Истинному, страстному охотнику, к числу которых я до настоящего времени имею дерзость причислять себя, мало того, чтобы застрелить, ему нужно, кроме того, поохотиться, а «застрелить» и «охотиться» — не одно и то же, господа, — это понимает всякий истинный охотник.
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — В № 10 (149).
Не количество, а качество!
Бывает нередко так, что поле, давшее вам 5–6 пар дичи, — навсегда залегает отрадным воспоминанием в вашей душе, а к тому, которое выдалось лишь количеством застреленного, ваша память осталась почти безучастною. Отчего же это?
А оттого, что истинному любителю и страстному ценителю — нужно не количество, а качество, нужно довольство, которое обусловливается известными побочными влияниями. Погода, местность, ходьба, работа, собаки — все это имеет влияние на состояние вашего духа и настраивает его на известный лад. Вот поэтому-то истинный охотник никогда не бьется из-за того, чтобы настрелять как можно больше.
Опытный охотник и хороший стрелок, в местах, где можно найти дичи в изобилии, всегда может настрелять ее достаточно; он будет с полем даже и тогда, если дичь строга, потому что из хорошего ружья — на 50-ти шагах — не в диковину догнать взбалмошного бекаса, но он бывает после такой охоты даже сердит, и куча настрелянных долгоносиков не возбуждает в нем довольства.
Почему? Да потому, что его добрая собака не сделала ни одной стойки, потому что он, хотя стрелял удачно, но стрелял на «фу-фу», потому, наконец, что в течение этих трех часов ходьбы, он находился под нравственным гнетом неуверенности.
Вы взошли на болото. Собака ваша, метнувшись туда и сюда, прихватила, но не прошла и десяти шагов, как далеко впереди кшикнул сорвавшийся бекас. Затем другой, третий, и дальше — и все тоже. Собака прихватывает, тянет — и только. Настроение ваше становится мерзким, но вы все-таки пришли затем, чтобы стрелять, и вот вас обнимает тревога и, волей-неволей, вы настораживаетесь.
Курки взведены, ружье в обеих руках на весу и в вас загорается даже неприязнь к этой безобидной и милой птичке — бекасу. Почти целый десяток долгоносиков пропустили вы без выстрела, все рассчитывая на пресловутое авось, наконец, терпение ваше улетучивается окончательно. Вновь тянет ваша собака, вновь как бешеный схватывается без меры бекас. «Нет, врешь!» — мелькает в вас, и заряд № 8 валит птицу, другую, третью — и так далее, и все-таки ни одной стойки, ни одного путного выстрела.
Это ли удовольствие? То ли дело, когда этот же самый бекас наберет жиру, посмирнеет, становится сравнительно ленив и в высшей степени благонравен. Конечно, от этого собственно ему, бекасу, не легче, но если назначение его в том, чтобы доставлять нам утеху, то цель вполне достигается.
Вот вы опять на том же болоте. Собака ваша, по-прежнему, заискала, потянула и сделала стойку. Еще издали, нередко за 200 шагов, любуетесь вы этой чудной картиной, медленно, не торопясь, подходите, держа ваше ружье одной рукой вольно на правом плече. Подвинули собаку — но обленившийся бекас лежит плотно.
Если и не видите, то, подобно вашей собаке, вы чувствуете, где именно он лежит, и несколько раз окликнув собаку — вперед — и видя, что из этого ничего не выходит, сами вспугиваете бекаса, который, вместе с выстрелом, комком падает наземь. И вслед за этим, все существо ваше охватывает особого рода довольство и полная уверенность в том, что вы действительно поохотитесь.
Успеть напоследок!
После 11 числа сентября начались утренники, но погода установилась теплая и ясная, и, предполагая, что бекасу нет оснований улетать 22 числа, я опять посетил Дочь. Опять с десяти до двух часов, я застрелил 43 штуки бекасов. Хотя стойку выдерживал не каждый, но все-таки большей частью бекасы вели себя прилично и я остался доволен моим полем.
Конец сентября и начало октября стояли теплые, изредка моросливые, настоящие августовские дни, и, по счастливой случайности, третьего числа октября, я опять попал на Дочь и поохотился — лучше желать нельзя. День был до того тепел, что я ходил в летней блузе. Теплынь стянула Дочь, и при легкой ходьбе я напал на массу дичи — сытой и смирной. С 8 часов до полудня, я застрелил 32 бекаса, 18 гаршнепов и 2 дупеля, то есть 52 штуки.
Можно было еще ходить, еще бить, но я наохотился до полного довольства и уехал, думая, что до будущего года простился с Дочью. Однако, сам того не предвидя, 9 числа октября я, пользуясь свободным днем, опять бежал на Дочь, бежал не с тем, чтобы поохотиться, а чтобы застрелить дичи, и нужна она была, да и недаром сказал поэт: «Последние цветы милей роскошных первенцев полей!».
На многое я не рассчитывал, но главное — был умысел пошарить по приболотным лескам вальдшнепов. Погода стояла неприветливая, — после значительного утренника, холодный ветер нагнал тучи; было сиверко (холодно и ветрено. — Прим. редакции) и тоскливо.
Проходив часа полтора по зарослям и не подняв ни одного вальдшнепа, я завернул на болото и в течение двух часов застрелил 10 бекасов, 5 гаршнепов, 5 погонышей и 2 кряквы, 22 штуки, сознаюсь — без особого удовольствия. Дичь была очень сыта и чрезвычайно смирна, стрелялось безукоризненно, но старуха моя ходила как-то вяло и неохотно, и самому было не по себе. Может быть, чувствовалось, что это последняя осенняя охота из-под легавой.
Так оно и вышло: с 10 числа началось ненастье, дожди, холода и всякая мерзость, не без слякоти. Авось, думалось, пережду дожди, распогодится, авось найдем еще пару-другую вальдшнепов, но за дождями наступили холода, и 18 число одарило свежим снежком, а вальдшнепов так я и не видел ни одного во всю осень.
Да будет же благословенна тароватая (щедрая. — Прим. редакции) Дочь, со своими плавнями и топями. В четыре поля, другими словами, в течение четырнадцати часов, взять 77 пар красной дичи, при ежегодно уменьшающемся количестве дичи, не везде удастся, если не считать тех охотничьих «эльдорадо», которые нам и во сне не снились и которые существуют лишь в воспоминаниях давно прошедшего.
Обыкновенно от охот из-под легавой, мы, непосредственно, каждую осень, переходили к гончим; но в настоящем году пора эта ушла незаметным и самым предательским образом. Крайняя сушь сменилась неустанными ненастьями, — теперь пошли морозы, выпал снежок, и чернотроп канул в вечность. Были попытки два-три раза, но гоньбы никакой.
Осталось ждать, что даст нам зима. Русачков, говорят, достаточно, но насладиться истинным чувством довольства надежда потеряна, — не ожидать теперь теплого и потного денька, когда заливной, неустанный гон кипит и хватает прямо за душу. Видно, надо дать отдохнуть и природе, доставляющей нам столько, может быть, незаслуженных восторгов. Пусть же мирно спит она, родная, до весеннего пробуждения, на утеху всякой дышащей твари.
Дмитрий В., г. Короп Черниговской губернии, 20 октября 1881 г.
