Белковье в Сибири

Белковье

Белковье является самой важной и самой приятной эпохой из всей годичной жизни северного промышленника. Во время белковья он бросает однообразную, подавляющую обстановку обыденной жизни, он ищет в природе отдых, он черпает в ней энергию для борьбы с жизненными невзгодами, он проникается силой поэзии. Да, и его суровой душе свойственна поэзия, и ему присуща она так же, как и жителю юга.

Поэзия — это природа в полном значении этого слова, природа, не исковерканная руками так называемого «царя животных», природа со всеми ее великими явлениями, которые, к счастью, не утратили еще способности благотворно влиять на человека. Сибиряк находит поэзию в мрачных дебрях тайги, индус — в роскошных тропических лесах. Как на того, так и на другого действуют одни и те же явления, только в различной форме.

Итак, полною жизнью сибиряк, можно сказать, живет только во время белковья: ввиду этого мы постараемся представить читателю подробную картину жизни и деятельности промышленника в течение этого времени…

Сборы на охоту

Прошел Покров день (1 октября по старому стилю, 14 октября по новому стилю. — Прим. редакции) — пора выезжать в лес. Все снасти, вооружение и припасы готовы; давно составившиеся артели понемногу собираются в условные места и, наконец, целыми караванами отваливаются на промыслы, надолго покидая родных и друзей.

Кто думает, что промышленнику легко собраться на белковье, тот жестоко ошибается. В тайге взять нечего. Всякий, кто идет в нее, должен, как говорится, «держать ухо востро», а то, как раз оплошает, и малейшею непредусмотрительностью испортит себе все белковье. Промышленник обдумывает заранее, что ему будет нужно, и запасается всем от последнего ремня до сухаря. Впрочем, белковье берет свое начало так далеко, беличий промысел облекся в такую правильную форму, что все сборы к нему, все потребности промышленника в течение зимнего периода охоты известны очень хорошо.

Тунгус (а также и русский зверолов) не роскошествует. Он берет с собою только самое необходимое, хотя некоторые указания дают нам право предположить, что в прежнее время, когда зверя было больше, а подати меньше, промышленник снаряжался в путь с большей пышностью, чем теперь. Но и то роскошь допускалась только по отношению к съестным припасам, что же касается одежды, снастей, оружия и т.п., то для этого и были, и есть да и, вероятно, и вперед будут существовать одни и тe же строго определенные правила…

Неразлучным спутником зверовщика является, конечно, винтовка, но говорить о ней мы покуда не будем…

Полезный питомец

Переходя теперь к описанию животных, служащих промышленнику в охоте, необходимо, конечно, начать с так называемой «лайки» — промысловой собаки, без которой зверолову нечего и делать в лесу. Впрочем, название «лайка» применяется к собакам только в северной полосе Европейской России; у сибирских же промышленников они особенного названия не носят, да и у нас известны просто под именем зверовых собак. В сущности же лайка и собака сибиряка-промышленника почти одно и то же.

Беличья собака (то же относится и к промысловой собаке вообще) по наружным признакам не составляет особой породы, отличной от дворняжек. Наружные признаки у них если и не тождественны, то настолько мало представляют различия, что об этом не стоит и говорить. Но, с другой стороны, внутренние качества, достоинства, недостатки и способности весьма и весьма различны. Начать с того, что промысловая собака совсем не годится в сторожа. Приучив собаку к охоте, промышленник не приучил ее к себе.

Можно сказать, что промысловая собака не знает хозяина и не имеет ни малейшего понятия о хранении его собственности. Она очень мирного нрава, доверчива, любит ласкаться, но расточает свои ласки всякому встречному и чрезвычайно легко переходит от одного хозяина к другому. Принужденная сама себе добывать корм в течение большей части года, она питается всем, что только попадется ей на глаза, и доходит даже до того, что нередко набивает свой желудок кислыми ягодами.

Чрезвычайно ценный помощник

От звероловной собаки промышленник требует лишь тонкого чутья, острого зрения и хорошего слуха; но качества эти определить в щенке невозможно, и приходится, выбирая собаку для охоты, следить за ней во время ее роста, можно сказать, день за днем. Удовлетворяет она требуемым условиям — ее оставляют как звероловную; нет — она остается в забросе как простая домашняя собака. Впрочем, некоторые промышленники уже издавна славятся породой своих собак, как многие охотники и у нас.

Не всякая звероловная собака пригодна на охоте за белкой, а потому промышленник очень дорого ценит ту собаку, которая хороша по белке: цена на нее — от 15 до 20 рублей. Бывали, однако, случаи, что стоимость некоторых выдающихся способностей лаек определялась в 45 и даже 50 рублей. Сумма эта при современном жалком состоянии пушных промыслов, очевидно, чрезвычайна велика для зверолова.

В Европейской России из промысловых собак наибольшей известностью пользуются карельские лайки, обладающие отличным верхним чутьем и очень острым зрением; только, к сожалению, владельцы-промышленники не имеют обыкновения заботиться о своих собаках, все равно как бы ни были велики их достоинства; а, предоставленные себе, собаки, конечно, рыскают всюду и, во-первых, часто попадаются в зубы волку; а во-вторых, что еще хуже, вяжутся без разбора со всякими собаками, вследствие чего порода их не только не может совершенствоваться, а вряд ли в состоянии будет и сохраниться в настоящей чистоте.

Этим ограничится пока моя речь о лайке: о том, как подвизается она на охоте, я буду говорить ниже. Теперь же нахожу нужным сказать несколько слов о лошади промышленника.

Надежный транспорт

Промышленный конь силен и крепок: перевозит громадные тяжести и неутомим на охоте, он непуглив: ни запах, ни даже самый вид хищных зверей нисколько не смущают его — о выстреле и говорить нечего. На коня взваливают иногда медвежьи шкуры, и он беспрекословно тащит их на себе, не взирая на отвращение свое к ним.

Стало быть, конь промышленника послушен. Что касается до езды, то в этом отношении от него требуется, чтоб шаг его был ровным, крупным и спорым — с таким шагом конь называется ступистым или с переступью; кроме того, требуется, чтоб он не спотыкался, что при верховой езде представляется, конечно, одним из главных условий.

Хороший конь может нести более 10 диких коз и с подобной ношей может благополучно выбираться из таких трясин и топей, где наша лошадь, наверное, увязла бы и без всякой ноши. Он замечательно вынослив и на пищу крайне неприхотлив; ест он все: овес, ячмень, печеный хлеб, сухари, ветошь, мох и др.

Такая покладистость — весьма дорогое качество, потому что нередко, кроме мха, решительно нечего предложить лошади, а хозяин ее приправляет эту пищу, разве только смочив ее соленой водой. Зачастую же и так случается, что лошади и рогатый скот всю зиму питаются одной лишь прошлогоднею ветошью, с большим иногда трудом разгребают копытами снег и добывают себе этот жалкий корм.

Приучая невольно своего коня к голоду, промышленник уже добровольно приучает его к холоду: еще с осени начинает он ставить коней своих на выстойку, то есть привязывает на недоуздках к столбам и держит их на дворе целые ночи. Такое выдерживание коня на стойке продолжается целую зиму, но производится не каждый день. Промышленники уверяют, что выдержанные таким образом кони делаются сильнее, крепче, не так потеют и менее устают после долгой езды.

Когда начинать охоту

При белковье промышленный конь имеет лишь второстепенное значение. На нем перевозят тяжести до места стоянки артели там, где нет сообщения речным путем; может он пригодиться и при гоньбе большого зверя, так как время белковья — это охотничий сезон сибиряка, и если ему предоставляется случай добыть что-нибудь поценнее белки, то он, конечно, не пренебрегает, a пользуется им.

Но все же белка составляет главную добычу промышленника, особенно в более позднее время, к концу белковья, когда течка копытных животных прекращается и охотнику попадаются только грызуны да хищники.

На промысел промышленники выходят артелями. Время отправления их различно: самое позднее — Михайлов день (8 ноября по старому стилю, 21 ноября — по новому стилю. — Прим. редакции), и то лишь в тех случаях, если промышленники производят лов около своих жилищ, то есть когда белка водится в окружности селений в количестве, достаточном для того, чтобы составить предмет промысла.

Большей же частью лесованье начинается в Покров день. В тех местностях, где звериный промысел составляет для населения одно из важнейших средств к существованию, за зверем идет целая деревня. За ружье берется всякий, кто способен держать его, и потому в некоторых округах обыкновенно через несколько недель белка выбивается чуть не дочиста; только кое-где уцелеет одна-две от зоркого глаза и тонкого чутья звероловной собаки.

Специфика охоты в Европейской части России и Сибири

Понятно, что в окрестностях селений много взять белок невозможно, и потому, как только в известной местности промысел становится недобычлив, звероловы уходят дальше от жилья — в места, куда не успели еще проникнуть другие промышленники. Впрочем, таким образом ходят зыряне и вообще промышленники северной России, сибиряк же не станет копаться около дома и прямо собирается в отъезд за много верст от своего родного чума. Да это так и следует.

Беличий промысел стоит в Европейской России и в Сибири в совершенно различных условиях. В Европейской России главный контингент промышленников вооружен винтовками скверными, но во всяком случае лучшими, чем какие попадаются у сибиряков. К тому же в нашей северной полосе винтовка и порох стоят дешевле и добываются легче, чем в Сибири.

Все это прямо ведет к преобладанию ружья над ловушкою и дозволяет промышленнику начинать охоту близ жилья, чего нельзя делать при ловле добычи силками: такая ловля возможна только при значительном количестве зверя и при немногочисленности промышленников; в противном случае промысел никогда не даст хорошего заработка.

Но если в Сибири нет разделения промысла на ближний и дальний, но есть разделение на ранний и поздний. В Сибири класс промышленников состоит из двух типов: пришлого русского и туземного инородческого. Русские поселенцы занимаются, где можно, хлебопашеством, ходят на работу в рудники и на звериный промысел смотрят только как на подспорье к добыванию жизненных средств, но не более.

Тунгус же наоборот: он и теперь живет еще так, как век тому назад жили его прадеды. Охота для него составляет все, без нее он и существовать не может. Охота — его страсть, и призвание, и наука. Тунгус среди глубокой зимы может выследить белку только по «шахтаре», то есть по снежным порошинкам, которые падают с деревьев, когда по веткам прыгает вышедшая из гойна белка. По этому незначительному признаку сибирский инородец в состояния определить, на каком дереве скрываются зверьки, какое гнездо пусто и др.; летом он выслеживает белку по изогнутым и повернутым листьям, поломанным сучьям и пр.

Все это может показаться маловероятным не только охотникам-любителям, но даже и нашим промышленникам. Но если принять во внимание, что эти звериные способности сибирского туземца в выслеживании добычи развиваются каждым индивидуумом из способностей, унаследованных им от его предков; если принять во внимание, что знание этих в высшей степени мелочных признаков может иногда стоить промышленнику дорогой добычи, а то и жизни, тогда невольно начинаешь верить всем этим рассказам, тем более что они передаются людьми, заслуживающими полного доверия.

Несколько периодов промысла

Итак, тунгусский сезон охоты распадается на два и даже на три момента: летний и осенний, ранний зимний и поздний зимний. Впрочем, последние два у тунгуса иногда сливаются в один, чего никогда не бывает у русского промышленника. Последний, начиная охоту около Покрова, продолжает ее не позднее, как до половины декабря, и опять начинает уже в феврале, охотясь до исхода марта.

Иногда же бывает и так, что в глубокую осень промышленник ходит только в продолжение трех недель, а потом возвращается домой и уже не возобновляет промысла после Нового года. Это бывает, впрочем, очень редко и делается случайными, так сказать, промышленниками, то есть теми, которые более привязаны к дому и идут на белковье только по крайней необходимости; они возвращаются, конечно, домой, как скоро промыслят такое количество добычи, какое, по их расчету, в состоянии покрыть их нужды.

Тунгус никогда не белкует до марта, но зато он с осени не возвращается домой до конца января. Охотясь в такое время, он несравненно менее вредит своим промыслом размножению белки, чем русский промышленник, который хотя охотится всего какой-нибудь месяц, но месяц из второй половины зимы, когда белка или «гоняется», или же «мечет детенышей».

Коллектив добытчиков

Выше мы уже не раз упоминали, что промышленники ходят на белковье обыкновенно артелями. Артели эти образуются гораздо раньше начала белковья; члены их еще прежде сходятся между собою, сговариваются, куда отправиться, на сколько времени, заключают между собою условия будущего совместного жительства в тайге. Число членов никогда не бывает строго определено и колеблется от четырех до десяти.

В больших семьях, в которых на промысел могут отправиться несколько человек, артель образуется исключительно из одних членов этой семьи, и посторонние уже сюда не принимаются. Но если в семье один или два промышленника, то они присоединяют к себе одиноких людей, собирают даже промышленников из разных деревень — одним словом, образуют артель разнокалиберную.

Условия поступления в артель необременительны: каждый артельщик должен принести с собой известное количество необходимых съестных и огнестрельных припасов и взять на себя обязательство отправлять в артели какую-нибудь должность или исполнять какую-либо определенную работу. Взамен этого он получает права на получение известной доли добычи, которая делится между всеми членами поровну…

Как я говорил уже раньше, промышленники обыкновенно отправляются на белковье до морозов, конечно, водными путями; багаж свой они сплавляют на лодках или паромах до самых мест стоянок, которые обыкновенно начинаются у самой воды. Когда же звероловы отправляются по зимнему пути, то кладь нагружают на нарты, или же, как, например, у бурят, перевозят багаж на лошадях, что по первозимью очень удобно; но на возвратном пути зато, когда образуются снежные сугробы, переезды на лошадях становятся чрезвычайно затруднительны.

По прибытии на место белковщики, прежде всего, устраивают балаганы, то есть шалаши, или же землянки; промышленники Европейской России устраиваются всегда с гораздо большим сравнительно комфортом в так называемый пывзанах или лесных банях. Сложив здесь свои запасы, члены артели ежедневно расходятся по разным направлениям в окрестностях стоянки и возвращаются в свое жилье только на ночлег.

Распределение территории

Буряты в Забайкалье, да и все кочевые инородцы, обыкновенно разделяют между собою леса на условные участки; как ни шатко и ни сомнительно может показаться непосвященным в дело людям это разделение, тем не менее оно строго соблюдается, и случаи, когда промышленник зайдет в чужой участок, чрезвычайно редки.

За заповедную черту позволяется переступать лишь за зверем, и то требуются доказательства того, что зверь действительно перешел из одного участка в другой. Проверяется это по следам зверя. Если же промышленник без сказанного основания нарушит правило разделения и попадется по неосторожности, то добром эта история для него никогда не кончается.

Относительно величины участков можно сказать следующее: если район для белковья избран в самой глухой, ненаселенной местности, если у промышленников мало в употреблении винтовка и первую роль играет ловушка, то артельные участки охватывают весьма большое пространство. При условиях, противоположных приведенным, наоборот.

Таким образом, в Восточной Сибири, где ловушки и лук гораздо в большем употреблении, чем винтовка, зимовейки отстоят одна от другой на огромное расстояние. На Печоре же расстояние между пывзанами уже гораздо меньше, и еще меньше — в губерниях Вологодской и Архангельской (в западной части).

Зимовья в лесу

Пывзаны строятся не особенно прочно. В некоторых местностях одна и та же артель из года в год промышляет в одном и том же районе, но поставленный ею пывзан редко когда уцелеет до следующего белковья.

Здесь не лишним будет заметить, что обыкновенно пывзан строится новый, если не каждогодно, то все-таки довольно часто, для того чтоб материал, из которого сделан пывзан, был как можно сырее; сырой материал не так быстро воспламеняется и, следовательно, надежнее на случай неосторожности с огнем. Прошлогодний же пывзан высыхает и от времени, и от печки, топящейся во время пребывания там звероловов, следовательно, менее представляет безопасности от пожара.

В тех же местностях, где промышленники строят не избушки, а балаганы, там балаганы ставятся заново положительно ежегодно. Собственно пывзан — небольшая избушка вышиной аршина в два с половиной (около 1,8 метра. — Прим. редакции), с крышкой, устроенной из досок, с одним скатом, на который навалена земля.

В одном из углов избушки складывается первобытная печь вроде тех, какие делаются у нас в черных деревенских банях; в стене проделывается низенькая, но непременно плотно притворяющаяся дверь, а по стенам устраиваются нары. На нарах обыкновенно спят. Иногда промышленники моются в своих пывзанах, как в бане, и тогда нары заменяют им полок, где они парятся.

Печка, кажется, только в Восточной Сибири устраивается иногда с трубой; в большинстве же случаев делается большая печь без трубы: она топится, как, говорится, «по-черному», и во время топки пывзан почти весь наполняется дымом. Но с этим неудобством промышленники сживаются так, что почти не замечают его.

Тяжелая дорога

Теперь мне остается сказать о зимних переездах на места белковья. Зимовье иногда отстоит от жилья верст на 200 (около 213 километров. — Прим. редакции), а то и на 400, 500 (примерно 427-533 км. — Прим. редакции); поэтому промышленники разделяют путь на несколько дневных перегонов или волоков, верст по 25 каждый (около 27 километров. — Прим. редакции). Промышленники идут на лыжах, кладь же везут на нартах.

Когда дорога становится невмоготу трудной, то звероловы оставляют всю кладь или часть ее на предыдущей стоянке, а сами прокладывают путь к следующей стоянке. Достигши ее, то есть прошедши 25 верст, промышленник возвращается по проложенному им лыжнику назад и перевозит уже кладь. Ясно, что путь от этого делается вдвое длиннее, но зато и легче.

Дорогу к зимовью промышленник находит, руководствуясь различными приметами, так, например, тем, что ветви деревьев, обращенные к югу, гуще и роскошнее обращенных на север; кроме того, он не сбивается с направления благодаря затиси и матке, то есть первобытному компасу. Затись (зарубки) на деревьях делается на различном расстоянии, саженей от 2 до 10 (от 4,3 до 21,3 метра. — Прим. редакции), смотря по тому, каково зрение у промышленника.

Матка же редко употребляется сибиряком: ее можно встретить только у наших северных промышленников. Это объясняется тем, что сибиряк живет в гористой местности, где гораздо легче ориентироваться, чем на плоской лесной равнине: горы, пригорки, долины запечатлеваются в его памяти, и, стоит только взобраться повыше, окинуть глазом окрестность, развертывающуюся перед ним как на ладони, ему живо припомнится местность, в которой он был несколько месяцев тому назад.

Сколько взять продовольствия и зарядов к ружью

До сих пор я не сказал ничего о количестве запасов, которые берет с собою каждый промышленник, отправляясь в лес месяца на три. Латкин говорит, что они берут сухарей четыре пуда (около 65,5 килограмма. — Прим. редакции), сушеных пирогов с крупой один пуд (примерно 16,4 килограмма. — Прим. редакции), ячной один пуд, крупы 10 фунтов (около 4,54 килограмма. — Прим. редакции), ячной муки для собак один пуд, масла 12 фунтов (примерно 5,44 килограмма. — Прим. редакции), свежего сала для приготовления блинов два фунта (около 0,97 килограмма. — Прим. редакции), сухой рыбы 15 фунтов (6,8 килограмма. — Прим. редакции), говядины сырой 30 фунтов (13,6 килограмма. — Прим. редакции), соли 10 фунтов, пороху три фунта (1,36 килограмма. — Прим. редакции), свинца четыре фунта (примерно 1,8 килограмма. — Прим. редакции), всего 10 пудов 6 фунтов (около 167 килограммов. — Прим. редакции) на человека.

Положим, по показанию позднейших писателей, промышленники с уменьшением зверя уже не так роскошествуют и не пекут, например, блинов, не кладут в кашу масло, но во всяком случае можно смело положить, что на каждого из них средним числом приходится около 9 пудов клади (около 147,6 килограмма. — Прим. редакции).

По прибытии на место промышленники складывают съестные припасы в лабазы или щамьи. Лабаз состоит из четырех столбов, вбитых в землю; эти столбы бывают от двух до четырех аршин вышины (от 1,42 метра до 2,84 метра. — Прим. редакции) и отстоят один от другого больше, чем на сажень (свыше 2,13 метра. — Прим. редакции); на них ставится четырехугольник в пять венцов с одним окошком, через которое с помощью лестницы складывается провиант; сверху лабаз покрывается скальем, то есть корой и берестой.

Лабаз строится главным образом для того, чтоб уберечь съестные припасы от зверей и птиц. Для этой же цели строятся и щамьи, то есть тот же лабаз, только видоизмененный. Щамьи укрепляются на одном подтесанном книзу столбе и отворяются обыкновенно снизу посредством выдвижной доски.

Способы добывания белки

По раз принятой системе мне следует начать с описания снастей, ружей и луков, но я позволю себе не говорить о ружьях, потому что сказать несколько слов не стоит, так как это можно найти во всех книжках, трактующих об охоте, а говорить много здесь не место. Поэтому приступаю к описание ловушек и луков.

Лук до сих пор еще весьма распространен у самоедов. На первый взгляд, самоедский лук чрезвычайно прост, тем не менее, для того чтоб сделать его, необходима значительная доля опытности. Труднее всего в этом деле выбрать дерево. Лук изготовляется из смолистого корня лиственницы.

Для предохранения от сырости, вследствие которой лук теряет свою упругость, его обклеивают берестою при помощи налимного клея, а наиболее хрупкие части его обматывают еще берестой в несколько рядов. Кроме того на него делают футляр из шкуры северного оленя или, как на морских прибрежьях, из тюленьей шкуры. Юкагиры для сообщения луку большей упругости обкладывают его пластинками носового нароста от ископаемого носорога, чукчи для той же цели употребляют китовый ус и т.д.

Необходимую принадлежность лука составляет так называемая наручка, которая предохраняет руку от удара, могущего произойти от обратного отскакивания тетивы. Это металлический щиток, укрепляющийся вокруг сгиба руки и прикрывающий место около пульса. Делают также металлические же кольца или заменяют наручку куском трубчатой кости в виде наперстка, который насаживается на большой палец и задерживает обратный удар тетивы.

Сибирские промышленники далеко не все ловко владеют луком. Самоеды, по словам Миддендорфа, стреляют совсем плохо; мастерами же этого дела могут считаться, как кажется, только забайкальские тунгусы, исключительно занимающиеся добычей белок и достигшие в этом деле высокой степени совершенства. Нередко ради добычи заходят они и в глубь китайских владений и терпят там всевозможные лишения. Таким образом, слова Корнилова, что на десять выстрелов из лука или винтовки допускается один промах, могут относиться к одним только забайкальским промышленникам.

Какова роль собаки

До снега промышленник охотится исключительно с лайкой. На беличьей охоте лайка положительно необходима: она отыскивает белку по следу, гонит ее верхом, лает и не спускает с дерева до тех пор, пока не подойдет промышленник. В погоду ясную, солнечную, белки оставляют свои гнезда, резвятся и прыгают по ветвям деревьев, а потому в такие дни охота должна быть гораздо удачнее, чем в дни холодные, ветреные.

Заметив человека или собаку, белка стрелою бросается на дерево и, притаившись в густых ветвях, смирно сидит на сучке, не спуская глаз с испугавшего ее врага. Обыкновенно, видя перед собою сначала одну только собаку и слыша ее лай, она не тревожится, а, напротив, как бы развлекается этим: посидев первые секунды спокойно, она начинает затем фурчать, бегать, резвиться — одним словом, точно поддразнивает собаку и подзадоривает.

Но является охотник, и задор игруньи мгновенно исчезает: стрелой взлетает она на самую почти вершину и спешит спрятаться в густых ветках, пока не засвистела еще пуля. Если это ей удастся, то есть если пуля, посланная ей вслед, не достигнет ее, охотнику приходится тогда немало потрудиться.

Испуганная белка или идет так проворно, верхом, что за ней может уследить лишь очень хорошая собака, или же прячется в самой чаще ветвей. Последнее чуть ли не хуже первого, особенно когда попадется кедр или ель: тут много можно потратить времени и всем уйти с одной только досадой вместо добычи.

Как спугнуть зверька

Чтоб открыть спрятавшуюся белку, промышленник прибегает к разным уловкам: кашляет, стучит по дереву и т.п. Эти средства годны, однако, только для белки молодой или не напуганной; напуганная же сидит так крепко, что ее ничем не выгонишь из ее убежища.

В таких случаях остается только рубить дерево. Так зачастую и бывает: кто задумается хотя бы из-за небольшой добычи срубить дерево там, где леса не оберешься? И вот под сводом густых древесных крон раздаются удары топора, падает на землю громадное дерево, из густых веток которого быстро выскакивает насмерть перепуганный зверек. Впрочем, иная белка перепрыгнет на соседнее дерево, когда дерево, служившее ей убежищем, не успеет еще свалиться; тогда охота начинается снова.

Иногда промышленник рубит и не одно, а несколько огромных деревьев, гоняясь за белкой и выжидая, пока она сядет так, чтоб в нее можно было стрелять. Собака тут, очевидно, необходима: никакой охотник не в состоянии уследить за быстрыми скачками белки, собака же, в особенности хорошая, ни в каком случае не потеряет ее из виду.

Охота за белкой сопряжена, следовательно, со своего рода трудностями, а потому в нашей лесной полосе, где население сравнительно с Сибирью гораздо многочисленнее, у промышленников вошло в обыкновение вдвоем ходить на охоту за белкой. Но два промышленника, то есть два взрослых человека, редко идут вместе; чаще охотник берет своего сынишку или же постороннего мальчика себе в помощники. Таким образом и мальчик привыкает к промыслу, и белковщику легче: один стучит по дереву, а другой выжидает белку и, понятно, имеет уже больше шансов заметить ее и выстрелить по ней.

Когда рядом с большим деревом, в ветвях которого укрылась белка, стоит небольшое, промышленник рубит обыкновенно маленькое: падая на большое, оно, конечно, производит шум, и зверек в большинстве случаев выскакивает. Часто бывает, что он прячется в свое гайно или залезает в птичьи гнезда; если гнездо в дупле, то выманить оттуда белку бывает очень трудно: ее выпугивают или топором или дымом. Если же не в дупле, то промышленник просто стреляет в гнездо, птичье ли, беличье ли, и бывают случаи, что одной пулей убивает двух белок.

Иногда белка, завидя человека, прячется от него за ствол дерева: охотник идет к ней, она же по мере его приближения отодвигается понемногу в сторону и таким образом заставляет его ходить вокруг дерева и на прицел к себе не подпускает. Тут промышленник прибегает обыкновенно к хитрости: вешает на воткнутую палку кафтан, надевает сверху шапку, а сам на некоторое время прячется, затем чем-нибудь пугает белку, которая с испугу замечется в стороны и, опасаясь броситься туда, где стоит чучело, как раз попадает под выстрел.

Оружие охотников

Здесь не лишним считаю заметить, что у промышленников малопульные винтовки, без сошек, в большем употреблении, чем тяжелые, с сошками, которые крайне неудобны для стрельбы вверх; винтовку же без сошек можно прямо приставлять ко всякому дереву. Некоторые промышленники стреляют просто с руки; впрочем, таких искусников немного, но, несомненно, число их увеличится, когда получит здесь большее распространение штуцер, уже появившийся в некоторых местностях Сибири.

Невероятные рассказы о том совершенстве, которого достигают промышленники в стрельбе, в большинстве случаев должны быть отнесены к разряду басен или вернее страшных преувеличений; но правда, что они бьют почти без промаха, только без разбора, а просто, куда придется. В некоторых местностях, как, например, в Верхотурском уезде, по свидетельству А. Топоркова, промышленники бьют белок из дробовиков.

При таком способе добывания шкурка, понятно, пробивается в весьма многих местах; дыры эти, однако, благодаря густой шерсти, незаметны, разве лишь на брюшной стороне, где шерсть короче и реже. Вероятно, с течением времени дробовики окончательно вытеснят винтовку и штуцер, по крайней мере в Европейской России, вследствие исчезновения и вымирания больших зверей. Таково, по крайней мере, наше мнение.

Понятно, для чего сибиряк, отправляющийся теперь на белковье, берет с собой тяжелую винтовку: он не знает, какая добыча ему попадется; случается, что он заряжает ружье, только заслышав голос собаки, по которому безошибочно судит, по какому зверю она лает, и сообразно этому пригоняет заряд. Когда же леса опустеют настолько, что в них не останется представителей хищных и копытных, промышленник, конечно, поймет преимущества хорошей двустволки, бьющей дробью, и не станет придерживаться старых винтовок.

Когда проще промахнуться

Если промышленник, заслыша лай собаки, удачно подходит к белке и не имеет, стало быть, нужды прибегать к выколачиванию, выкуриванию, порубке деревьев и т.п., то стреляет ее на расстоянии 5, 7 и 10 сажень (примерно 11, 15 и 21 метр. — Прим. редакции), редко дальше.

Самое неудобное для стрельбы время — ветреная погода, не говоря уже о пурге (метели, вьюге), во время которой совершенно невозможно стрелять, потому что загнанная на дерево белка от ветра «чапается» (качается) вместе с ветками и тогда трудно ее убить из винтовки. «Вот тут-то и живет «обстрел», — говорят сибиряки, то есть бывает много промахов. Если большую часть белковья стояла ветреная погода и, следовательно, «обстрелу» было много, тогда и белка продается дороже промышленниками… по случаю лишней траты огнестрельных припасов и меньшей добычи белки.

Когда подстреленная белка падает с дерева, собака сейчас же бросается к ней и может, если не подоспеет охотник, совсем истрепать ее. Впрочем, раненая белка умеет за себя постоять и не всегда легко дается собаке. Случается, что убитая белка не падает на землю, а зацепляется за сучья; тогда нередко промышленник опять также рубит дерево, если не находит иного способа достать свою добычу.

Таким образом происходит охота с лайкой. Но проходит осень, и лайка отодвигается на второй план, на первый выступают уже снасти и ловушки. Промысел трудный, требующий громадного внимания и знания дела.

На «путике»

Выше мы уже имели случай заметить, что нередко звероловы занимают старые зимовья; теперь мы прибавим, что вместе со старым зимовьем им достаются и готовые ловушки. Конечно, нельзя предполагать, чтобы все они были в целости и исправности, но во всяком случае легче исправить старые, чем делать и устанавливать новые.

С первым выпавшим снегом звероловы отправляются в ухожья расставлять ловушки. На старых ухожьях промышленник не имеет надобности прокладывать тропу и расставлять ловушки: он смотрит только на затеси и по ним находит старую тропу и старые ловушки. Но когда промышленник в первый раз в зиму прокладывает тропу, то идет прямо, не сворачивая в сторону, до самого конца ухожья; а проложивши лыжник, он уже на обратном пути сворачивает направо и налево, осматривает старые «плашки» или настораживает новые, уничтожает сгнившие и т.д.

Длина ухожья или «путика» бывает в 10 и даже более верст (около 10,7 километра. — Прим. редакции) в один конец, а в оба конца, то есть полное ухожье, равняется средним числом верстам 25 (примерно 26,7 километра. — Прим. редакции). Это пространство промышленник проходит в один день, следовательно, в очень короткий срок, так как нужно принять во внимание то, что, во-первых, он идет целиком, а затем много раз останавливается для постановки, осмотра и поправки «плашек» (беличья западня).

Расстояние, на котором ставятся «плашки» одна от другой, довольно неопределенно и колеблется, смотря по условиям местности и расположению деревьев, между двумя и пятнадцатью саженями (примерно от 4,27 метра до 32 метров. — Прим. редакции), так что у многих промышленников на ухожье стоит до 1000 «плашек», а иногда лишь до 100. Вообще же можно сказать, что в начале промысла ловушек меньше, затем количество их прибавляется постепенно, и к концу белковья их накопляется уж очень много.

Беличьи «плашки» не ставятся на землю: их всегда поднимают аршина на полтора (около 107 сантиметров. — Прим. редакции) на случай глубоких снегов и укрепляют между двух деревьев. Хозяин осматривает свои ловушки почти ежедневно, вынимает из них попадающихся зверков, снова настораживает их, возобновляет приманку, заменяет испорченные новыми. По вечерам он или делает новые ловушки, или снимает шкурки с добытых зверей.

Устройство «плашки»

Мясо белок не употребляется в пищу русскими промышленниками: они бросают его в снег, чтобы весной привадить сюда хищных зверей, или же отдают собакам. Только остяки, по свидетельству Кушелевского, не брезгают этим мясом и даже с удовольствием едят обскую белку, которая в зимнее время всегда бывает очень жирна. Вообще же беличье мясо составляет собачий корм. В тайге собакам почти нечем поживиться, и хозяевам-звероловам волей-неволей приходится кормить их, чтобы они не подохли с голоду.

«Плашка», или беличья западня, состоит из двух досок: одна из них кладется горизонтально, а другая, покороче, ставится к первой под острым углом и подпирается сторожкою. Нижняя доска около трех четвертей аршина (53,34 сантиметра. — Прим. редакции) длины, половина аршина (35,56 сантиметра. — Прим. редакции) ширины и вершок (около 4,45 сантиметра. — Прим. редакции) толщины; верхняя короче, но толще.

Если же доски одинаковой толщины, то на верхнюю для увеличения тяжести кладут гнетик или давок. Устанавливается «плашка» на деревьях, на которых для этой цели делаются нарезки. Все «плашки» сходны по устройству, а если и разнообразятся, смотря по местностям, то лишь относительно сторожек.

Сторожка сибирской «плашки» скрепляется насторожкой, то есть пластинкой с вырезкой на одном боку, по середине которой кладется приманка. Приманку делают из сушеных грибов, сосновых шишек, губчатых наростов с тальника и из сырой говядины.

Шишки, употребляемые для приманки промышленниками, собираются обыкновенно около 3-го Спаса (16 августа — по старому стилю, 28 августа — по новому стилю. — Прим. редакции), когда они бывают с цельными ядрами, перекладываются мхом и сохраняются. Здесь нужно заметить, что зверолов не всегда может определить, на какую приманку пойдет в данную зиму белка. Угадать приманку — дело очень трудное: тут требуется крайнее внимание и осторожность.

Любопытство губит зверьков

Другой способ беличьей ловли — ловля «осилком». Приготовляют тонкий шестик вроде удилища и на одном его конце привязывают тонкую волосяную петельку. В свободный час задается зверолов в сторону от ухожья и посматривает на вершины ели, пихты, кедровника и небольшой сосны: там отыскивает он гайно, то есть гнездо белки. Осиляющий зверолов, подойдя к дереву, постукивает в него настолько, чтоб ветви сотряслись, и иной шутник еще спрашивает: «Кто тут есть?».

Отчего любопытная белка высовывает головку, опускает ее вниз и приветствует зверолова радостным чиканьем, как называются здесь издаваемые белкою звуки. Она настолько поражена неожиданностью и настолько любопытна и простодушна, что смотрит устремленно своими черными глазками из глубокой их камеры даже в то время, когда зверолов поднимает и наводит сило ей на шейку, после чего мгновенно простодушная белка вылетает из гнезда.

Подруги, конечно, думают, что она выпрыгнула за чем-нибудь приятным, может быть, за добычей, и в свою очередь другая высовывает головку. Торжествующий зверолов ловчее и скорее накидывает вторично сило и на эту. Затем — на третью и четвертую». Более четырех белок в одном гайне не бывает, да и то в особенно счастливый год: обыкновенно — две, редко — одна.

Ловля распорками представляет видоизменение «плашек». На больших деревьях делают расщепы, раздвигают их и удерживают в таком положении насторожкой, так же как и «плашки». Белка, задевая насторожку, ущемляется между половинками расщепа.

Есть еще ловушка, так называемый «черкан», особенно распространенная в Туруханском крае. В «черкан» идет не одна белка, а также горностай, соболь и др. зверки. Устройство его в разных местностях различно, но опять-таки различие приходится на долю сторожек. Обыкновенно «черкан» ставится перед самым отверстием норы.

В заключение замечу, что белки попадаются и в другие ловушки, так как во время зимней охоты промышленник бьет и ловит всякого зверя, а потому ставит всякие западни.

Белка, как предмет торговли и промысла

Как пушной товар белка известна с давних времен: она отпускалась в Грецию, в некоторые страны Западной Европы, позднее — в Китай и Америку. Лучшим считается мех белки Восточной Сибири. Но количество забайкальских белок составляет не более трети всего количества белок, добываемых в Европейской и Азиатской России, хотя стоимость их и равняется половине валовой суммы, выручаемой от продажи беличьего меха. Худшей считается белка-зырянка.

Беличий мех идет главным образом через Петербургский порт в Западную Европу, собственно в Лейпциг, а через Кяхту (город в современной Бурятии. — Прим. редакции) — в Китай. Наибольшее количество шкурок (именно три четверти всего добываемого меха), и притом наилучшего достоинства, идет в Китай, и только остальная четверть — в Лейпциг.

Кроме того, несколько десятков тысяч шкурок расходится внутри Империи по мелочам. Забайкальская белка идет прямо в Кяхту; белка Западной Сибири свозится предварительно в Томск. Здесь ее сортируют, связывают в бунты, по 20 шкурок в каждом, а бунты собирают в тюки по 2500 и по 3000 шкурок.

Вес тюка различен, смотря по тому, когда добыта белка, так как, например, тысяча нерчинских шкурок, добытых в ноябре или декабре, весит пуд (примерно 16,4 килограмма. — Прим. редакции), а в феврале — не более 35 фунтов (не более 15,9 килограмма. — Прим. редакции); и смотря по сорту белок: тысяча закаменных белок весит пуд, а вилюйских— около 30 фунтов (13,6 килограмма. — Прим. редакции). Лучшие «выродки» из каждой породы называются князьками.

Некоторые иностранцы делают из беличьих хвостов шапки, нашейники, наушники и разные другие мелочи, для чего отрезывают у шкурок хвосты. На это идут белки охотская, якутская и обская. Но у забайкальских белок, имеющих превосходный пушистый хвост, последний не отнимается от шкурки, и потому забайкальская белка известна в торговле также под названием хвостовой.

Впрочем, хвосты отрезаются иногда русскими купцами, которые отправляют их сотнями на лейпцигскую ярмарку, по 3 рубля за сотню лучших хвостов. Пуд нерассортированных хвостов стоил прежде около 40 рублей, а теперь поднимается далее — свыше 300 рублей; сотня обыкновенных — от 1 рубля до 2 рублей.

Барыш торговцев

Чтобы дополнить наши сведения о вывозе белки, можно прибавить еще следующее: обская идет особенно в Англию и Германию, зырянка расходится по России, а также отправляется за границу. Из остальных сортов белок в Россию и Западную Европу идет то, что не пошло в продажу в Кяхту.

К сожалению, в последнее время отпуск в Китай значительно уменьшился; причины тому следующие:

1) стали добывать белку монголы;

2) ввели в употребление вату;

3) в последнее время в Кяхте производится слишком поздно обмен товаров.

Благодаря последнему обстоятельству китайский купец должен держать у себя беличий мех до следующей зимы, причем, конечно, мех портится, а кроме того, капитал остается без оборота.

Промышленники продают белку сырьем; выделкой же шкурок и подбором меха занимаются уже крупные торговцы. Русские скорняки обыкновенно кроят беличью шкурку надвое, отделяя брюшко от спинки; из 180 или 220 шкурок, смотря во величине, выходят два больших меха: хребтовый, самый темный и пушистый, и «черевий».

Сибирские же скорняки, кроме отделения спинки от брюшка, и то, и другое режут еще поперек, так что шкурка делится на четыре куска и из 360 или 400 белок выходит четыре меха различной доброты: лучший из них сшивается из нижней части спинки и называется хребтовым, а из верхней части юл «завойки», то есть шейки, где шерсть уже несколько короче, собирают завойчатый мех; из шкурки под горлом — душковый мех (от слова «душка») и, наконец, брюшковый — из нижней части брюшка.

В Европейской России шитьем беличьих шкурок главным образом занимаются в Каргополе (город в современной Архангельской области. — Прим. редакции). В продолжение 40-50 лет в этом небольшом городе выделывается до 1,5 миллиона шкурок ежегодно; все барыши от работы попадают в настоящее время в руки каких-нибудь трех человек, прежде же расходились между 7-10 капиталистами-белкопромышленниками.

Барыши, которые получают торговцы только от шкурки, без хвостов, не менее 25%, и труд рабочих, то есть скорняков, подборщиков, кроильщиков и швей, вознаграждается весьма скудно. За 25 рабочих дней швея никогда не выручит более 2 рублей 25 копеек; обыкновенный же месячный заработок ее — около 1 рубля; даже из этих грошей около гривенника приходится ей тратить на нитки, так как мастера дают их немного.

Кризис в отрасли

В последнее время беличий промысел наряду с другими пушными промыслами сильно падает. Вырубка лесов, увеличение народонаселения — вот два главных фактора, влияющих на уменьшение количества всех диких пород животных и влекущих за собой падение пушного промысла.

К сожалению, статистические данные, собранные до последнего времени, так отрывочны, неполны и поверхностны, что прийти к какому-либо заключению на основании их — крайне рискованно. Но вообще последние показания путешественников, охотников и статистиков сводятся к тому, что численность белки весьма изменчива, то есть в иной год белок больше, в другой — меньше, и что, во всяком случае, количество их сравнительно с прежним значительно уменьшилось.

В то время как прежде каждый промышленник средним числом добывал до 100 белок в осень, теперь он в некоторых местностях добывает лишь 30. По показаниям Корнилова, сибирский промышленник промышлял прежде до 400 шкурок — теперь же, и то далеко не везде, ему удается взять их 100 и самое большее — 150.

…Уменьшилось лишь количество добываемых шкурок, цены же на них остались приблизительно те же. Следует принять во внимание, что 11 миллионов шкурок… могут быть добыты лишь в благоприятные годы — в плохие года показанная цифра спускается до 5-6 миллионов, даже и до четырех. Последнее, впрочем, редко. Понятно, что сообразно этому должна колебаться и сумма выручаемых от продажи денег.

Уменьшение зверей и дичи весьма тяжело отзывается на положении промышленника, сокращая и так уже чрезвычайно скромный заработок его. По официальным сведениям о количестве добытых в Усть-Сысольском уезде зверей и птиц за 1869-й, 1870-й и 1871 годы, на каждого промышленника приходится ежегодно около 15 рублей.

Допустим, что сведения эти неверны и цифра уменьшена; но существуют частные показания: так, господа Иванов, Арсеньев и другие утверждают, что каждый зверолов выручает от промысла около 30 рублей в год; немногие счастливцы — до 40 рублей; но есть и такие, на долю которых приходится от 2 до 3 рублей в год.

Кроме того, промышленник, зарабатывающий, положим, 40 рублей, редко видит в своих руках эту сумму: значительная доля добытых шкурок поступает прямо к кулаку-скупщику в уплату долга, так как редкий зверолов в конце года не прибегает к займу. Нечего и говорить о том, что скупщик принимает мех по самой низкой цене, промышленник же в силу этого вновь должен прибегать к займу и обращаться опять к тому же кулаку. Таким образом, он не в силах выбиться из нужды, и положение его год от году становится печальнее.

Способы помощи охотникам

А между тем наш северный край в сущности богатый край: кроме пушного промысла, там можно приложить руки и к лесному, и к рыбному промыслам, и к хлебопашеству, и к скотоводству. Но понятно, что сбыт продуктов какого бы то ни было промысла должен быть правильным, то есть без вмешательства кулаков-скупщиков.

Конечно, сам промышленник никогда не в состоянии будет выбиться из гнетущей его бедности: поднять уровень его благосостояния — дело общества и правительства. Для того чтобы поднять, например, беличий промысел, следует, во-первых, уничтожить ловушки, которые положительно вредны тем, что громадное количество попадающихся в них белок (пернатой дичи еще более) губится напрасно, так как большая часть добычи вытаскивается оттуда хищными зверями.

Снасти же и ловушки играют первенствующую роль только лишь вследствие недостатка и дороговизны огнестрельного оружия и пороха, а не от того, что промышленник не понимает вреда и убытков, приносимых снастями. Миддендорф свидетельствует, что в бытность свою в Удском остроге он совершенно не нашел пороха, несмотря на то что правительство назначило в этом месте склад его.

Винтовка же в Забайкалье стоит в 20 раз дороже, чем на Урале. Спрашивается: из каких доходов станет зверовщик приобретать себе такую ценную вещь? Стало быть, необходимо удешевить огнестрельные припасы и оружие и затем устранить неправильность сбыта, иначе — монополию скупщиков.

Условия существования промышленников сделались до такой степени тягостными, уменьшение зверей и дичи идет до такой степени быстро, что если в скором времени не будут приняты меры к устранению причин, гибельно влияющих на промыслы, то окончательное прекращение промыслов не за горами…

М.А. Мензбир, 1877 г.

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий