В начале шестидесятых годов прошлого века довелось мне работать на сланцеперерабатывающем комбинате в эстонском шахтерском городке Кохтла-Ярве. Как говорится, все начинается с воды. Химическому производству требовалось ее очень много для охлаждения агрегатов. Водозаборы находились в системе лесных озер, богатых рыбой, на расстоянии десятков километров. Работникам часто доводилось бывать там. Естественно, почти все мужики из цеха оказались рыболовами. И, поехав с ними однажды, я и сам стал заядлым удильщиком.
Мастером слесарного участка работал Аполлинарий Павлов. Он был с причудских берегов, родом из крепкой старообрядческой семьи. Рыболовство для них в свое время являлось основным занятием. В колхоз они не вступили, дети постепенно перебирались жить и работать в города: кто в Таллин, кто в Нарву или в Кохтла-Ярве.
Только старый дед Филумен остался в деревне Раннапунгерья. Было в их владении несколько жилых и хозяйственных построек. Рядом протекала речка с тем же названием, причудливо извиваясь множеством проток, заводей, стариц. А через полкилометра она впадала в Чудское озеро.
На речном берегу за забором в определенном порядке лежали деревянные лодки разных размеров, но созданные в похожей манере. Раньше мне не приходилось встречать подобные конструкции, хоть я прекрасно был осведомлен о шлюпках, потому как детство мое прошло в среде военных моряков.
Так вот именно Аполлинарий и пристрастил меня к настоящей, почти профессиональной рыбалке. Впервые стал брать на подледный лов на Чудское озеро.
— Ладно, это дело ты освоил кое-как, — как-то сказал он, — теперь готовься к летней рыбалке.
Кстати, прежде он вытащил меня на весеннюю нерестовую плотву. Именно на речку Раннапунгерья. Но это отдельная история…
Рыбалка со староверами
В ближайшие июньские выходные, рано утром дед Филумен разбудил нас, когда еще не рассвело. Погрузили удочки, ведра, вещмешки в причаленную под берегом большую деревянную лодку.
— Это наша средняя «лодья», — пояснил Аполлинарий. — она полегче, хоть мотор и слабее, но скорость выше. Сегодня выйдем на Горушку Сахмень. Погода, вроде бы, подходящая. Местные были — рыба есть.
На «лодье» ближе к корме стоял двухтактный движок от мотопомпы. «Похоже, из списанного цехового инвентаря, — подумал я. — Знакомая железяка! А говорили, что сдали на металлолом! Хитрецы эти причудцы. Ничего-то у них не пропадает! Ну ладно, закрою-ка я глаза на это…».
Аполлинарий занялся мотором, который сначала долго чихал, потом, как бы вздохнул да и затакал: «так… так-так-так!». За кормой винт вспенил мутноватую речную воду и «лодья» двинулась вниз по речке, набирая скорость…
Через десяток минут вышли в озеро. Солнце еще не поднялось над горизонтом. На темно-синем небе — ни облачка. Водная гладь, как зеркало!
Аполлинарий правил рукояткой длинного румпеля, сидя на кормовой банке (скамье). Я примостился на носу, а дед Филумен готовил снасти, разложив хозяйство посередине. Через час хода он засуетился, стал из-под ладони смотреть за корму, на лимб уже поднявшегося солнца. Берега не было видно. Никаких ориентиров, кроме пенного следа от винта, который тянулся в сторону предполагаемого берега.
— Вот и Сахмень, — сказал дед Филумен. — Бросаем железяки!
Аполлинарий опустил кормовой якорь, я — носовой. Дед стал кидать вокруг лодки размоченный в ведерке ржаной хлеб. Следует сказать, что тогда, в прошлом веке, не было у нас современных импортных прикормок. Заменяли их кашами, отваривали перловку, пшенку, гречку. Но основным средством был ржаной хлеб, сухари.
Меня поражало умение местных жителей ориентироваться в водной пустыне. И на летней, и на зимней рыбалке! Это происходило на подсознательном уровне. Что-то шаманское, дикое чувствование природы…
Забросили снасти, насадив на крючки крупных червей, с вечера накопанных в филуменовом огороде за скотным двором. Новичкам, как известно, всегда везет. Первого горбача поймал я. То-то было радости! Потом стало не подсчета. Окуни, плотва, притом весьма крупные, шли друг за другом. Вытаскивать было не просто. По крайней мере мне, из-за неопытности. Глубина на месте около восьми метров.
— Вот там, чуть впереди, горушка. Там мельче, доходит до полутора метров. Но здесь, на глубине, утренняя рыба собирается на кормежку. Потом уйдет, но мы свое успеем взять, — пояснял Аполлинарий, — а дно здесь каменное, местами с норами в глине. Много налима, но сейчас он спит, ленивый. Зимой хорошо ловится.
До полудня клев оставался активным. Но задул южный ветерок, потом усилился. Волна, сначала покатая, плавная, стала выше, потом круче. Вот тогда я сплоховал. Замутило салагу! Тут уж не до клева. Свесился за борт. А рыба на волне клевать стала еще лучше!
— Что-то малой наш скуксился, давай Аполлоша, подаваться к берегу. Да и рыбки достаточно наловили. Никак четыре ведра, — молвил дед Филумен.
Но по глазам вижу, не хочется ему рыбалку бросать. К берегу добрались быстрее, все-таки по ветру шли. Хоть и худо было мне, но обратил внимание, «лодья» хорошо держит крутую, метровую волну, которая как бы обтекает наше судно. Удивительные мореходные качества! Уже позже узнал, какое опасное это Чудское озеро и, как удачно придумана конструкция старинных местных лодок, насколько надежнее они многих современных «железяк»…
Оригинальная технология
По характеру производства комбинат в Кохтла-Ярве был схож со сланцеперерабатывающим заводом в городе Сланцы Ленинградской области. Наши цеха установили дружеские связи, наладили обмен опытом. Они бывали у нас, мы — у них. После официальной части и посещения цехов, нас обычно отвозили на заводскую базу отдыха в городок Гдов, что рядом с побережьем Чудского озера.
Это место издавна славилось своим «деревянным флотом». Здесь народные умельцы изготовляли чудские лодки, так называемые «гдовки», «троенки», «пятеренки». В деревне Подлипье их делали, говорят, со времен Петра Первого.
Последними плотниками-лодочниками называют Анатолия Гуляева, Олега Костромина, Сергея Волкова, Геннадия Харитонова, Реву Кузьмина. Они специализировались на изготовлении «троенок», работая в мастерских колхоза им. Александра Невского. Об этих легендарных лодках стоит рассказать подробнее.
В качестве материала лучше всего подходит сосна, так называемая «живая древесина» — полусырое дерево. Оно легче обрабатывается. Длина доски — 7 метров, толщина — 2-2,5 сантиметра. Вначале делают днище, называемое — «сплот». К нему «пришивают» носовые и кормовые «упруги» — болванки из корней ели. Для передней части они делаются более узкими, чем для задней.
Кривые сосновые ветки подходящей толщины становятся материалом для деталей. «Пришивают» их только деревянными гвоздями. В пробитые пазы носовых и кормовых болванок «заводят» концы бортовых досок.
После стыковки в них прорезают пазы, которые заполняют моченой паклей. Затем сверху накладываются тонкие дощечки (лучина, дорожка). Эта операция проводится с помощью «скоблиц» (скобок) — металлических полосок толщиной 1 мм, согнутых в виде латинской буквы V. На верхнюю доску крепится «усица» — тонкая жердина. На ее стыках помещают деревянные уключины напротив «банок» — сидений для гребцов.
Сколоченная лодка сушится в тени около половины года. Затем обрабатывается газовой смолой с добавлением сосновой «живицы». В последние годы лодки к сезону покрывали техническими маслами, гудроном-варом, даже трансформаторным маслом.
Фото из архива Федора Маспанова, г. Муствеэ, Эстония
Гдовские рыбаки на «троенках» проверяли («прохаживали») ставники-невода, заколы, сети. Строились и более крупные лодки — «пятиренки» (из 5 бортовых досок).
В подлипской лодочной мастерской план на месяц был — три «троенки». Они шли на продажу по всему чудскому побережью, в том числе и на эстонскую сторону. Поэтому мне и посчастливилось порыбачить с гдовской «пятиренки» Аполлинария Павлова, которую дед Филумен перегнал много лет назад.
Интересная история
Не скрою, любознательность заставила меня побольше узнать о причудских «лодьях». Из бесед с местными жителями, учителями-историками школ городков Муствее, Калласте, Лохусуу уже в последние годы услышал, что строительство этих судов началось со времен Петра Первого, со старорусских поморских карбасов. Они использовались еще в период войны со шведами.
Отряд полковника Толбухина на нескольких поморских карбасах дважды разгромил посудины вражеского генерала Гулина в Теплом озере и под Лешерном в мае 1702 года. Через пару лет шведская эскадра из 13 судов в устье реки Амовши (сейчас Эмайыги) потерпела поражение от генерал-майора Вердина. С тех пор со шведами на Чудском озере было покончено.
С этого времени, думаю, можно начать отсчет строительства именно «лодий» в Подлипье, Скамье, Сыренце, Омуте, Маленцове и Жилино. А с эстонской стороны — в Муствеэ, Калласте, Лохусуу, Рая, Ниина, Васьк-Нарве. Осталась идея поморских карбасов, но приспособленная к местным условиям.
Об этом мне рассказал житель Муствеэ Федор Маспанов. Интереснейший человек, журналист, бывший военный корреспондент на афганской войне, редактор одной из местных газет. Мы дружим более тридцати лет. Он пишет стихи и песни, которые сам исполняет под гитару. Вот одна из его историй об уникальных ладьях эстонского берега Чудского озера:
«Вся моя жизнь, с самого раннего детства, так или иначе была связана с лодками. Я бредил рыбалкой, удочками, озером. И, конечно, лодками. Когда был совсем малым, лет с пяти (а может и раньше), отец брал меня с собой в озеро, на рыбалку. У нас имелась самая обыкновенная лодка, чудская, деревянная, смоленая, с «ребрами»-распорками, с паклей в швах между досками…
Меня укачивало на волне, и отец отправлял меня в «нос», где сворачивал постелькой свою фуфайку, прикрывал сверху моей куртенкой. Спалось сладко, и рыба снилась наверняка! С тех пор мне не страшны никакие морские и океанские волны…
На этой же лодке ходили с отцом под парусом и даже тралили щук вдоль берега, когда я приезжал домой на побывку из армии…
Я всегда знал, что чудская лодка — особая, она «как чаечка» на волне держится. Делали их мастера-лодочники. В Муствеэ таких давно нет, лодки строили на заказ в Кольках, в Воронье, на Пийрисааре и даже из Гдова, с Псковщины, переправляли. Сейчас тоже где-то заказывают для своих нужд профессиональные рыбаки.
У нас они всегда говорили «ладья», с подчеркнутым «а» и с ударением на «я». Но до войны были еще и «лодьи-будары», на которых перевозили по Чудскому озеру разные товары, и в основном колотые дрова для печного отопления. Размеры этих судов были гигантскими, но формы оставались практически те же, как и материалы — дерево, смола, пакля. Об этом знаю мало, так как те «лодьи-будары» давно ушли уже в историю.
А вот старые дедовские весельные чудские ладьи сохранились и используются до сих пор в некоторых районах озера. Больше всего их сохранилось в южной части — от Калласте до Мехикоорма и на острове Пийрисаар. Местные рыбаки держат эти лодки за устойчивость и удобство. Они, конечно, уступают современным моделям из пластика и дюрали по скорости и другим данным, но зато хороши в прибрежном сеточном и удочном лове. Когда-то с борта местные рыбаки ставили переметы на 1000 крючков.
Еще одно важное назначение деревянной чудской ладьи — использование в качестве «подъезда» для рыболовного судна. По этой примете всегда можно узнать на Чудском озере траулер, даже если виден далеко на горизонте. Если за судном шла на привязи лодка, то, значит, это были рыбаки. Они «подъезжали» на ней на веслах от траулера к снастям и работали там, перебрасывая через борта крылья и кольца заколов.
Эти лодки используются при «похаживании» (проверке) сетей и установке и снятии донных ставков, «тряхании заколов» (выемке рыбы). Для транспортировки снастей и улова также нужны деревянные весельные «подъезды». Они по размерам немного больше обычных береговых лодок, иногда отличаются по форме (незначительно), но обладают теми же качествами — остойчивостью, легкостью, маневренностью и вместимостью. Держат любую волну и легко поддаются веслу в сильных руках рыбака.
Из детства помню, как в Муствеэскую гавань заходили «талабские» (по названию островов) траулеры. Это были рыбаки «с того берега», с Гдовщины или Псковщины. Лодками-«подъездами» управляли обычно бабы: крепкие, загорелые толстушки, которые ведрами «меряли» улов на продажу. За три рубля можно было купить емкость с окунями, за один рубль — со снетком. Вечером, когда наступали сумерки, рыбаки «гуляли»…
Урок на пользу
Когда лодки устаревали, отслужив свой долгий век, их частенько сжигали в Иванову ночь. Набивали горючим мусором, покрышками, обливали бензином и отправляли по ветру в озеро. Красивое зрелище… А сейчас за такое оштрафуют…
Когда нашу старую ладью отец сжег, мы довольно долго были «как без рук». Отец просил лодку то у одного соседа, то у другого. Давали неохотно, а иногда и с собой брали за компанию. Чаще всего отец одалживал лодку у своего коллеги (в бригаде шабашников-строителей) Гурьяна.
Работяги уезжали утром и вечером возвращались. Вот этим однажды и решили мы с дружком Колькой воспользоваться. Нам тогда было лет до 10-11. Только машина укатила за поворот, мы с удочками и червями бегом бросились по берегу к Гурьяновой ладье. Там и весла были, и якорь. Мы могли грести, сидя рядышком на скамейке.
Отошли от берега метров на 300 (раньше и не надо было далеко ехать, крупный окунь всегда ловился у берега). Бросили якорь у куста рясов и стали удочки разматывать. Не успели червей насадить, как услышали с берега чей-то громкий окрик с яркими выражениями. Это был Гурьян! Оказалось, что он в тот день на работу не пошел, а хотел порыбачить…
Нам ничего не оставалось делать, как табанить к берегу. Отплыли подальше от деревни и, поставив лодку на якорь в камышах, сиганули со своими снастями в лес, благо он был через дорогу… По белобрысым нашим головам и немудреным силуэтам вычислить нас не составило труда. Уже вечером мы «получили» по полной от своих родичей. Урок пошел на пользу: нельзя брать чужое!
Дядя Гурик жив до сих пор. И лодка у него — чудская, точь-в-точь такая же, как и тогда была. Но сам он уже в озеро не ходит. А ладья доживает свой век на берестах (песчаные наносы после ухода воды). В прошлом году Гурик отдал мне свои свинцовые литые осенние сикухи с большими крючками без насечек. Окунь их берет весьма охотно, и можно без труда сбрасывать рыбу в лодку.
Грустинка в душе
Чудские ладьи в то время были дорогими, особенно если сновья, по заказу делал мастер. Позволить себе такую покупку мог не каждый. Поэтому латали, чинили, «мастырили» старые лодки до последней возможности. Меняли доски, кормы и носы. И после ремонта ладьи и дальше служили верой и правдой.
Рассыхались на берегу, если долго стояли, а потом на воде «разбухали» и не протекали… Влагу, просочившуюся в щели, выкачивали пелькой — деревянным ковшиком, выдолбленным из осинового или ясеневого полена…
Мастеров лодочных в Причудье уже почти не осталось. Самый, пожалуй, последний «могиканин» — это наставник Касепяской староверческой общины Андрей Иванович Сергин. Но делал он только для себя и по своим фантазиям. Были у него две лодки на моей памяти. Он большой любитель рыбалки и знаток этого дела. Ладью сделал с мачтой и под парусом по весне щук тралил…
Чудские лодки все же становятся редким явлением. Самые стойкие из них находят свое последнее пристанище где-нибудь на лужайке у дома или в общественном секторе в виде больших цветочных клумб или декоративного украшения. На Пийрисааре лодка стоит памятником на островке…
Чудская ладья так и осталась моей детской несбывшейся мечтой. Все же одолели «Прогрессы», «Казанки», Terhhi и прочие «железяки» и «мыльницы». Себе я по специальному заказу приобрел под Тарту пластиковую лодку — по форме и типу копирующую ладью. Мастер молодой, но знавший Чудское озеро. Не могу нарадоваться посудиной!
Но грустинка в душе по деревянным чудским ладьям осталась. Как только увижу ее, родимую, смоленую, — радуюсь, как ребенок при встрече с близким человеком…».
Юрий Петухов, г. Таллин
