Живая радуга Тагар-Шеми

крупный хариус

Последние километры пути всегда самые длинные. Почти два часа пробираемся мы узкой долиной маленькой речушки, текущей откуда-то из самого сердца Танну-Оола. Сама водная артерия где-то там, ниже, затерялась в диком переплетении наваленных стволов, среди обомшелых огромных валунов. А здесь под ногами порыжевшая, опаленная солнцем трава, раскаленные скальные останцы, между которыми вьется наша тропинка да изредка невесть как устоявшие среди бушевавшей здесь стихии, лиственницы.

Изнурительный марш-бросок

Солнце не успело перевалить за полдень, а кажется, уже целую вечность тащимся мы этим невыносимым пеклом. Здесь, в центре Азии, в летние дни даже в тени температура редко опускается ниже 30 градусов, а на солнце… Рубашка и брюки словно только что вытащены из раскаленной духовки, и рюкзак будто полон горячих кирпичей — так невыносимо давит и жжет он спину.

Раздеться бы, скинуть шляпу с накомарником, из-под которой соленый едкий пот заливает глаза, вдохнуть полной грудью, но… Серое звенящее облачко гнуса, вьющееся вокруг нас, сразу заставляет отказаться от этой бредовой идеи. Да и с солнышком здешним надо обращаться на «Вы». Достаточно 15-20 минут… и обгоришь до волдырей. Хоть бы ветерок подул, что ли!

Прямо перед глазами размеренно, в такт шагам, покачивается рюкзак идущего впереди Ивана. Он словно не чувствует ни одуряющего зноя, ни жажды, ни усталости, не замечает бесчисленных камней и сучьев под ногами. Проворно перебирает короткими кривыми ногами, обутыми в мягкие охотничьи бродни, и даже что-то мурлычет себе под нос.

С трудом сдерживаю в себе закипающее раздражение и в очередной раз, хрипя пересохшим горлом, задаю один и тот же вопрос:

— Далеко еще?

— Не-а! Ишшо чуток, и придем! — наверное, в десятый раз слышу один и тот же ответ.

И от этого возникает почти непреодолимое желание сбросить опостылевший рюкзак, как следует, от души, высказать Ивану все, что о нем думаю, а потом рухнуть в траву вон там, под лиственницами, и не двигаться.

Наконец, когда перед глазами поплыли радужные круги и не осталось сил передвигать ноги, откуда-то потянуло прохладой, и совсем рядом послышалось журчание воды. Еще десяток шагов, и мы оказались в настоящем оазисе среди этой искореженной тайги.

Сюрприз на привале

Густые кусты окружали большую поляну, заросшую высокой сочной травой. Тут и там полыхали в ней огромные красные цветы Марьина корня. А в гуще разнотравья у самой земли, словно оброненные сказочной феей, притаились в тени Венерины башмачки.

— Ну вот, кажись, и добрались! — просипел Иван, сбрасывая рюкзак, и, раскинув руки, повалился в сочную траву, но в ту же секунду, словно подброшенный пружиной, вскочил и испуганно отпрянул в сторону:

— Во, гадина! Ить, едва не лег на ее!

Не успел я спросить, кого он костерит, как раздалось тихое шипение и из травы: почти там, где только что лежал Иван, показалась треугольная голова крупной змеи. Мы оба замерли в испуге, но, на наше счастье, она, видимо, не меньше нас страдавшая от жары, не проявила никакой агрессивности.

Некоторое время потревоженный щитомордник еще покачивал головой, тонко шипя и мелькая раздвоенным язычком, рассматривая тех, кто нарушил его дневной отдых, потом успокоился и скрылся в траве. Мне не удавалось сдерживать нервную дрожь, да и Иван выглядел не лучше.

— Слушай, Вадимыч… а ну ее!.. — выдохнул приятель, опасливо поглядывая под ноги. — Пошли-ка лучше до избы. Тут и ходу-то всего минут 20. Чай, не подохнем, дотащимся? Зато там отдохнем спокойненько. Пойдем, а?

Уговаривать меня не пришлось. Дремать в таком соседстве почему-то сразу расхотелось. Как ни хороша была поляна, но мы, подхватив рюкзаки и старательно осматриваясь, прежде чем поставить ногу, ступая след в след, торопливо покинули ее.

Старая заимка

На этот раз Иван не соврал. Действительно, минут через 20 ходьбы мы вышли к кособокой избенке с провалившейся наполовину крышей, едва видневшейся над буйными зарослями высоченного иван-чая. Примерно в полусотне шагов от нее, чуть ниже, у молодой еловой таежки речушка разливалась маленьким омутком.

— Дядьки мово заимка, Варная Ипатьича… — проговорил Иван, стаскивая с головы мокрую от пота, бесформенную, с обвисшими полями, выгоревшую на солнце шляпу. — Путик евонный здеся был. Дядька две семьи с охоты кормил…

Иван посмотрел в буреломную чащобу, обступившую поляну, и толкнул тяжелую дверь из толстых плах. Она неожиданно легко поддалась и с шумом упала внутрь избы. В полумраке испуганно метнулся и исчез какой-то маленький гибкий зверек.

— Ишь ты, шельма! Видал? Зверь сам в избу пожаловал. Соболюшка это. За мышами пришел, не иначе, — засмеялся Иван. — Его тут много, соболя-то. Дядька до двух дюжин за сезон добывал. Больше, правда, светленьких, хребтовые, которые с чернью, те редко попадались. Но все одно — соболь.

Мы наломали веток, вымели пол в избе, прогнав заодно большого тарантула, воинственно бросавшегося на веник, и наконец-то смогли растянуться на прохладном, пахнущем прелью и мышами полу. Эти километры по адской жаре вымотали все силы. Надо бы встать, умыться, ополоснуть горящую шею и спину, но мы могли только лежать, изредка лениво переговариваясь. Казалось, нет силы, способной заставить нас подняться…

Угощение для крупного хариуса

— Кончай дрыхнуть, Вадимыч! Самая пора «скачков» ловить, покуда солнышко не село. А то завтра без рыбы останемся! — вывел меня из полузабытья голос Ивана.

Он уже успел сходить до речки, умылся, и выглядел свежим и бодрым, словно и не было этой ужасной дороги. «Скачками» он, как, впрочем, и все местные рыболовы, называл больших зеленых кузнечиков, великое множество которых прыгало вокруг заимки, заглушая все своим пронзительным стрекотанием. Мы без особого труда напихали десятка четыре их в припасенную для этой цели бутылку с травой.

— Гожо! Хватит, однако. Пойдем теперь на ушицу добудем! — Иван вытащил из своего рюкзака кусок пенопласта с разноцветными мушками и принялся готовить удочку, а я пошел взглянуть, что же представляет собой хваленая Тагар-Шеми.

Всю дорогу меня не покидало сожаление, что я поддался на уговоры Ивана и потащился с ним в эту глушь. Добро бы хоть речка была стоящая, а то… так, не пойми что. Ручей не ручей, журчит в камнях, то и дело ныряет в такие завалы, что и черт ногу сломит. Откуда тут путной рыбе взяться? Не захотелось Ивану одному сюда тащиться, вот он мне и наплел про «черных» крупных хариусов, таких, что и лески рвут, и удочки ломают…

— А ты и уши развесил! — ругнул я себя, вглядываясь в кристально чистую воду омутка и тщетно пытаясь увидеть хоть что-то живое.

Однако, к моему искреннему удивлению, хариуса в речушке действительно оказалось очень много. Из-под берега, из-за донных камней и затонувших коряжек на грубую, бурую мушку из медвежьей шерсти наперебой бросались харюзишки-белячки чуть больше пальца. Изредка попадались размером с ладошку.

— Это и есть твои «черные»? — не выдержав, съязвил я, но приятель даже не обиделся.

— Погодь до утра, Вадимыч. Посмотришь, какие в завалах на «скачка» брать будут! Уходить не захочешь!

Прекрасный клев «белячков»

Не особо доверяя Ивану, я предложил половить на кузнечика сейчас, но он лишь отрицательно мотнул головой:

— Не, паря, оне только утром и только в завалах берут. А по чистой воде, кроме белячков, ничего не поймаешь. Спытай, коли хошь, сходи повыше, тама омутки добрые будут. Валяй по речке, не заплутаешь, а я покуда ухой займусь. Ноги намял, малость отдохнуть надо.

Прихватив пяток кузнечиков и по совету Ивана нацепив для начала его мушку, я решил посмотреть, что это за завалы, где обитают настоящие «черные» хариусы. Пройти по речушке оказалось почти невозможно. Большей частью она напрочь терялась в густых зарослях смородины, облепихи и тальника, среди нагромождения громадных гранитных глыб.

Лишь местами Тагар-Шеми выбегала на таежные полянки, разливаясь на них удивительно красивыми омутками чистейшей и такой холодной, что ломило зубы, воды. На дне кружились песчинки, какие-то веточки, неторопливо пробирались ручейники. Сколько я ни вглядывался — рыбы не видел.

Но, стоило только коснуться поверхности воды мушкой, как откуда-то, серебром сверкнув на солнце, стремительно бросался очередной хариус. «Белячки» размером меньше ладошки клевали везде. Так же жадно, как мушку, хватали они и тонущего кузнечика. «Но где же крупная рыба? — удивлялся я. — При таком обилии хариуса не может не быть хоть несколько по-настоящему приличных рыбин!».

С трудом продравшись сквозь колючие заросли, я вышел на довольно большую ямку. На дне ее виднелись упавшие деревья. В нескольких шагах от меня речка впадала в нее по узкому каменному желобу, вырываясь откуда-то из непролазной чащи, словно кипящая, вся в шапках белоснежной пены. В улове под сливом вода постепенно успокаивалась, и только легкое облачко мути плавно кружилось в «воронках».

«Здесь ли не быть крупной рыбе, если она вообще есть в этой речонке?!» — подумал я. Увы, и здесь добычей моей оказались такие экземпляры… хоть в спичечный коробок складывай.

«Ловушка» на пути

Окончательно раздосадованный этакой рыбалкой, решил напрямую вернуться к избе, но, сделав несколько шагов по заросшей полянке, едва не поломал конечности, по пояс провалившись в полузасыпанную яму.

Под ногами что-то звякнуло, и я, наклонившись, рассмотрел ржавую совковую лопату на коротком черенке, а выбираясь из ямы, увидел рядом с ней расщелявшуюся трухлявую бутару — старательский лоток. Сквозь полусгнившую доску ее пророс куст тальника — наверное, поэтому и не стащило ее льдом в ледоход, не смыло бешеным потоком при разливах…

Идти дальше почему-то расхотелось, и весь обратный путь во все глаза смотрел под ноги. Иван выслушал мой взволнованный рассказ молча.

— Ты вот чо, Вадимыч, забудь все это. Не видал ты ни лопаты, ни бутары. И провалился не в шурф, а в промоину… Добро? Дело это шибко темное. Здеся почитай в каждой речонке золотишко-то мыли… Да только нам-то с тобой до этого дела нет. Мы сюда за харьюзами пришли, вот завтра и будем ловить. А про то, что нашел, лучше забудь Христа ради…

— Ты до завала-то дошел ли? — сменил он тему разговора. — Нет? Ну и ладно. Все одно до рассвета там делать нечего. Давай ушицы вот похлебаем. Тащи в заимку барахлишко наше, а то как бы грозы не было. Слышь, урчит как?

Действительно, небо над дальними увалами потемнело, оттуда, сливаясь в сплошной зловещий гул, доносились несмолкающие раскаты грома. Мы скоренько собрали разбросанные по поляне вещички, как смогли, подправили провалившуюся крышу заимки и едва уселись на пороге с полуведерным котелком жирной ухи, как иссиня-черная, лохматая туча сползла с хребта в наш лог и словно придавила все вокруг.

Страшная гроза

Разом стихли кузнечики, минуту назад оглушавшие своими пронзительными трелями, наступила та гнетущая, тревожная тишина, которая обычно предвещает близкую бурю. Стемнело. А в следующий миг сгустившийся полумрак разорвала ослепительная бело-голубая вспышка. Длинная, ломаная стрела молнии вонзилась в тайгу на другом берегу речки, совсем рядом с нами. От чудовищного удара грома, кажется, закачалась готовая рассыпаться по бревнышку наша избушка.

Ослепшие и оглохшие, не успели мы сообразить, что же произошло. И тут сверху ударил бешеный порыв ветра, затрещали ломающиеся деревья, и с шумом приближающегося поезда сплошной стеной на тайгу обрушился град. Это не были привычные шарики размером с горошину, нет! Неровные куски льда, некоторые крупнее голубиного яйца, вышибали щепки из полугнилых плах на крыше, со свистом влетали в окно и дверь заимки.

Словно под градом камней, подпрыгивал, жалобно брякая, опрокинутый котелок… Мы забились в дальний угол заимки, где крыша была не такая худая и где сумасшедший «обстрел с неба» не доставал до нас, пережидая буйство стихии.

— Вот те и порыбачили… — вздрагивающим голосом нарушил тягостное молчание Иван. — Слава Христе в дороге не застала. Ведь этаким градобоем в один момент насмерть ухалястает! — он широко крестился при каждом близком ударе грома, что-то шепча себе под нос побелевшими губами. — Ладно, хоть не сухая лупит. Не приведи Господи, тайга пластать почнет, ить отсюдова ни за что не выберемся!

К счастью, гроза, а с нею и град прошли так же быстро, как и налетели, а по дырявой крыше нашего дома звонко застучали капли дождя. Лес окутался густым тяжелым туманом. Я выглянул в оконце. Поляна, посреди которой стояла заимка, кусты по берегам речки, тайга — все представляло собой унылое и жалкое зрелище.

Иссеченные градом пурпурные султаны иван-чая полегли, словно по ним прошел каток. Сиротливо торчали обломанные ветки смородины с обрывками листьев на них, выдержавшие удар ветра лиственницы стояли с обломанными до самых вершин сучьями, и только молодой лесок как ни в чем не бывало зеленел темной плотной стеной.

Зато на месте нескольких больших елей, стоявших на краю поляны, теперь дыбилась земля с торчащими во все стороны обрывками корней. Деревья просто выворотило из грунта. А из плотной щетины елок выглядывали тут и там, белея свежей древесиной, зазубренные обломки, оставшиеся на месте берез и лиственниц…

Медвежий рык

— Н-да! Попали мы с тобою, паря, в капитальную заваруху. Теперя только бы речонка шибко не задурила, а то хана! Ну да ладно, даст Бог, пронесет. Сколь годов заимка-то стоит, чай не первый раз такая гроза, а ить не снесло… — проговорил Иван, и особой уверенности в его голосе не было.

К ночи дождь стих, небо разъяснилось, показались первые звезды. До полной темноты мы даже успели натаскать валежника для костра. Казалось, неприятности миновали. Тихая летняя ночь плыла над тайгой, и только совсем далеко — там, где терялись на фоне ночного неба синие вершины Танну-Оола, изредка полыхали розоватые зарницы и еле слышно доносились отзвуки далекого грома.

Мы сидели у костра, пили терпкий густой чай и прислушивались к ночной жизни леса. Недалеко от нас не видимые в темноте звонко протопали по прибрежному галечнику на водопой дикие козы, и вожак, на всякий случай пугая нас, рявкнул по-медвежьи.

— Смотри… какой! — усмехнулся Иван. — Весь-то с собаку размером будет, а рявкает так, что дух занимается. А поди услышь его тот, кто не знает, что это козел орет, так ведь, пожалуй, и в штаны напустит со страху-то, а? Ведь чисто медведь!

Где-то в темноте лешачьим голосом ухнула неясыть, затянул свою нескончаемую трель козодой. Но ко всем этим звукам добавился еще один, вначале невнятный, он постепенно усиливался, нарастал, и скоро стали различимы всплески, шорох.

— А ить прибывает, зараза! — снова встревожился Иван. — Слышь, как коряги сучьями-то по воде шлепатят? Ничо! Не боись, до нас не достанет! Зато, как вода падать начнет, вся рыба наша будет. Речка сейчас завалы корежить да ворочать начала, харьюз весь на плеса вышел. Так что, может, еще и повезло нам! Такая рыбалка будет, что и не снилась! А то ты все, поди, думаешь, что вру я? Погодь, дай только утра дождаться!

Успокаивал Иван в основном себя. После изнурительной дороги, дикого буйства грозы и града на меня напало какое-то тупое безразличие. Мне было совершенно все равно, что будет с разливом реки, рыбалкой и остальным. Хотелось только найти, наконец, где-нибудь укромный, сухой уголок, уткнуться в него и спать, спать, спать…

Мы обследовали заимку, освещая углы куском зажженной бересты — не загнала ли непогода к нам под крышу какую-нибудь незваную гостью. Я бросил в изголовье рюкзак и, накрыв голову штормовкой, мгновенно уснул, словно провалился в черную бездонную яму…

Утренние гости

Мне довелось проснуться первым. Иван еще заливисто похрапывал у стены. Дождь кончился, и в проем оконца было видно, как в первых лучах солнца тают, растворяются космы тумана. Стараясь не разбудить приятеля, я пробрался к окну.

То, что увидел, заставило меня позабыть обо всем. Всего в нескольких шагах от заимки спокойно паслись три марала! Они конечно же слышали меня, но убегать почему-то не торопились, лишь настороженно прядали ушами. Я так залюбовался ими, что не услышал, как сзади подошел проснувшийся Иван.

— Ух, шельмы! Ружья на вас нет! — воскликнул он и пронзительно свистнул.

Но звери то ли успели позабыть, что человек — всегда смертельная опасность, а может быть, чувствовали, что в этот раз им ничего не угрожает. Несколько мгновений маралы стояли, застыв, словно изваяния, а потом неторопливо и бесшумно, как призраки, скрылись в ельнике. Иван, зевая и почесываясь, только отмахнулся в ответ на мой упрек:

— А чо на их любоваться-то, Вадимыч? Подстрелить бы сейчас одного, да в такую жару только мясо загубишь.

Иван выглянул из домика, собираясь на разведку, но неожиданно быстро вернулся очень встревоженный и объявил:

— Совсем плохо дело. В горах, видать, всю ночь дождь хлестал. Речонка не на шутку разгулялась. Почитай вся поляна залита, вода чуть не у порога. То-то маралы и не торопились уходить!

Я вышел посмотреть на реку и не поверил глазам. Такие разительные перемены произошли с ней всего за одну ночь! Вместо невзрачной полуречушки, полуручья сейчас прямо у порога заимки кипел водоворотами в шапках грязной пены бешеный буро-коричневый поток! Сплетаясь ветвями, словно в предсмертных объятиях, высоко вздымались над поверхностью и с шумом обрушивались в нее вывороченные с корнями огромные ели, проносились целые острова сушняка и бурелома.

Казалось, еще немного, и эта коричневая вода подхватить нашу заимку и понесет, кувыркая и разламывая. Картина была жутковатая. Естественно, ни о какой рыбалке не могло быть и речи. Впору стало думать о том, куда уносить ноги, как спасаться самим.

Великолепные трофеи

Иван, ненадолго присев у самой кромки воды, поднялся с веселой улыбкой и подозвал меня:

— А ить прав я был, Вадимыч! После обеда, пожалуй, на славу порыбачим! — он глянул на мое недоумевающее и, должно быть, довольно злое лицо и от души расхохотался. — Думаешь, опять вру? Ты сюда глянь! Вишь, пена-то где? А сейчас? Падает водичка. Верь моему слову, к вечеру с ха-ро-шей рыбой будем!

Я отметил уровень в реке палочкой, и уже через несколько минут убедился, что вода действительно падает на глазах. Часам к 12 все более или менее успокоилось. Крепко «накуролесив» и наломав, местами изрядно изменив русло, река была почти в берегах, а в мутной грязной воде среди пены и разного лесного мусора все чаще раздавались громкие всплески.

— Ну, чо я говорил? Готовь скорее удочку! Слава Богу, «скачков» вовремя наловили. Где бы их сейчас взять-то? — бормотал Иван, торопливо привязывая крючок. — Шевелись живее. По такой воде самая ловля. Чуть посветлеет, он вмиг опять в коряжники попрячется!

Я еще не успел и забросить, как Иван подсек и с шумом выводил какую-то крупную рыбу. Березовое удилище его гнулось дугой и подозрительно потрескивало. Наконец, мой напарник подвел рыбу к берегу, подхватил ее, черпая воду рукавами, и отбросил подальше в траву. Я подошел ему помочь и замер от восхищения.

Это был громадный, не меньше килограмма весом красавец-хариус с широченным разноцветным плавником на почти черной спине, по широким сиреневым бокам его играли радужные переливы… Вскоре и я поймал почти такого же. Они тяжело прыгали во влажной траве, словно кусочки радуги — той, что широко и ярко поднялась над долиной Тагар-Шеми. Потом к ним добавились еще и еще…

Уходя домой, мы уносили с собой в рюкзаках частички этой сказочной радуги. К сожалению, уснувшая рыба потеряла свой удивительный блеск. Это стали просто очень крупные хариусы с громадными спинными плавниками, черно-сиреневые, с постепенно пропадающими пятнышками розового, коричневого и черного цветов…

Олег Назаров, Ивановская область

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий