Путешествие на щучий Клондайк

Середина февраля. Рыбацкое глухозимье. Обычно в это время я делаю перерыв в своем пристрастии к рыбалке. Рыба становится квелой, капризной, клев слабый. А в жалких уловах оказывается то, на что летом или по перволедку и время бы тратить не стал.

Звонок мобильного телефона застал меня в то время, когда я находился в компании собратьев по перу в состоянии предвечерней эйфории. Высвеченный зеленоватый номер без очков сразу не разобрал, а по голосу из-за шума не сразу понял, что звонит мне Лукин — мой давний приятель.

Я едва понял, что он предлагает мне уже завтра, с раннего утра, отправиться на лед. Попытался отговорить его, отнекаться под разными предлогами, дескать, нашел же время — в самое глухозимье. Уж лучше с месячишко выждать, до конца марта…

— А я тут договорился с одним рыбаком, — виновато оправдывался Лукин. — Он щук ловит.

— Ага, щук, — ехидничаю я. — Вприглядку, поди, и то летом. А сейчас каких-нибудь подъершиков или уклеечку мизинчиковую.

— Да, нет. Говорит, что щук. У него и снасти есть, и живцов приготовил. Я ему про тебя уже все уши прожужжал. Он не против…

— Так ведь я же не щукарь, ты знаешь, — все еще надеялся отбояриться от Лукина и его предложения. — Какие щуки в середине февраля?! Самое глухозимье…

— Он говорит, что на щук глухозимье не распространяется.

— Да-а-а? — деланно удивляюсь. — И где же такой щучий Клондайк он открыл?

— На Ине. Он там совсем недавно был, взял несколько щук.

— На Ине? — мне становится любопытно. — Ни разу еще не рыбачил. Тем более зимой.

— Ну, вот и съездим. Не поймаем — так хотя бы посмотрим, как ловят. Или у тебя на завтра какие планы имеются?

— Добро, — даю окончательное согласие.

На Иню!

Придя домой, проверил свой рыбацкий рюкзак. Все на месте: палатка пленочная одна, а другая — Лукину, на всякий случай; стульчик себе и второй — Лукину; удочки зимние, оснащенные мормышками — пять штук; да с балансирами — еще парочка. Термос свой литровый утром заправлю свежим чаем. Порылся в холодильнике, достал шматок сала — незаменимую рыбацкую закуску зимой — да с десяток пирогов, что жена еще к обеду напекла.

Утром проснулся загодя. Выгулял собачонку. На улице — благодать, будто и не в Сибири вовсе и словно не середина февраля на дворе. Ни ветерка! И всего-то минус пять на термометре. Лучшего для зимней рыбалки и пожелать совестно.

Лукина прождал у своего подъезда минут пятнадцать — запаздывает, как всегда. Без этого медлительный, но основательный Лукин — и не Лукин вовсе. Подъехал-таки, словно подкрался, на своей машине. Поплутав по частному сектору, остановились возле беленого дома. Из калитки тут же вышел мужчина.

— Володя, — представил мне его Лукин. — Работаем вместе.

Володя невысок, коренаст, лет за пятьдесят. Лицо изморщиненное, чернявое. Доброжелательная улыбка предательски обнажает потерянный верхний зуб. Словоохотлив. Уже едва ли не с третьей-четвертой фразы мы доверительно переходим на «ты». Он выносит довольно увесистый рюкзак, валенки-бахилы, потом пластиковую десятилитровую белую канистру с вырезанным у ручки квадратным проемом — самодельную канну для живцов, причем уже с живцами, двумя десятками пескарей, что были наловлены накануне в Томи. Добавляет в канну пару черпаков снега, чтобы меньше вода плескалась при езде. Отправляется за ледобуром.

— Так у нас же есть — у Афанасьевича, — удивляется Лукин, кивая на мою «сотку».

Наш новый знакомец улыбается, глядя на мой новенький барнаульский ледобур-сотку.

— Нет, такой там не подойдет. Мой — на сто пятьдесят…

— Зачем такой широченный? — недоумевает Лукин.

— В прошлом году я там взял щуку на одиннадцать килограммов…

— На сколько? — переспрашиваю, посчитав, что либо я ослышался, либо Володя оговорился.

— На одиннадцать кило, — подтвердил Володя. — А вы: «Зачем такой широченный?!». Вот представь, в лунку от сотки такая пролезла бы? Ох, и повозился же я тогда с ней, с полчаса, не меньше… Не пролазит — и все тут. Ладно багорик был. Кое-как сквозь лунку ее протащил, уже и руку туда засовывал. Друган еще тогда сфотал меня на свой мобильник, а фотографию в Интернет выложил. А такие, чтобы в три-четыре кило — там в порядке вещей.

Мы выезжаем на полупустынные воскресные улицы города, ярко освещенные фонарями. С востока начинает пробиваться предрассветная синь. За час с небольшим мы минуем городок Топки, три-четыре сонных деревушки с редкими огоньками в окошках да струйками дымов из труб над заснеженными крышами. Наконец упираемся в какие-то ворота.

— Все, приехали. Отсюда пешочком. Ставим машину здесь, — произносит Володя.

Над воротами я вижу широкий щит с указанием сего места и его хозяев: охотничье-туристическая база «Динамо». Милицейская, стало быть. Впрочем, ни охранников с лохматыми псами-кавказцами, ни милицейских не видно. С десяток разбросанных по территории базы домов и домишек. У одного из домиков притулилась парочка легковых машин. Похоже, кто-то немного нас опередил.

Мы проходим через ограду турбазы и оказываемся на взгорье, с которого открывается замечательная панорама километров на десять, если не более. Сквозь сплошное белоснежное покрывало пробиваются вверх темнеющие кустарники и деревья. Просматривается уже и русло реки, извилистое до невероятности. Иня заснеженная. По тропинке мы спускаемся к ней с крутояра, идем вдоль реки.

Меня поражает обилие следов по ее берегам, в зарослях тальника и черемошника, а также на самой реке — вдоль и поперек. Вот норка оставила ровные отпечатки своих лапок, а там, дальше, словно шаловливый ребятенок, скатилась на животе, прочертив ровную углубленную, как от полоза саней, колею; затем пересекла реку, ее след потерялся в береговой расщелинке. Лиса мышковала, оставив на снегу осторожные цепочки, след вслед. А прямо на нашей тропе — четкие отпечатки копытцев. Да это же козы — косули! А вон еще. И еще! И еще! Боже, да тут прямо полигон какой-то козий! Столько козьих следов мне видеть еще и не приходилось в одном месте! А чуть дальше — площадочки вытоптанные — лежки…

Впереди Володя, за ним я, потом Лукин — цепочкой двигаемся по извилистой узкой тропинке. Пара свежих следов от бахил рыбацких отпечатываются: впереди уже кто-то прошел. А вот и хозяева следов — пяток жерличек настроили на омутке и дальше двинулись.

На пути нам то и дело попадаются замерзшие лунки; вокруг них — утоптанные места и отпечатки от ящиков рыбацких да стульчиков. Характерных следов выловленной рыбы — оставленной в ямочках сукровицы — что-то не видно.

— Долго еще топать? — нетерпеливо спрашиваю поводыря. — Ты нас, случаем, не к Новосибирску ведешь?

— Скорее к Белово, — поняв шутку, отвечает Володя.

Минут через двадцать пять довольно шустрой ходьбы мы, наконец, останавливаемся на омуте метров в пятьдесят диаметром.

— Тут будем рыбачить, — сбрасывая рюкзак, говорит Володя.

В ожидании флажка…

Он берет свой бур, ногами разгребает снег, начинает сверлить первую лунку. Под снегом — наледь.

— А где мне порыбачить на удочку? — интересуюсь у него.

— Попробуй под той стороной, у кустов, — советует он мне. — В прошлом году тут ловилось.

Я пересекаю омут, оставляя в снегу следы, которые тут же темнеют, напитываясь наледной водой. Бурю лунку, другую, третью — метрах в трех друг от друга. Устраиваюсь у одной, насадив парочку извивающихся мотылей на крючок мормышки. Ну?! Проходит минута, другая, третья. Прижало кивочек. Подсекаю — пусто. Снова веду мормышку от самого дна — и опять прижало. Подсечка — снова пусто. Так повторяется раз пять. Меняю лунку. Глубина тут чуть более метра. И все, как в предыдущей. Я понимаю, что теребят кончик мотыля очень мелкие ершишки, меньше мизинца. Иной раз чувствую, что вроде что-то тянется на тончайшей леске, а у самого верха — сход. Третья лунка тоже не дает результатов. Мне надоедает такая рыбалка. К тому же становится неловко: мои напарники буровят тяжелый лед под жерлицы, а я занимаюсь ерундой.

Оставляю свое занятие и бреду к ним. Они уже установили три жерлицы, метрах в трех-четырех друг от друга. Володя метит места, разгребая бахилами снег, Лукин меланхолично вращает рукоятку бура. Я подхожу к ним. Наблюдаю, как Володя устанавливает жерлицы. Достав из рюкзака жерличку — пенопластовый цилиндрик с флажком-пружинкой и намотанной на него леской, — ловит в канне юркого пескаря. Продевает через рот и жабры рыбки петельку поводка и заводит в нее же крючок-двойник. Крючок находится во рту рыбки, ничем ее не поранив. Опускает в лунку живца, грузило увлекает его на дно. Тут метра три глубины. Подматывает на пять оборотов леску, пригибает пружинку-сторожок и еще пять оборотов. В расщеп заводит леску, крепя свободный конец на прутик, который втыкает его над лункой. Припорашивает лунку свежим снежком. Все, жерличка установлена. Пескаришка-живец свободно ходит на леске сантиметрах в десяти-пятнадцати ото дна.

Предлагаю сменить Лукина. Бур Володи сначала идет податливо. Потом все тяжелее. В месиве его клинит. Я с трудом выдергиваю бур из лунки, стряхиваю со шнека налипший снег и ледяные крошки. И так раза три. Поставив на этом омуте дюжину жерлиц, мы с Володей оставили Лукина и пошли дальше. За поворотом, метрах в трехстах от предыдущего, еще омуток. И тут видны вчерашние следы рыбаков: плотно утоптанные площадочки, вокруг окурки сигаретные, шкурки от колбасы, луковая шелуха, остатки спитого чая… Похоже, вчера здесь поклевывало на обычные зимние удочки.

Я делаю шесть лунок широким буром, по три с каждого берега, недалеко от кустов. Володя насаживает живцов, настраивает флажки-сторожки, затеняет снегом зияющие отверстия. Я разбуриваю парочку вчерашних лунок, пробую свою снасть. И тут молчок. Подходят еще двое. Рядом со мной устраиваются. Может, это они вчера тут рыбачили.

— Как улов? — интересуются.

— Пока молчок, — апатично отвечаю им. — А вы на какую рыбу настроились?

— На хищную. Это ваши жерлицы на том омуте?

Отвечаем, что наши. Наблюдаем за подошедшими.

— Живцами не богаты? — спрашивают.

— Нет. Только-только, — отвечает Володя. — Два десятка с собой привезли.

— А мы не успели запастись заранее, понадеялись, что здесь поймаем.

Они пробуют разные насадки: мотыля, опарыша, тесто. На игру, на стоячую… Один из них, высыпав в лунку пригоршню прокисшего мотыля, умудряется вытрясти щуренка-карандаша. Усмехнувшись, тут же отпускает его обратно.

— За мамкой иди…

Уловистое место

Просидев без поклевок минут двадцать, возвращаемся к Лукину. Подходим к нему с интересом и надеждой, что он успел хоть что-нибудь выловить своей удочкой.

— Нет, — отвечает он. — И на жерлицах ничего.

— Как это ничего? — возбужденно бросает Володя. И тут же бежит к жерлице, что выбросила флажок.

Он расчищает ложкой снег из лунки, осторожно берется за поводок, выбирая слабину.

— Подожди, — кричу ему, настраивая на ходу свой цифровичок. — Не вытаскивай. Я сейчас… — Мне не терпится запечатлеть поимку первой щуки.

Почувствовав рывки рыбины, Володя делает подсечку и начинает выбирать леску-поводок. Леска идет с усилием. Наконец показывается из лунки зубастая пасть и прогонистое тело. Володя последним рывком выдергивает из воды щуку. Я делаю снимки ликующего рыболова. Потом меняюсь с ним местами. Есть начало! Подходит Лукин. Берет щуку в свои руки, пытается на вес определить ее величину.

— С килограмм, — определяет он.

— Нет, поменьше, — поправляет напарник. — Граммов на девятьсот. А пескарь-то еще живой, не успела помять. Мы его еще разочек отправим.

Он указывает мне, где надо бурить лед, переносит туда жерлицу с Б/Ушным живцом, устанавливает ее, как и прежде. Мы разбредаемся по своим местам, меланхолично трясем удильниками, пытаясь выловить хотя бы кого-либо ершика. Минут через пятнадцать Володя стремительно срывается со своего места и бежит к жерлице, что выбросила свой красный флажок. На прутике хаотично заплясал пенопластовый цилиндрик. Вторая щучка, точно такая же, как первая.

— Ну, еще одну, чтобы каждому по рыбке, — бросает безадресно свое пожелание наш рыболов, определяя программу-минимум сегодняшней рыбалки.

Третья щучка не заставила себя долго ждать. Правда, она оказалась намного меньше предыдущих — всего-то полкило. Но минимум выполнен! И все на одном «пятачке» квадратов в сто, не больше. Боковые жерлицы молчат, лишь изредка шевельнется цилиндрик, потревоженный бойким живцом.

Я ухожу за поворот — посмотреть, нет ли там поклевок и ловят ли что те двое. Признаков поклевок на оставленных нами жерлицах нет. Не остались тут и рыбаки, подались дальше. Поколдовав зимней удочкой и проверив все свободные лунки, возвращаюсь к напарникам. В это время Володя, довольный и улыбающийся, приносит четвертую хищницу, небрежно бросив ее к предыдущим. Кучка рыбы увеличивается. Я делаю снимок и предлагаю попить чаю. Время — уже полдень. Едва мы разлили чай по кружкам и бокалам и взялись за пироги, сработала жерлица. Дернувшись раза три, пляска цилиндрика прекращается.

— Выплюнула, — с досадой констатирует наш опытный товарищ. — Ничего, подождем… Никуда от нас эта голубушка не денется.

После чая удается наконец-то вытрясти по ершику-мизинчику и одну сорожку чуть поболее пескаря, которая тут же отправляется в качестве живца. И на нее минут через двадцать следует поклевка. Эта щука оказывается уже явно за килограмм.

С полчаса жерлицы стоят без поклевок.

— Сработала! — это уже я первым заметил и подаю голос.

Володя несется к жерлице с поднятым флажком, выжидает пару минут, очистив лунку от снега. Выбирает поводок. Там пусто. Живец не тронут. И тут же следующая поклевка, на соседней. А через минуту уже на третьей жерлице выстрелил вверх флажок. И ни одна жерлица не дает нам желаемого. Вот досада! Но это лишь распаляет наш азарт.

— Мелочь, шурогайки, — поясняет нам напарник. — Не может сразу живца заглотить. Распустит поводок до конца, почувствует сопротивление и выплевывает пескаря изо рта…

В походном жестяном чайнике Володи, закопченном до невероятности и миниатюрном, как обычный столовый заварник, мы кипятим воду, набранную из широкой лунки. Тальникового сушняка наломали быстро в прибрежном кустарнике. Хворост горит пылко, постреливая и проседая. От костерка пышет жаром. Вода в чайнике быстро закипает. Мы снимаем его с костра и бросаем щепоть заварки. От чайника исходит особый свежий аромат, совсем не такой, как из термоса. Мы, обжигаясь, мелкими глотками пьем чай. Лукин достает из своих запасов красную рыбу, нарезанную крупными кусками, предлагает нам. Мы осуждающе, как опытные рыболовы:

— Кто же на рыбалку рыбу берет? Ловиться не будет…

Рыбу его, однако, разбираем, делая бутерброды.

И тут же, в опровержение наших суеверий, — поклевка на жерлице. Есть!

Часа в четыре пополудни, когда солнце стало заметно снижаться и удлинять тени, подошли к нам те рыбаки, которых мы видели. Так и не поймав живцов на жерлицы, пришлось им довольствоваться балансирами. По щучке, тем не менее, добыл каждый — и то не по нолям.

Наш же трофей составил восемь штук, три из них по полтора килограмма оказались. И, что совсем удивительно (особенно для меня), все поклевки и выловленных щук дало лишь одно место, в те самые сотню квадратных метров. И на одном омуте. Что ж, совсем даже неплохо! Тем более для февраля — месяца глухозимья.

Теперь уже и я, сделав по образцу и подобию володиных десяток своих жерличек, с нетерпением жду, когда же позвонит мне Лукин, и мы снова отправимся с ним на Иню…

Виктор Арнаутов, г. Кемерово

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий