По Оби до Северного океана и обратно через Большеземельную тундру

…Мы в юртах остяков. Остяк нам сообщил неутешительные вести: олени ушли за Урал, и достать их не было надежды. За несколько дней перед тем четыре оленя заболели и пали. Наевшиеся оленьего мяса собаки тоже подохли. Ясно, что болезнь была заразительная, поэтому пастухи сейчас же снялись с места и отправились дальше на север, чтобы пробираться к морю.

Таким образом, надежда окончить экспедицию в начале августа рушилась — пришлось остаться до конца августа, когда олени начнут возвращаться на зимние стоянки, чтобы начать исследование пути за Урал с этого времени.

Одарив хозяина за гостеприимство табаком и порохом, мы отправились на остяцкой лодке в другие юрты, подыскать проводника для будущего похода к Уралу.

Кроме двух гребцов провожать меня на берег вышли и остяки прочих юрт; внимание их привлекла бывшая со мной берданка: все заговорили, указывая на нее; часто было слышно слово «пушкан».

— О чем они толкуют? — спрашиваю.

— Да об ружье, такого еще не видали. Говорят, что поглядеть бы, как из него стреляют.

Чтоб удовлетворить их желание, я показал устройство, способ заряжения и сказал, что выстрелю в куст, который был виден шагах в шестидесяти на разливе. Трудно себе представить возгласы удивления и восторга, когда после выстрела полетели брызги воды у самого основания куста.

После этого при пожелании всего хорошего и беспрестанно повторявшихся «павызя», «павызя» (Остяки разных местностей говорят каждый своим наречием, иногда настолько разным, что даже один род не понимает другого, ближайшие же соседи, то есть верст за 600-700, столковаться могут: например, «здравствуй» выше Березова — «узя», а здесь, у лмужских остяков — «вызя». Павызя — «прощай», па — «еще»; следовательно, буквально — «еще здравствуй».) лодку спустили на воду. Мы сели в средину на постланную траву, а остяки — по концам. И быстро понеслись по разливу, который в этом месте простирался на несколько верст. Волны поднимались довольно высоко, лодку подкидывало, как скорлупку, но остяки не обращали на это ни малейшего внимания. Как только отвалили от берега, так и заговорили и уже не переставали до самого приезда на место. Это отличительная черта всех остяков: как только сошлись вместе, разговаривать не перестанут; то же надо заметить и о пермских башкирах.

О прелестях сырой рыбы

Проехав этот сор, мы въехали в кусты, где нашли запруду с заложенными «мордами». В одной из них сидела небольшая щука; а так как запор принадлежал тому остяку, у которого мы ночевали, а один из гребцов был его работником, то и сочли себя вправе вынуть ее для своего обеда.

Часа через два подъехали к Нянинским юртам, где жил старик остяк Максим, знавший прямую дорогу к вершинам реки Войкара, у подошвы Урала, куда мне нужно было пробраться.

На берегу сидел остяк, починявший лодку, а маленький мальчик устраивал по-своему на ручейке запор.

На вопрос, нет ли рыбы, получен был обычный ответ: «Андом» («нет»). Делать нечего, принялся я на опрокинутой лодке чистить фунтовую щуку, чтобы из нее сварить уху. Между тем, подошло еще несколько остяков, и вскоре я услыхал голос своего помощника Митрофана: «Натко еще под пару».

Я оглянулся и увидел, что он подает выпотрошенного сырка, что было очень кстати, для подправки моей ухи, но цена его значительно упала, когда я разглядел, что тешка (самый низ брюшка) была обрезана и, вероятно, съедена сырая, что считается здесь большим лакомством.

Здесь рыбу едят, кроме вареной и жареной, еще сырую, особенно любят сейчас вынутую из реки. Так едят не одни остяки, но зыряне и проживающие здесь русские, причем некоторые посыпают рыбу солью, а иные считают и это лишним. Кроме того, особенным почетом пользуется рыба мороженая, без которой, впрочем, как далее будет видно, трудно и обойтись, особенно человеку дорожному.

Мне рассказывал начальник Березовской местной команды случай, бывший с ним и губернским воинским начальником. Нужно было воинскому начальнику объехать местные команды по губернии, для чего он пригласил и его. В дорогу для генерала дома приготовили всяких закусок, а он взял с собою мерзлую нельму фунтов 15 весом.

— Приедем, — говорит, — в станок, генерал прикажет принести свою провизию, поставят ее в печку, а жареный, замерзший, как лед, рябчик, бифштекс или пирог в холодной печи и в сутки не разогреется. Так он, напившись чаю, и едет дальше; а я возьму свою нельму, наскоблю стружек, закушу, как следует, потом выпью чаю — и сыт по горло. Кончилось тем, что генерал привез свою провизию назад, а мне хватило нельмы на всю дорогу, и я не голодал ни разу.

Пробовал и я, и нахожу, что хорошую сибирскую рыбу — сырка, нельму, муксуна, пыжьяна — можно есть с солью мерзлых и даже совсем свежих с большим удовольствием, нежели устриц; ведь свежепросольную осетрину, семгу и др. все гастрономы едят с удовольствием, и чем меньше прошло времени от засола семги, тем она считается лучше.

Войдя в юрту и повесив котелок с рыбой на устроенный в ней таган, я подал как хозяевам, так и гребцам по рюмке водки и насыпал фунта три неклеванных сухарей, за которые все принялись с большим усердием.

Немного о кулинарных обычаях

У здешних остяков таган устраивается не посредине юрт, а в углу вроде камина с прямой трубой. Зимой днем камин топится постоянно, а на ночь его закрывают или, сказать правильнее, затыкают изнутри избы огромным пучком травы, облепленной тряпками и воткнутым на палку.

Пока варилась моя уха, сын хозяйский с другим остяком, собиравшиеся везти меня дальше, принялись тоже обедать. Но что это за обед, не приведи Бог! Пред ними на полу стоял чугунный котел ведра в три, и в нем на дне было с четверть ведра наполовину сваренной из ржаной муки с водой жидкой болтушки, которой, как заметно было по стенкам котла, сварено было больше его половины, но уже много съедено раньше. Остяки никогда не варят пищи на один день, а всегда с запасом и потом едят несколько дней, пока не окончат.

Весело разговаривая и улыбаясь во всю ширину громадного рта, остяки торопливо ели болтушку и, окончивши ее, принялись ложками выскребать края котла, пока не очистили совершенно.

Когда эта операция была окончена, подошедшая старуха приняла котел и поставила его к порогу, а вскочившая тощая собачонка принялась вылизывать стенки посуды, в чем ей никто и не препятствовал, так как это было дело обыкновенное, и когда станут варить следующую болтушку, то котла даже и не ополоснут водой, потому что и без того собака вылижет его чисто.

Кончивши обед и поподчивав всех чаем, мы тронулись в путь.

Трудности путешествия

Прямо от юрты нужно было проехать залив версты три шириною. Ветер понемногу стих, но дождь шел, почти не переставая.

Отъехав сажень сто, я заметил, что наша лодка течет исправнейшим образом по всем бортам. Когда я указал это гребцам, они через Митрофана объяснили, что это оттого, что она стояла долго на берегу и поэтому рассохлась, а когда замокнет, то течь перестанет — и потом преспокойно продолжали грести дальше.

Когда лодка замокла, я не знаю, но пока мы переехали залив, воды набралось достаточно, так что привелось останавливаться у берега и воду отливать, что повторялось несколько раз, пока мы доехали до дому. Дорогой от нечего делать я постреливал уток, причем удалось убить три штуки дробью и одну гагару из берданки шагов на двести. А часов в одиннадцать добрался и до Мужей.

Приехавши, я узнал, что гребцы, привезшие нас в Мужи, с час назад отправились обратно в с. Самарово. Между тем, по случаю отсутствия оленей пришлось переменить весь план моих исследований. Так как ни вещей везти, ни самим ехать было не на чем, мне и приходилось отправляться пешком, взявши только самое необходимое, потому что надо было все нести на себе.

Я с помощником могли пуститься в такой поход; но больному фотографу, к тому же еще сильно хромавшему от старинной раны в ногу, идти было немыслимо, а потому решили ехать ему с Афанасьем (спутники автора по путешествию — прим. редактора) обратно, для чего надо было воспользоваться нашими каюком и гребцами, так как другого способа не было.

Между тем, в Мужах в это время нельзя было найти свободных людей; чтобы послать погоню за уплывшими, пришлось обратиться к привезшим меня остякам, которые гребли безостановочно против течения семь часов. Поэтому, предполагая, что они уже устали, я обратился к ним просто на счастье, и был очень удивлен, когда они тотчас же согласились с условием, что будут догонять до двадцати верст, то есть до первых юрт, с платою по рублю на человека, и просили дать хлеба. Подал я им по две рюмки водки и полковриги хлеба, которую они, разговаривая без умолку, усевшись на полу, съели без остатка.

Давши посланному с ними Афанасью на дорогу сухарей, чаю, сахару и бутылку водки, я отправил их в путь часов около 12 ночи, а в 4 часа утра все возвратились назад. Расплатившись с остяками, я дал им на дорогу табаку и отпустил с Богом домой.

Обская фауна

На другой день поутру, при ясной и теплой погоде и небольшом попутном ветре, мои спутники отправились обратно на каюке под парусом.

По отъезде товарищей мне оставалось устроиться с помещением, так как приходилось жить долго. В этом помогла мне хозяйка, предложившая комнату со столом, против чего не протестовал и муж, возвратившийся на четвертый день. Поездка его была неудачна: морская рыба все еще не прибыла и когда прибудет, было неизвестно.

Рыба, которая должна показаться теперь, идет с моря добровольно и называется воньзь или воньзевая. Около 20 июля наступает второй период хода рыбы, называемый белуший. В это время мелкую рыбу в Обской губе начинают преследовать дельфины или морская лошадь, которую здесь называют «белухами». Они большими стадами входят в Обь и поднимаются иногда до Березова.

Каждый дельфин дает жиру на порядочную сумму; но специального лова на них нет. Попадаются случайно. Долго я не мог узнать, отчего никто не устроит на них крепких неводов, так как обыкновенные они прорывают. Наконец мне сказали, что боятся остяков, которые считают дельфинов чуть не за Богов и трогать их не позволят.

Местной рыбы в Оби совершенно нет, а ежели и попадается с весны какая-нибудь, то это так называемая плавучая, то есть выплывающая в Обь из притоков, куда она спаслась из Оби по случаю порчи воды, как говорено было выше.

Все дни до 29 июня можно охарактеризовать так: холод, дождь и ветер. Наконец, 29 июня, то есть в Петров день, и у нас разом сделалось лето: тихо, ясно и 20 градусов тепла.

Под вечер двое молодых людей предложили мне поехать за реку по разливам пострелять селезней, так как утки уже все на гнездах, на что я после такого долгого сидения с удовольствием согласился.

От стоящего на левом берегу Малой Оби села Мужи до правого Большой Оби — расстояние около 60 верст; а между ними верстах в четырех от села есть еще рукав Оби, называемый Средняя Обь. Между этими тремя Обями бесчисленное множество мелких протоков, рукавов и озер; кроме того, в настоящее время все низкие места (соры) залиты разлившейся водой, так что пространство на несколько сот верст в длину и от 30-ти до 60-ти в ширину покрыто островами, между которыми образовались тысячи каналов; пробраться по ним, не зная местности, нет никакой возможности.

Весной вся эта вода буквально покрыта всякого рода утками, гусями, куликами и прочей водной птицей.

В настоящее время все пролетело на север, где, по словам людей бывших, верстах в полутораста за Обдорском столько скопляется птицы, что за криком трудно разговаривать.

Но и здесь, по-видимому, осталось ее немало: куда ни взглянешь, видны плавающие селезни, а кое-где и самцы гусей. Теперь они все будут собираться стадами и отправляться в известные крепкие места для линянья.

Охота или голод

Раньше в своих заметках я уже говорил о способах ловли уток сетями, которые видел на всем пространстве от Самарова до Мужей, то есть на расстоянии 800 верст.

На каждом перевесе поймано минимум 1000 уток, но это еще не все. Остяки знают хорошо места, куда собираются селезни для линянья, и тут ловят их сетями. Для этого они выбирают неширокий остров, ниже того места, где прячутся селезни, и перегораживают сетями, установленными в виде невода, с протянутыми крыльями и с длинной мотней или кормой. Против этого же места загораживается сетями и вода по обе стороны. Потом заезжают на лодках верст на 20 выше, пускают пеших с собаками по островам, обхватывают всю местность полукругом и начинают гнать. Вылинявшие самцы, не имея возможности летать, спасаются пешком и попадают в сети. Набивается их столько, что в мотне образуется слой выше аршина, причем, конечно, нижние оказываются задавленными до смерти, но неприхотливые остяки съедают и их. Живых селезней убивают, перекусывая горло зубами.

Этим способом в окрестностях Мужей ловится до 50-ти тысяч селезней. Так как самки уже на гнездах, то самцов жалеть нечего, но перевесами ловят и самок, а это уже имеет огромное влияние на общую убыль уток. Селезень-острохвост, найдя гнездо самки, бьет яйца, а иногда и маленьких утят, чтобы заставить самку опять париться.

Имея ввиду ежегодно такую громадную добычу и прошлогодний лов рыбы, я удивился, по какому случаю остяки давно уже голодают. Но узнавши ближе образ их жизни, я совершенно понял причины голодания.

Трудно поверить с первого раза, как велик остяцкий аппетит, но слышавши об ужасных размерах его от всех без исключения, а также видевши и на опыте, о чем было упомянуто выше, поневоле приходится отбросить всякое сомнение.

Во время успешной добычи остяк съедает зараз невероятное количество пищи: сразу он может съесть до семи диких уток. Когда начинается лов рыбы, съедает пять муксунов, весом около 3 фунтов каждый. Потом я сам видел, как полугодового оленя (с костями около пуда весом) трое остяков кончили сырьем сразу, причем добыли и мозг из костей, что считается большим лакомством.

Зато в случае недостатка остяк проходит несколько дней совершенно без пищи.

Остяк не брезгует ничем, даже павший олень съедается. Если у кого из русских или зырян падает корова, то стараются зарыть ее ночью, чтобы остяки не видали, иначе непременно выроют и тоже съедят. За такое обжорство часто приходится им платиться и жизнью, потому что, наевшись иногда мяса скотины, упавшей от заразительной болезни, заражаются сами и умирают целой семьей. Но подобные катастрофы никогда не служат предостережением на будущее время.

Охота моя или лучше прогулка была весьма удачна. Между прочим, мы наехали на отдыхающих остяков. В причаленной к берегу лодке лежал связанный олень, которого они везли из стада в юрты для принесения в жертву по случаю неприхода рыбы. Перед этим недавно, как я слышал, с этой же целью они шаманили, то есть шаман делал всякие заклинания, но так как это не помогло, то порешили принести жертву.

И. Воропай, 1900 год

Остяк

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий