной, стремительной. Рыба «брала» плохо, в основном по заводям со слабым течением, где на поверхности воды у берега кружились в обратном течению направлении пенистые пузыри. Пена прибивалась к поплавку, скрадывая его, двигалась вместе с ним, и это раздражало меня.

Мужчины поставили в одной из таких заводей небольшую сеть, и тут же, пока растягивали ее, в ячейки залетели четыре крупные сорожки. Это обнадежило нас — пусть невеликим будет улов, но на уху-то добудем рыбки непременно. Ее мы на сей раз намеревались сварить на берегу по всем рыбацким правилам.

Мужчины замутили в заводи и без того мутную воду, и я решила пройти вдоль берега в поисках другого пригодного для рыбалки места. По пути обратила внимание на растущие у реки кусты ивняка. На их ветвях, на высоте двух с половиной–трех метров от земли висели подсохшие космы пожухлых прошлогодних водорослей. А на одной из веток трепетал на ветру, как флаг, яркий рваный полиэтиленовый пакет.

Все эти предметы — мусор, водоросли, пакет — свидетельствовали об уровне воды в реке во время недавнего весеннего половодья. Причем, о том же свидетельствовали и не просохшие до сих пор берега. К моему сожалению, на этот факт я обратила внимание слишком поздно.

Высматривая место, удобное для ужения, я облюбовала такое, где широкий просвет между двумя развесистыми ивами позволял закинуть удочку. Правда, течение здесь было не таким спокойным, как мне бы хотелось, но вдруг, подумалось мне, повезет вытянуть парочку хариусов.

Я сделала к воде шаг, другой, и вдруг ноги мои заскользили под уклон как по маслу. Пытаясь удержаться на берегу, я отбросила в сторону садок и удочки и плюхнулась на землю задом. Но и этот трюк не помог. Спустя момент я оказалась по плечи в ледяной воде.

Следует заметить, что пловец из меня никудышный. Летом я еще могу побарахтаться в каком-нибудь водоеме, где не глубже метра, поплавать на потеху свидетелям моего позора по-собачьи, точнее, по-щенячьи.

Но сейчас, когда вода залила мои болотники, сделав их неподъемными, и промочила до нитки все, что было на мне, а это: двое шерстяных штанов, спортивка, толстый свитер и неизменная штормовка да еще кое-что по мелочи, я знала, что на воде мне не продержаться и секунды.

Можно было бы, конечно, громко закричать, позвать на помощь мужа, а лучше, чтобы избежать с его стороны крупной разборки, Валерия. Но прежде хотелось попробовать выбраться из этой мокрой западни самой, своими силами.

Плохо было то, что под моими ногами и там, под водой, днище было покатым. Мои ноги продолжали скользить дальше, вглубь. И вода уже дошла мне до подбородка. А течение было здесь настолько сильным, что тащило меня в сторону, пытаясь свалить с ног. Я изо всех сил пыталась дотянуться рукой до свисающей над водой ветки ивы. И — дотянулась, ухватилась за ее тонкий кончик, но он оказался сухим, хрупким и обломился в моей руке. Я окунулась в воду до глаз, хлебнула большой глоток невкусной весенней талой сосновской воды и сильно замолотила руками, пытаясь приблизиться к отдалившейся от меня такой желанной ивовой ветке.

У меня получилось! Ветка снова приблизилась ко мне, точнее — я к ней. Выбросив вверх правую руку и одновременно оттолкнувшись от дна ногами, я опять ухватилась за конец ветки, моля господа бога об одном: только бы она не обломилась опять! Веточка выдержала. Левой рукой я перехватила ее дальше, потом правой — еще дальше… Вот выбралась из воды по грудь, вот-по пояс… Какое счастье! Правда, мне еще потребовалось немало времени и усилий, чтобы полностью выползти на берег. Земля здесь — я еще в начале этой безрадостной истории упомянула об этом — была пропитана водой и скользила подо мной, как мыло. Я вонзила в нее свои пальцы, подтягиваясь на локтях, но резиновые сапоги, натянутые на колени и выше, скользили, как по льду. И грозило это мне новым спуском под воду. Наконец удалось дотянуться до кустика сухой прошлогодней травы. Я вцепилась в его корневище, с огромным усилием подтянула свое тело повыше, на участок подсохшей земли, и встала наконец-то на ноги. Слава Всевышнему!

Замечательный улов

Повезло мне и в том, что этот день выдался очень теплым. Я стянула с себя всю мокреть, отжала одежду и развесила на кустах для просушки. Вылила из сапог воду и напялила их на палки, воткнув их в землю. Подняла садок и удочку и направилась к машине.

К моему неудовольствию, Валентин с Валерой возились неподалеку от нее, колдуя над костром. Муженек мой медленно распрямился и безмолвно уставился на меня прекрасными карими глазами, которые сделались вдруг у него большими-большими. Затем последовало нецензурное выражение, произнесенное очень громким голосом. Такое мой муж позволял себе нечасто.

К голосу мужа присоединился удивленный возглас Валерия. Их можно было понять. Не совсем это обычное зрелище — очень белая после долгой зимы женщина в мокрых носках, плавках, лифчике, с удочкой и садком для рыбы в руках.

— В чем дело?! — прорычал мой муж.

— Что, искупаться нельзя? — независимым тоном произнесла я.

— Я… тебе… искупаюсь! — продолжал буйствовать Валентин. — Все! Запомни! Кончились твои рыбалки! Больше ни-ког-да никуда не поедешь! Поняла?

— Ай, да слышала я уже подобные угрозы в свой адрес. Пустое это.

Валерий повел себя намного лучше по отношению ко мне, чем мой родной муж. Он сбегал к машине, принес мне свое запасное трико. И спортивку, а также мои коротенькие резиновые полусапожки, которые на всякий случай всегда валялись в багажнике. Я надела на себя все сухое и вообще как заново родилась.

Купание в холодной воде на мне никак не отразилось. Я даже легкого насморка не схватила. Только после того случая стала более внимательно смотреть себе под ноги при выборе места лова. Ну, это и понятно — всякий жизненный опыт приходит к человеку методом проб и ошибок.

Надо ли говорить, что любовь моя к Сосновке после этого неприятного происшествия ничуть не уменьшилась. И еще надо ли говорить о тои, что угроза мужа не брать меня на рыбалки осталась лишь пустым звуком. Брал, берет и будет брать, пока я этого буду желать. Вот так.

— Иди к костру, грейся! — властным голосом приказал мне Валентин.

— Да не холодно мне, папулечка! — решила я подлизаться к нему.

Подействовало. Смягчился немного. И я отправилась на поиски тихой заводи, где на границе прямого и обратного течения во всякое время, я знала это по собственному опыту, всегда клюет хоть какая-то рыба. Так произошло и на этот раз. Постояла немного, глядя на покачивающийся среди пены поплавок, и вдруг последовала короткая сильная поклевка. Подсекла — и тяжелая, отливающая серебром сорожка, как награда за мои недавние переживания, упала к моим ногам. Господи, какая радость!

В этот день я выудила четыре десятка крупных пескарей, восемь увесистых сорожек и даже — это уже настоящая экзотика — двух змееподобных вьюнов.

А Валерий голыми, как говорится, руками выловил в небольшой лужице, оставшейся после весеннего половодья, десяток карасей, «с ладошку», как сказал бы Валентин.

Вечером мы варили уху, пили чай и вели бесконечные разговоры, напоминали наиболее удачные рыбалки в прошлом и высказывали надежду на удачу в недалеком будущем. Рядом все так же неумолчно шумела река, попискивали какие-то невидимые птахи да из распахнутой дверцы автомобиля лились звуки музыки. На волне «Маяка» транслировали концерт эстрадной песни. Было так легко и спокойно на душе. Что еще надо для счастья?

Сосновка надолго покорила наши сердца. Мы еще много раз приезжали сюда и вдвоем, и с нашими товарищами-рыбаками. В числе этих товарищей был неизменный свояк Валерий, иногда — наш младший зять, иногда — наш сосед Петр. И рыбы всегда здесь хватало на всех.

Вместо послесловия

Петр однажды удалился от нас в неизвестном направлении. И по мы полдня гонялись за десятком трудноуловимых хариусов или без особой радости ловили пескарей, этот коварный Петя молча (а чего и шуметь, самом деле?) наловил в тихом омуте полведра приличных сорожек. Пришел со своим уловом к машине, и мы опешили от такой его удачливости.

— А я, это, подкормил немного рыбу кашей. И вот… — скромно пояснил Петр.

— Я тебе сколько твержу, — заметил мне укоризненно Валентин, бери всегда с собой подкормку. Нет, до тебя не доходит.

И, правда, чего это я про подкормку нередко забываю? Ну, не наловим рыбы, так хоть покормим ее. Надо брать, конечно.

Людмила Яковлева

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий