Саратов! Как много для меня магического в этом слове… В Саратове я родился, вырос, воспитался, и там же во мне развилась одна из благороднейших страстей — охота с ружьем. Много лет минуло с тех пор, как я там охотился, но и в настоящее время при воспоминании о таких охотах, о которых ныне и помышлять нельзя, живо и рельефно представляются те знаменитые местности, в которых кишмя кишела разная дичь.
Охотничьи угодья
Район посещаемых мною с товарищами за то время охотничьих мест простирался вверх по Волге до с. Чардыма в Тульскую воложку, где были два очень знаменитых по обилию дичи озера: Запорное и Осочное и вниз по Волге до Засетной воложки, находящейся в луговой стороне между селами Увеком и Шахматовым, где было громаднейшее мелкое, поросшее местами кугою и осокою, с тинистым дном озеро, называвшееся Ильмень или Тартар. Следовательно, охота производилась мною на 70-верстном расстоянии.
Это я указал на конечные пункты посещавшихся мною местностей, но, кроме этого, не менее привольные охотничьи места находились и в промежутках указанных мною границ. Перечту их, начиная снизу: после Ильменя — Квасниковские дупелиные ложбины, Жарские, Улеши, Сазаний ерик, что под слободой Покровской, Беклемишев остров, Гусельское займище, Шумеевский остров, против с. Пристанного, Шумеевская генеральная ложбина (где исключительно держались дупеля), Березовая грива, почти против Усть-Курдюма, Воронки, где была масса озер, носивших название учителя моей стрельбы Будникова, Бакланки и затем Тульская воложка.
Не знаю, удержались ли названия этих местностей и в настоящее время? А интересно бы знать! Последний раз я охотился под Саратовом в 1860 г., следовательно, с тех пор прошло ровно 50 лет, а за это время многое могло измениться.
Герой детворы
Прежде чем приступить к описанию выдающихся охот в поименованных мною местностях, я расскажу, как привилась ко мне охотничья страсть. В близком родстве у нас охотников не было, за исключением моего деда, отца моей матери, полковника Б., который был убит в сражении при Бородине. Это был, как мне рассказывали, такой отличный стрелок и охотник, которые за то время не так часто встречались.
Неподалеку от нашего дома поселился известный в Саратове за то время охотник Ив. Егор. Будников, служивший бухгалтером в городской Думе. Мне было тогда 13 лет. И вот каждый праздник я вместе с другими моими сверстниками поджидали на углу переулка, где жил Будников, возвращения его с охоты. Он всегда возвращался весь обвешанным дичью.
Как только заметим его идущим, тотчас бежим к нему навстречу и провожаем его до дому. Товарищи мои, бывало, все разойдутся, а я все остаюсь у калитки, желая еще посмотреть на принесенную дичь, заглядывая или в скважину забора или, ухватясь за подоконник, стараюсь взглянуть в окно.
Вот это-то окно и порешило мою участь и сделало меня охотником. Как-то раз, стараясь вскарабкаться на фундамент для того, чтобы заглянуть в окно, я сорвался и упал, причем очень больно ушибся, почему и закричал, что называется, благим матом. Будников, услыхавши мой крик, тотчас выбежал на улицу, поднял меня и повел к себе в комнату.
Охотничьи трофеи
Только что я введен был в прихожую, как увидел разложенную на подоконнике дичь. Боли как не существовало, и я остановился перед птицею, как вкопанный.
— Ну, что ты ушиб? — спрашивает меня охотник.
— Я? Я ничего не ушиб.
— Да отчего же ты так закричал?
— Было больно, да прошло, — ответил я Будникову.
— Скажи мне: зачем ты влезал на фундамент?
— Посмотреть принесенную вами дичь с охоты, — ответил я Будникову.
— Ну, вот смотри! Это утки, а вот это дупеля, это бекасы, — и т.д. начал он объяснять мне породы убитой им дичи.
Ни одна из самых дорогих игрушек не заинтересовала меня так, как эти птицы. Боже мой! Сколько раз я брал каждую из них в руки, рассматривал и, оглаживая взъерошенные перышки, клал обратно на подоконник. Подан был самовар, и Ив. Егор. пригласил меня пить чай. И вот человек, который казался для меня до того времени недосягаемым, был в этот момент для меня все: отец, мать и излюбленные мои наставники.
— А что, Володя, ты, как мне кажется, хочешь быть охотником? — обратился ко мне с вопросом Ив. Егор.
— Да, так хочу, что не могу вам и передать.
— Подожди, ты еще молод, сначала надо учиться, а подрастешь, тогда я тебя научу стрелять и охотиться.
Самая сильная струна организма
Восторгу моему не было пределов, и при этом в моей юной головке мелькнула мысль: попросить моего будущего благодетеля взять меня с собою на охоту, так, без ружья, только походить с ним и посмотреть, как он стреляет, но приступить к этому я стеснялся, не зная, с чего начать. Наконец, страсть преодолела застенчивость, и я высказал Ив. Егор. то, о чем думал.
— Что же! Если родители твои ничего не будут иметь против твоей поездки, то я могу тебя взять с собою.
Я попросил его отпросить меня, и он мне это обещал сделать перед наступлением первого праздника.
— Да, юнец, — начал Ив. Егор., — подрастешь, сделаешься охотником и только тогда узнаешь, что это за страсть. По моему мнению, — продолжал он, — страсть есть самая сильная струна человеческого организма, против нее трудно бороться, да к тому же страсть забывает все, страсть не рассуждает; это своего рода угар, опьянение! Даже хуже всякого опьянения.
Пророчество моего ментора сбылось в буквальном смысле слова, когда я сделался охотником. Вот уже прошло 42 года, как я охочусь, а страсть моя и энергия, несмотря на мои 57 лет, не ослабли ни на йоту. Главною причиною этому служит то, что я, взявши 15 лет в руки ружье, без отрыва не покидал его. Тех же господ, которые мнят себя охотниками на том основании, что периодически охотятся, я, признаюсь, истыми охотниками не считаю.
Поездка на охоту
Возвращаюсь, однако, к прерванному мною рассказу.
В первый же предпраздничный день после моего свидания с Будниковым он, согласно своему обещанию, пришел к нам в дом и начал просить моих родителей, чтобы они отпустили меня с ним на охоту. Они согласились. Я пошел в школу. Там из всего преподавания учителей в этот день я решительно ничего не мог себе усвоить. Голова моя была забита совершенно иным; мне мерещились лодка, ружье, собака Будникова, громадного роста брусбарт, озера, дичь, выстрелы и т.п. Но вот, наконец, последний звонок, после которого и последовал роспуск…
На рысях я прикатил домой и, пообедав на скорую руку, взял мешочек, наполненный разными снедями покойной матушкой, побежал к Будникову. Застал я его, как говорится, уже на ходу и тут же увидел у него двух дотоле неизвестных мне лиц: один был молодой человек, сослуживец Будникова М. с ружьем, а другой — мужчина средних лет, без ружья, как оказалось впоследствии, рабочий.
Мы все вчетвером отправились на Волгу в затон, где стояла лодка Будникова, отчалили и отправились в Воронки, излюбленные места его охоты. А так как в тот день дул хороший низовой ветер, то мы и добрались до места еще перед вечером. Только что мы пристали к берегу, как Иван Егорович взял ружье с охотничьими принадлежностями, крикнул своего богатыря Милорда и вместе с М. пошли в займище; меня же он на вечер не взял, а обещал взять на другой день. Рабочий наш Степан, оставшись вдвоем со мною, попросил меня набрать дров.
Вечер у костра
Боже мой! Сколько это занятие доставило мне удовольствия — бегать по песчаному берегу и собирать разные чурки и прутики. Так, кажется, всю бы ночь и занимался этим делом! Но вдруг я натыкаюсь на какую-то громадную корягу, которая засосалась в песок, и сколько я около нее ни ходил, и сколько за нее не дергал, желая высвободить ее из-под песка, но она не уступала моим усилиям. Я побежал к Степану и объявил ему о моей находке; тот взял топор и пошел к коряге, справился с ней, конечно, не по-моему, и притащил на стан. Эта коряга обеспечила нам огонь почти на целую ночь.
Степан развел костер и, повесив на таганках котелок с водой для чая, начал подкладывать под него дрова, пригласив и меня то же делать. С каким рвением брал я пруточки, чурочки и разные щепочки и клал их на огонь; особенное удовольствие мне доставляли пруточки, бывшие немного впросырь, которые, попав в огонь, сначала как-то змееобразно изгибались и затем, охваченные пламенем, сгорали и превращались в пепел.
К довершению моего неподдающегося никакому описанию восторга благоприятствовала и погода. Ночь была теплая, небо звездное, в воздухе не шелохнуло. Ну, так, кажется, и остался бы навсегда в этой очаровавшей меня местности!
Чайник наш вскипел, а одновременно с этим явился к костру и Милорд. Значит, охотники идут, подумал я, и действительно, вскоре подошли к нам Будников и М. У первого было 8 штук уток, а у другого — пара.
— Где это ты, Степан, столько дров-то раздобыл? — спрашивает Будников.
— Да вот барчук на песке нашел, — сказал Степан, указывая на меня.
— Молодчина! Это сейчас видно, что будет охотник.
Такая похвала казалась для меня гораздо выше учительских отметок 5+.
Уникальный стрелок
Степан разостлал около костра парус и мы принялись пить чай. Я было взялся за мешочек со снедями, данный мне заботливою моею маменькой, но Иван Егорович сказал мне, чтобы я его положил и поберег провизию на завтра, так как после чая на ужин собирался сварить из утки похлебку, что я и исполнил.
Наконец, чай кончен, похлебка сварена, мы прекрасно поужинали и легли спать. Я долго не мог заснуть, любуясь звездным небом и вдыхая в себя чистый, дотоле мною не изведанный, ароматический воздух. Наконец, сон взял свое, а со сном прекратились и все мои восторги.
С появлением зари я был разбужен Иваном Егоровичем. Живо я оставил свое ложе, сбегал к Волге умыться, оделся и отправился с ним на охоту.
Этот приснопамятный для меня день, решивший окончательно мою судьбу, как охотника, никогда не изгладится из моей головы, до того было сильно впечатление, которое произвел на меня своею меткостью стрельбы Иван Егорович. Да и действительно было на что посмотреть. В этот день убито им было до 20 штук разной дичи. Взрывается утка, например, справа, он вскидывает ружье к левому плечу, взрывается слева, он прикладывается с правого плеча. Эти приемы сильно меня заинтересовали, и я решился спросить будущего моего учителя, все ли так стреляют.
— Нет, не все, — ответил мне Иван Егорович, — в этом случае я служу исключением, и вот почему: на правом глазу у меня появилось бельмо, которое стало мешать мне при выцеливании птицы, почему я и начал учиться вскидывать ружье с левши и дошел до такого совершенства, что для меня теперь безразлично, вскидывать ружье к правому или к левому плечу; это я делаю одинаково прекрасно, смотря по тому, с какой стороны порвется птица. Да, наконец, эти приемы упрощают и стрельбу, особенно при вскидке ружья к левому плечу по птице, порвавшейся с правой стороны, охотники, не стреляющие с левого плеча и не знающие приема, как нужно в это время перекинуть левую ногу через правую, часто при этом случае пуделяют по этим птицам.
Мне только оставалось сказанное Будниковым намотать себе на ус.
Благовестили к вечерне в селе Пристанном, когда мы дошли до стана, где давным-давно, по словам Степана, спал богатырским сном М., вернувшийся с охоты ни с чем. Напившись чаю и закусивши как следует, мы отправились домой, куда и доплыли благополучно. Будников, прощаясь со мной, подарил мне пару кряковных уток, с которыми я и явился домой, где сейчас же взял книги и начал приготовлять уроки на следующий день.
Ученик охотника
Я не буду утруждать читателя подробностями о поездках, сделанных мною в том году несколько раз с Будниковым (они похожи все одна на другую), а скажу только, что на другой год, когда мне минуло 14 лет, Иван Егорович начал учить меня стрелять по голубям.
Не скрою от читателя, что наука эта мне скоро далась, да оно, впрочем, и неудивительно, потому что при желании можно достичь многого, особенно под руководством такого опытного стрелка-охотника, каким, несомненно, был Иван Егорович Будников.
Охотился я с этим незабвенным учителем два года (со смертью его я уже предоставлен был самому себе и, строго исполняя его заветы, достиг желанного), и редкая охота проходила без того, чтобы он не дал мне какого-нибудь полезного наставления не только относительно меткости стрельбы (за промахи он давал мне порядочные нагоняи), но и относительно способа охоты.
Так, мне помнится случай, имевший место на одном озере, где мною замечен был выводок кряковых уток-подлетков. Нужно заметить, что это озеро имело один конец мелкий, травный, а другой — весь поросший частым тальником, с протоком в другое громадное озеро. Утки, плывя по направлению к талам, заметили меня и попрятались в берег в траву; я было направился к ним, но учитель мой, видя все это и находясь от меня в недальнем расстоянии, крикнул меня к себе и спросил, что я хочу делать. Я ответил, что пойду к выводу и буду стрелять.
— Не так, — сказал он мне, — тебе нужно зайти и как можно скорее от талов и повернуть выводок к травному концу озера, в противном случае утки, забравшись в талы, где очень топкое место, будут для тебя недостижимы, или, проплыв приток, перекочуют в большое озеро, где уже за ними совсем не угоняешься.
Я послушал совета моего наставника, и вывод в 8 штук весь был нами перебит.
Он же научил меня вести и охотничий дневник, куда я впоследствии записывал как убитую мною дичь, так и разные выдающиеся случаи на охоте.
Вот именно был человек, который, по крайней мере, от меня не утаил ничего, что приобрел сам своею многолетнею практикою по части охоты, за что ему всегда мое глубокое спасибо.
В. Санарский
