В камышах

стрельба уток

Еще задолго до начала охотничьего сезона порешено было между мною и двумя приятелями ехать в так называемое Заболотье — обширные плесы и болота, находящиеся в Переяславском уезде Владимирской губернии и принадлежащие одному из моих знакомых — господину А. Хотя утка, главная представительница дичи Заболотья, и не представляет особого интереса для охотника, хотя охота на нее из шалашей скорее приличествует промышленнику, нежели охотнику-любителю, но мы столько слышали интересного о той местности, об обширном поле для наблюдений, которое представляется там охотнику, что положили увидать Заболотье и хоть раз поохотиться на уток, что называется, форменно.

Пришло время, когда все выводки поднялись, утки стали держаться в местах, более открытых, и начались те большие перелеты, о которых мы слышали столько интересного.

В назначенный день мы собрались на Московской станции Ярославской железной дороги. Ехать надо было на Сергиевский посад, а оттуда около 40 верст (примерно 42,7 километра. — Прим. редакции) на лошадях. Приехали мы в Сергиево в отличном расположении духа, плотно закусили и через полчаса катили уж по дороге к Заболотью.

Сначала местность представляла мало интереса, но, когда мы въехали на высокую гору, широко раскинулись перед нами поля, извилистые дороги, вдали — высокий лес. С этой горы видно верст на 20. Что за простор, что за раздолье глазу!

Проехавши верст 15 (16 километров. — Прим. редакции), мы въехали в сосновый лес, такой лес, какой сохранился еще в немногих уголках Центральной России. Я лично еще не видал такого леса нигде, кроме Сокольников. Что ни сосна, то мачта, да еще какая… Жаль, что этому лесу едва ли придется долго просуществовать. Он принадлежит одному из крупных лесопромышленников, видящему в нем только лесной материал.

Но вот и село Заболотье, расположенное близ глубокой и чистой речки Дубны, впадающей в Волгу. Село большое, богатое, производящее очень приятное впечатление. Крестьяне занимаются частью хлебопашеством, частью работают на кушачном заводе, принадлежащем одному богатому мужику.

Вот подъехали мы и к нашему пристанищу — деревянному флигелю, принадлежащему владельцу Заболотских вод и любовно отданному им в наше распоряжение. Только что мы успели напиться чаю, как появились и проводники наши — местные крестьяне, занимающиеся рыбной ловлей и стрельбой уток на арендованных ими у господина А. местах. Проводники эти были очень типичны, и с одним из них я ниже буду иметь случай познакомить читателей.

По топкому болоту

Было часов 9 вечера, а на охоту ехать предстояло не раньше одного часа по полуночи, и мы порешили, что не мешает несколько отдохнуть, спать… не спать, а хоть полежать на сене. Около часа проводники наши заявили, что пора ехать, и мы, запасшись значительным количеством зарядов, отправились в путь.

Пройдя поле, мы вступили в топкое болото. Ходьба была нелегкая, а так как в этом болоте довольно много так называемых окон — мы же шли темной ночью, — то, пожалуй, и опасная. И действительно, вскоре по вступлении нашем в болото один из нас провалился по грудь и стал взывать о помощи. Два проводника сунулись было к нему, но тоже завязли, так что пришлось употребить в дело весло, с помощью которого утопавшие и были благополучно извлечены из грязи.

Пройдя еще шагов 300, мы очутились на краю плеса, где находились челны наших проводников. Челны эти выгнуты из осинового дерева, чрезвычайно легки и зыбки, нечто вроде душегубок (неустойчивые узкие лодки, каждую из которых обычно выдалбливают из одного куска дерева. — Прим. редакции). Помещаются в такой челн двое — охотник и проводник; последний стоит на корме и правит челном с помощью короткого весла.

Итак, мы выехали в плеса. Но тут я должен сделать отступление, чтобы дать понятие о характере вод Заболотья.

Главный бассейн — это огромное озеро, большею частью очень неглубокое, что зависит от того, что дно его на значительную вышину покрыто илом и грязью. Здесь, в водорослях, главный притон крупных щук и карасей, из которых последние бывают до 9 фунтов (около 3,7 килограмма — Прим. редакции) весом.

Над озером вьются по всем направлениям чайки и другие водяные птицы, издавая резкий, неприятный крик, который — говорю по собственному опыту — надоедает страшно. К одной стороне озера примыкают плеса и болота, занимающие пространство до 20 верст (свыше 21,3 километра. — Прим. редакции) в окружности. Все это пространство покрыто водой, кочками и камышом.

Кое-где попадаются лывы, очень тощие, поросшие камышом и редким кустарником. Плесами, собственно, называются еще более низкие места, где тростник и кочки затоплены. Такие пространства представляют вид различных по величине и форме озер, берега которых — тростник и кочки. Из воды выставляются верхушки камыша; по всем направлениям плавают кувшинки и другие водоросли.

Еще с весны мужики вооружаются серпами и прорезают в тростниках так называемые борозды, которые и служат дорогами из одного плеса в другое. Борозды эти очень узки, так что челн едва-едва проходит.

Кое-где поперек их устроены изгороди, в которых помещаются рыболовные снасти мужиков, так что приходится иногда выходить из челна на окружающие борозду зыбкие кочки и перетаскивать его, ступая по этим кочкам, что с непривычки надо делать очень осторожно, ибо, стоит только оступиться, очутишься по пояс и глубже в грязи.

Вот в этих-то плесах и производится стрельба уток. С весны мужики заботятся и о шалашах: подновляют старые и устраивают новые на лывах и больших кочках… Заболотские мужики поставляют в «Охотный ряд» огромное количество уток, сколько именно — забыл и лучше уж умолчу об этом, чтобы не соврать…

Примечательный спутник

Возвращаюсь к описанию нашей охоты. Очутившись в челне с моим проводником Сиповиным, я вскоре услышал от него следующее наставление:

— Барин, ты сиди посмирней, а то упадешь, Боже избави, не вылезешь…

Это замечание было вызвано тем, что я, севши в челн, стал поминутно оборачиваться, желая наблюдать за моим проводником. Право, было чем полюбоваться: представьте себе старика, маленького, сморщившегося, невзрачного. Лицо его как-то закорузло, на всем человеке, казалось, какая-то кора наросла. Сгорбился, слышит плохо, шамкает. Таков Сиповин на первый взгляд дома, в деревне.

Но посмотрите его в его сфере — там, где он провел большую часть своей жизни, то есть в плесах, в озере. Твердо и прямо стоит он в зыбком челноке, который от каждого неосторожного движения охотника накреняется так, что чуть не черпает.

Маленькие глаза старика замечают при слабом мерцании зари каждую корягу, каждую грязь на значительном расстоянии. Мерно и сильно движутся его старческие руки, то рассекая воду веслом, то пихаясь по какой-то жиже — не то грязи, не то воде.

Одежонка худая, войлочная шляпа замаслилась и затвердела до того, что похожа более на какой-то грязный горшок, нежели на шляпу. Но интереснее всего Сиповское ружье, взятое им, как он выражался, «про всякий случай». Вспомнил я Некрасова: «…Деревенский, видно, плотничек строил ложу… тяп да ляп… Сколько ниток понамотано в палец щели у замков…».

Ружье действительно замечательное. Оно, видимо, переделано из солдатского, калибра невозможного, порох и дробь идут пригоршнями, пистон употребляется плоский, кажется, от патронов берданки. Сижу я и рассматриваю это ружье…

— Неужели, братец, бьет оно? — говорю словами Некрасова.

— Как случится, урочливо (может внезапно «испортиться», выйти из строя. — Прим. редакции) оно: иной раз намучаешься — не лопает, а уж как ударит, так убьет далече. Уж больно тяжело…

А челн плывет все дальше и дальше. Перед нами — стена камыша в два человеческих роста, и мы въезжаем в «борозду». Пихаемся между высокими кочками по илу и грязи и, проехавши еще два плеса, достигаем того, на котором был устроен мой шалаш.

В утином царстве

Мы подъехали к одной из больших кочек, которыми усеян берег плеса. Выйдя с помощью Сиповина из челна, я поместился на корточках в своем шалаше. Проводник мой отчалил от кочки и вскоре скрылся в утреннем тумане.

Оставшись один, я устроился поудобнее, слегка закусил и стал поджидать уток. Жизнь в плесах только еще начиналась: издали слышались глухое уханье выпи и курлыканье журавлей, в 5 шагах от меня промелькнула стайка каких-то птиц — по-видимому, турухтанов.

Вскоре я мог ясно оглядеть местность, где сидел. Прямо передо мной было большое водяное пространство, кое-где покрытое травой и причудливо выглядывающими и торчащими отовсюду листьями кувшинки, кругом и сзади — камыши и жидкие кусты ольхи. Я привстал и выглянул из шалаша. Всюду — камыш, вода, куда ни взглянешь. Но вот послышался знакомый свист крыльев, заставивший меня бистро спрятаться в шалаше.

Прилетела небольшая стайка уток и плюхнулась в густую траву — шагах в 150 от меня. Начался лет. Всевозможных пород утки стали летать на плеса. Тут и чирки, и кряквы, и шилохвостки, и другие породы, названий которым не упомню.

И у разных пород — разные обычаи: кряква старается сесть в густую траву, плюхнется и сидит смирно, долго осматриваясь, потом уж начинает плавать и кормиться, все-таки стараясь не выплывать на чистые места.

Чирок, совсем напротив, ведет себя несравненно легкомысленней. Прилетит быстро, но без шума, как-то скользнет на воду — и прямо на чистое место. Весь он, как на ладони. Закряхтит, заплавает во все стороны, видно, весело ему сердечному, и не чует он, что из ближнего камыша уже давно направлены на него два смертоносных ствола…

Любуешься этой жизнью утиного царства и часто забываешь, что давно уже пора спускать курок.

Но вот перелет слабеет: лишь изредка прилетит пара, другая уток. Едва присядут на плес и уж собираются лететь. Солнце давно уже взошло, и пора отправляться домой. Слышится легкий плеск весла, и челн снова приближается к кочке, чтобы «снять» охотника и подобрать добычу.

3opкие глаза Сиповина издали замечают лежащих уток, что, скажу мимоходом, довольно трудно. Утка лежит большей частью на боку или спиной вверх, и случается, что смотришь на нее, а не видишь: так цвет перьев ее сливается с цветом побуревших листьев кувшинки, с травой, корнями и корягами.

По приезде в деревню мы сосчитали убитых уток, которых оказалось около сотни, и залегли спать до вечера.

За карасем

Часов в девять, напившись чаю, снова стали мы снаряжаться в путь. Мы рассчитывали провести ночь в плесах, с вечера заняться битьем карасей с подсветом, а на заре опять выехать за утками.

…Запасшись сухим смолистым деревом, мы отправились в путь. Проехав озеро, выехали мы в примыкающие к нему плесы — главное становище крупных карасей. В камышах найден был маленький островок — шагов пять в квадрате, где мы должны были остановиться, чтобы снарядить челны. Вскоре были прикреплены к челнам железные «козы», и смолье запылало.

Мы отчалили и направились в большое плесо. Волшебные картины открывались на каждом шагу. Красное пламя освещало ближний кустарник, камыши и высокие кочки, между которыми причудливо извивались старые корни.

Освещение придавало всему фантастический вид, некоторые группы положительно напоминали тропическую растительность. Издали слышался мелодический свист кроншнепа. Вот надо мной бесшумно, плавно пролетала какая-то ночная птица.

Дно плеса на пространстве, освещенном пылающим смольем, представляло оригинальную картину. Здесь и там — разнородные водоросли, то рассеянные, то группами, то переплетшиеся в непролазную чащу и при непривычном освещении кажущиеся миниатюрным лесом. По илистому грунту разбросаны во множестве разной величины земляные мячики, тоже какая-то водоросль.

Но вот между ветвями приземистого, уродливого растения виднеется широкая спина крупного карася… Сверкая золотистой чешуей, трепещется двухфунтовый карась (весом около 800 граммов. — Прим. редакции).

Недолго проездили мы таким образом. Смолье все вышло, и мы принуждены были воротиться на наш островок, где оставленный нами мужик поджидал нас у разложенного им костра.

Усевшись вокруг огня, мы принялись жарить карася на заранее припасенной сковородке. Изжаривши его пополам с грехом, поужинали и, заметив, что здесь — в камышах, при свете костра да еще в охотничьем платье и вооружении — мы сильно смахиваем на шайку разбойников, мы улеглись в челноках и заснули часика два.

Заря была посвящена утиной охоте, а часов в 12 дня тройка уже мчала нас по Угличской дороге в Сергиевский посад.

Н. Л., г. Москва, сентябрь 1880 года

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий