На тайменьих порогах

Быстротечно лето на Котуе — заполярной порожистой реке. Давно ли по каменистым откосам гуляло половодье, а они уже зазеленели, будто клинья озими. Меж холодных, отполированных до лоска голышей дружно проглянули подснежники, и отовсюду, даже из трещин в камнях, щетинились зеленые стрелки полевого лука.

На тайменьих порогах
Река_Котуй_by Shirik@FLICKR.COM

Неделя не прошла, и погасло бело-голубое пламя сон-травы. Откос зажелтел лютиками, а наконечники луковых стрел уже закучерявились и поседели. Коротко, но дивно лето на Котуе. Круглые сутки сияет солнце. Все живое спешит отогреться, насытиться впрок, а жаднее всех жируют на Котуе таймени…

Еще в Новосибирске, собираясь с геологами на Таймыр, я слышал от них, что на Котуе водятся эти хищные рыбины, но почти не надеялся выловить хотя бы одну. Для меня незнакомая река — всегда без рыбы. Что там ни рассказывайте, а пока не выужу хотя бы уклейку — не поверю, что водоем обитаем. А вот Валентин Воробьев, один из наших спутников, был рыболовом совершенно иного склада.

Едва вертолет высадил наш отряд на Котуе — в его гористой и совершенно безлюдной части, — как Валентин схватил спиннинг и помчался к устью притока Уоран. Еще в воздухе он грозился к первому столу поставить рыбу и на уху, и на жаркое. Пока мы укладывали вещи и ставили палатку, Валентин без устали хлестал блесною белые барашки перекатов, переходил с одного берега притока на другой, но… на обед была гречневая каша.

— Ничего не понимаю, — ворчал Валентин, отодвигая почти не тронутое блюдо. — Тут что-то не то. Попомните меня. Вот завтра на порог пойдем — там я вас завалю таймешатиной.

Назавтра вверх по Котую ушли работать трое — начальник отряда Сергей Арсентьевич, Валентин и техник Лешка Побержин — бесшабашная веселая голова. Все трое вооружились спиннингами. А нам с Юрой Калугиным (в обиходе — Боб) было велено заготавливать лес для постройки катамарана. Покончили с работой поздним вечером. Поужинали, пора бы и спать. Но как ляжешь, если ночь и не думает наступать? Очень трудно привыкнуть к солнцу незакатному. Вот и я во втором часу «ночи», когда солнце снова неторопко пошло на подъем, отправился к перекату на свою первую рыбалку.

На горных реках рыбачат, как правило, спиннингом и обманкой — нелепой, как мне казалось, снастью. Представьте: тройничок с прикрученным пучком из рыжих волос или перьев. «Да такой ли, — думалось, — дурак хариус, чтоб позариться на пугало?!» Хотя у меня имелись и спиннинг, и обманка, но я взял с собой обыкновенную удочку и донки, на которые раньше я неплохо ловил налимов. Так-то вернее…

Первым делом — поймать живцов. Поплавок плясал и носился по волнам, крючок цеплялся за камни. Как тут угадаешь поклевку? Я уже хотел было оставить пустую затею, но смотрю: поплавок явно повело. Подсечка — и в руках трепыхнулась плотва. Отличный живец. Значит, рыба в Котуе есть!

Борьба с тайменем

Три живцовые донки я поставил с обрывистого мыска, через который шумно перекатывались и закручивались спиралями струи. Поставил — и окончательно потерял покой. Что бы потом ни делал, а про донки нет-нет, да вспомню. Эти донки — как непроверенные лотерейные билеты. Только выпадет свободное время — я к мыску проверять. И все впустую…

На второй день, в обед, сморила нас жара. Абсолютно равнодушный к рыбалке Боб «на полчасика» полез в палатку, а я снова пошел на перекат. Шагал налегке, в одних плавках, пританцовывая на острых камнях.

Проверил одну закидушку, ищу вторую. Что такое? Леска стоит против течения… Достал из трещины приваленную камнями тычку и осторожно начал выбирать леску. Она натянулась, и я почувствовал, как что-то большое нехотя пошло к берегу. Леска то натягивалась, то слабла. И вдруг со свистом рванулась между пальцев. Тычка звонко влипла в ладонь, потянула с уступа. Подумалось, все. Но леска выдержала, немного ослабла: рыбина, очевидно, уперлась в подводный уступ.

С этой минуты я уже был не я. Сознание, что на тройнике что-то большое, что оно в любую секунду может уйти, сорваться — именно близость возможного счастья и несчастья ошеломила, погнала толчками кровь. Хотелось поскорее выволочь эту невидимую, большую рыбину, но одурманенный разум еще подавал совет: не спеши, только не спеши. Я передохнул и без рывков потянул снова. Надо отвоевать для запаса хотя бы два-три метра лески и перемещаться ниже, на мелководье… Поддается, поддается…

Тут замечаю, что леска дважды обмоталась с другой — от третьей закидушки. Теперь к откосу не выйдешь, а отсюда, с обрыва, вытащить рыбу и не мечтай. Пришлось левой рукой ухватить натянутую леску пониже захлеста, а правой раскручивать свободный конец с тычкой. Высвобождаю леску и жду, как удара обухом, рывка. Обошлось. Ну, милая, пошли дальше.

Рыбина, словно опомнившись, снова рванула, описала полукруг и вдруг вымахнула из воды, замотав в немой решимости башкой. Таймень! Тайменище!

Я заскочил в реку и потащил его к себе, движимый одним инстинктом — ухватить, выволочь! Таймень рядом. До берега какой-то метр. Леска в левой руке, правая тянется к жабрам. Таймень забился, как связанный боров, обмотался трижды леской. Я упал, шибанул рыбу плечом, толкнул руками — к берегу, к берегу! Вставать уже некогда — штурм! И вот так, на четвереньках, выпихнул тайменя из воды. Коленки — в кровь, а я все качу и качу тайменя по откосу. Мо-о-ой!

Любая речная рыба мне кажется чудом — и литой из золота линь, и закованный в броню колючек ерш, и, если хорошо присмотреться, обычная красноглазая сорога. Но тайменем залюбуешься с первого взгляда: петушиной яркости плавники, красноватая, будто в ярости, кожа. И чего стоит оскал челюстей — тигроподобный, с четырьмя рядами зубов!

На тайменьих порогах

Таймень еще не сдавался, силился приподняться, и каждый раз голова его хряско стукалась о камни. Но вот он затих. Я подхватил его так, как берут ребенка, чтобы опустить в кроватку, и, что-то мыча, подпрыгивая, побежал к лагерю. Как жаль, что нет рядом новосибирских приятелей, а особенно давнего соперника по рыбалке Пети Пантюшкина — толстоватого, но неутомимого рыбака. Все-таки без зрителя удача — не удача.

— Боб! — закричал я. — Открывай палатку!

Сонный Юрка поднял полог и отпрянул назад. А я захохотал и сбивчиво начал рассказывать о схватке, переживая все заново.

Мы измерили спичечной коробкой длину рыбы — оказалось метр и тридцать пять сантиметров! Потом взяли два фотоаппарата и пошли к реке увековечить себя с трофеем.

Щука? Не рыба!

На следующее утро вернулись из маршрута ребята. Кроме образцов в их лодке лежал таймень килограммов на пятьдесят! Недолго я походил в рекордсменах.

А вскоре мы побывали на пороге Косой. Таймени стояли под порогом цепями: впереди — самые крупные, с крокодила, позади — помоложе, помельче. Хищники таились и за камнями, у самого дна, и у пенистой поверхности, суша на солнце ярко-розовые хвостовые плавники, стояли иногда впритирку к берегу, на виду у человека. Гудел порог, сшибались и закипали струи, белели буруны, и только таймени были неподвижны в этой круговерти. Они стояли в засаде, ждали…

На тайменьих порогах

Рыба с порогов скатывается хвостом вперед, как бы пятится под могучим напором потока. Оглушенную, обессилевшую и не видящую, что делается сзади, поджидают ее таймени. Брюхо у хищников набито крупными хариусами, сигами и даже полуметровыми тайменями — теми, что заняли место не по рангу.

На Косом каждый из нас, кроме Боба, поймал по двухпудовому тайменю.

— Хватит! — резко охладил наш пыл Сергей Арсентьевич. — Этих надо до ума довести. Не последний день рыбачим…

Так и распрощались мы с Косым, под которым на виду, как затонувшие колоды, стояли таймени.

Мы знали, что впереди у нас большое число притоков, на которых ловился хариус, а иногда хватали и «таймешата» — килограммов этак по пять-восемь. Но самые радужные надежды мы связывали все же с порогами, а их на нашем пути оставалось только два.

И вот мы у порога Улохан-Уоран. Улохан — значит «большой». После работы хватаем спиннинги и едва не бежим навстречу гулу и адской кипени. Только Сергей Арсентьевич, как обычно, не спешил, аккуратно ступая по острым камням. Он домовито расположился на мыску и сразу спокойно начал вываживать тайменя. По визгу катушки да по его широко расставленным ногам мы и догадались, что на мыске началась борьба. Побросав снасти, бросились на помощь, но Сергей Арсентьевич отмахнулся — мол, управлюсь сам.

Я сделал несколько торопливых забросов прямо в водослив, но бешеная струя тут же выбивала блесну на поверхность и швыряла на камни. Надо подняться повыше, пока там не занято место. Впрочем, Валентин почему-то бегал вокруг огромных валунов, что-то искал. Он подошел ко мне поникший, потерянный, каким я его, бывалого экспедиционного волка, никогда и не видел.

— Понимаешь, спиннинг не могу найти. Как провалился… Дай свой — на минуту. А то он уйдет.

Кто уйдет? Как можно потерять спиннинг? Ничего не понимаю. Но было в голосе и взгляде Валентина столько досады и неподдельной мольбы, что я, помимо желания, протянул свой спиннинг.

Валентин схватил его, как грамоту о помиловании, подбежал к воде, но почему-то не сделал заброса, а стал опускать блесну прямо под ноги, где в глубоком желобе клокотал поток. Там, привалившись к уступу, стоял здоровущий таймень. Валентин «нашел» его, пока искал спиннинг.

Едва блесна очутилась под тупым носом тайменя, тот яро цапнул обманку, метнулся от стенки и, влекомый струей, ринулся вниз по наклонному сливу. Валентин, ослабив катушку, понесся следом. На ходу что-то крикнул, указав на камень. Под валуном, в трещине, полеживал спиннинг. Я поднял его и пошел к верхним бурунам искать и своего единственного тайменя, «лицензию» на которого выдал наш строгий Сергей Арсентьевич.

Удача — и какая! — еще не раз щедро улыбалась каждому из нас. Вот и сбылись голубые рыбацкие сны… На плотву и налима я уже не смотрел. Да и щука была не рыба.

Я отдыхал после схваток с тайменями и сочувственно вспоминал о тысячах терпеливых стоиков с Клязьмы и иных обжитых берегов, приходящих в сильное волнение от окуня с ладошку. Милые бедные «дон Кихоты» от рыбной ловли!

Финал экспедиции

На память о сказочном Котуе я засушил зубастую голову тайменя и поставил на письменном столе. Ко мне зачастили рыболовы в одиночку и целыми группами. Глазели, слушали, вздыхали. Правда, почему-то не заглядывал Петя Пантюшкин. Наверное, боялся позеленеть от зависти. На Обском-то море он частенько меня облавливал…

О Пантюшкине я забыл. Забыл и о том, что под городом есть водохранилище, что там можно рыбачить. Я гладил иногда голову тайменя, и тот понимающе скалил зубы.

Вдруг, уже зимой, мне позвонил Пантюшкин. Ага, сдался! Но голос приятеля переливался и булькал радостно, как горный ручеек:

— Слушай, в Масляхе окунь снова пошел! И сорога прет. Едем на выходные!

— Знаешь, я занят…

— Что-о? — взревел Пантюшкин так, как ревет порог Улохан-Уоран. — Я тебя не узнаю!

— Понимаешь… Дело в том… Я поймал тайменя. Большого, с тебя…

— Какой таймень? У тебя, брат, горячка. Значит, нужно срочно на лед. Вари прикорм, мотыля беру на себя. Все! Бегу за мотылем.

Раздались короткие гудки, словно подтверждая, как спешил сейчас полненький Петя Пантюшкин. Я полез за рыбацким ящиком. Просто так, посмотреть. Взглянул на удочки, на алые капельки-мормышки, и в груди что-то шевельнулось, словно замкнуло какое-то реле и пошло наматываться, накапливаться все, чем живешь перед новой рыбалкой. Не заметил, как собрал и сложил у порога снаряжение, сварил пшенную кашу, истолок коноплю. Подосадовал: целый день до отъезда.

Юрий Чернов, Новосибирская область. Фото автора

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий