Я не удивляюсь, если плохой стрелок с плохим ружьем и собакой-шалавой на прекрасных местах наколотит много дичи. Ведь даже палкой набивают много дичи при известных благоприятных условиях. Но меня всегда удивляло, когда прекрасный стрелок с великолепным ружьем и умницами-собаками на таких обильных местах ничего не убивал.
А я знал одного именного такого удивительного охотника. Он почти никогда ничего не приносил с поля. Злоключение его было таково, что один товарищ-насмешник прозвал его Несчастьем. Прозвище это крепко прилипло, и скоро весь местный кружок охотников за глаза называл Ивана Ивановича Несчастьем.
— Вы куда?
— Да вот заеду за Несчастьем.
— Господа, подождите! Еще Несчастья нет.
Я не смогу хорошо объяснить вам причину неудач Ивана Ивановича и лучше опишу некоторые из моих совместных с ним охот, и… судите сами.
Поохотились
Один раз Иван Иванович пригласил меня в сентябре на охоту с гончими. Просил он прийти как можно раньше.
— Знаете, поутру-то самая лучшая гоньба, — говорил он.
Я чуть свет забрался к нему, но он еще спал. Потом мы напились кофе. Иван Иванович очень торопился. Собаки с егерем были посланы вперед. Туалет свой мой приятель совершал долго. Наконец, мы на дрожках покатили за заставу. У самой заставы Иван Иванович спохватился забытых папирос. Вернулись за папиросами и прихватили также забытую закуску.
Но вот мы у леса. Места прекрасные: лужайки, перемычки, овражки.
— Здесь беляков должно быть много? Вероятно, и лисицы есть? — спросил я.
— Масса.
— Так прикажите спустить собак.
— Нет, мы, знаете ли, сначала проедем на те вон бугры. Там русаков пропасть. Пока собаки не зарьялись, пусть они на резвых ногах за русачками побегают. А здесь мы всегда успеем: здесь беляк кружит на одном месте и от нас не уйдет.
Поехали на бугры. Собаки действительно подняли скоро русака и дружно повели по горячему следу. Стайка была у Ивана Ивановича подобрана славная, а голоса – просто прелесть. Особенно хороша была одна выжловочка: страстная, с чудным чутьем, она при мне ни разу не скололась, направляла и вела всю стаю.
Русак попал бывалый и увел гончих бог весть куда. И собак, и егеря мы потеряли из виду на целый час. Наконец, усталые, с высунутыми чуть не до земли языками собаки заявились к нам. Мы направили их на один овражек, поросший ольшнячком, и там опять подняли русака, который, как и первый, опять увел собак бог весть куда.
— Такие здесь резвые зайцы, что просто беда, — говорил Иван Иванович.
Русак не вернулся, и собак вызывали рогом.
— Надо отдохнуть и собачкам, и нам, — заметил Иван Иванович. — Да и час уже адмиральский.
Мы с аппетитом закусили.
— Теперь, Иван Иванович, отправимся в острова за беляками! — предложил я.
— Да, да, поедемте туда.
Вернулись в остров. Белячишка выскочил моментально и был убит мной в двадцати шагах.
Появилось много шумовых зайцев – и гончие гоняли вразброд. Один косой забился чуть не в ноги к Ивану Ивановичу.
— Отчего вы не стреляли? – спросил я.
— Я в это время патроны переменял, — отвечал товарищ. — Я, знаете ли, думал, по лисице гонят, и вложил с картечью…
Мы разошлись с Иваном Ивановичем, и я убил еще двух беляков. Иван Иванович куда-то запропал и явился ко мне уже поздно вечером. Оказывается, он соблазнился в болоте белыми куропатками и прошлялся за ними все время; убил одну и не нашел.
Таким образом мы вернулись домой: я — с тремя зайцами, а Иван Иванович – попом.
Остров невезения
В другой раз мы целой компанией стояли на тяге вальдшнепов, разместившись по опушке большого леса, на границе его с мелким парусничком, куда обыкновенно направлялись долгоносики из чащи.
Здесь было одно знаменитое место у высокой сухой березы, через которую почему-то необыкновенно часто тянули вальдшнепы. Место это было так завидно, что мы даже бросали жеребья: кому здесь стоять. На этот раз счастье досталось Несчастью. Все завидовали Ивану Ивановичу.
Вечер для охоты был чудный: тихий и слегка пасмурный. Долгоносы тянули азартно. Перестрелка была такая, какая разве бывает в жарком военном деле с неприятелем. Каждый из нас убил по вальдшнепу, а у некоторых было по две и по три штуки.
— Ну, как ваши дела? Как ваша береза? — спросили мы Ивана Ивановича, сойдясь в конце охоты.
— Да, знаете ли, господа, в чем дело! Около березы я не был. Я нашел место еще лучше: скрещиваются три дороги. Там, на стрелке, замечательно хорошо стоять. Только сегодня почему-то ни один не протянул, — рассказывал Иван Иванович, размахивая пустым ягдташем…
Стреляли мы раз на озере с лодки уток. Иван Иванович сидел у руля, я — в веслах, а еще двое других товарищей — на средней лавочке. Когда налетала утка, Иван Иванович бросал руль, схватывал ружье и порывался стрелять. Но всякий раз в это же время поднималась высокая фигура одного из товарищей и своей спиной загораживала Ивану Ивановичу дичь. Как Иван Иванович не влепил дроби в спину этому товарищу – я до сих пор не понимаю. Наконец, Ивану Ивановичу надоело такое положение.
— Здесь, в лодке, знаете ли, тесно, невозможно всем четверым. Вы меня высадите вон на тот островок. Там отлично.
Мы высадили его на островок.
— Смотрите, не промочите ноги! — крикнул я. — Ведь вы не выносите этого.
— Нет, здесь, знаете ли, кочки и очень сухо, — успокаивал меня приятель, качаясь на зыбком наплывном островке.
Мы отъехали от Ивана Ивановича, обещая заехать за ним часа через три. С островка так и посыпались выстрелы.
— Эк, запаливает! — позавидовал один из нас. — Несчастье, должно быть, превращается в счастье. Смотрите, все утки тянут туда!..
Постреляв уток, мы возвращаемся к Ивану Ивановичу и видим, что островок пуст. У меня, как говорится, и сердце упало. Да и все перепугались.
— Господа! Что ж это такое? Ведь Иван Иваныч утонул, кажется.
Вдруг с островка раздался жалобный крик:
— Спасите, спасите, погибаю!.. Скорей, скорей, погибаю!
Мы поспешили к островку и увидали между кочек только одну голову злополучного охотника: остальную часть тела засосало в плавучую грязь острова.
С великим трудом выволокли мы из топкой трясины похолодевшего Ивана Ивановича.
— А где же утки? — спросили мы его.
Но он только махал рукой и жалобно стонал, прося колотить его по спине и растирать ноги. Так всю дорогу один из нас массировал Ивану Ивановичу спину, а другой — ноги.
После этой ванны он с неделю прохворал… Через некоторое время возле злополучного островка кто-то видел несколько распухших и протухших уток.
В. Сысоев, 1901 год
