В заключительный свой сезон в Заполярье перед уходом на пенсию и переездом на «материк» собрался я поехать в угодья. Моя самая любимая весенняя охота — на гусей. Начинается она обычно в конце мая или начале июня. Сроки и продолжительность зависят от погоды, которая иногда, а она дама капризная, выкидывает такие фортели, что порой «шуба заворачивается». И в июне случаются заморозки до 20 градусов, бывает, что хлещет с небес то дождем, то ветром! Но в последние несколько лет наблюдается потепление и май месяц радует солнцем, снег быстро тает, на Енисее — ледоход, журчат ручьи, открываются озера…
В пятницу вечером после работы я уже выезжал из ставшего родным за 30 лет города Кайеркан по Дудинской дороге к повороту на Волгочан. Машину оставил на обочине. Достал ружье, рюкзак с привязанным сверху полиуретановым ковриком и широкие лыжи, без которых по раскисшему весеннему снегу было не пройти. За зиму у нас наметает сугробы до двух метров. Да и ручьи, бегущие по снеговым руслам, без лыж не преодолеть.
Радостная встреча
В наступившем полярном дне весенняя тундра, освещенная чуть опустившимся к линии горизонта размытым солнечным диском, пасторально растворялась в белесом мареве. Где-то заполошно закеркал куропач, а на ближайший куст села небольшая серенькая птичка. Это была пуночка — полярный воробей, как называют ее на Севере по внешнему сходству.
Из всех перелетных птиц она первая появляется у нас весной, чтобы за лето вывести потомство. Это бывает в мае. А зиму пуночка проводит в Центральной Азии и Северной Африке. Летом в тундре я этих птиц не встречал. Все северяне тепло вспоминают встречу с первенцем весны — «снегурочкой», как ее еще называют.
Как хорошо, что человек не может управлять природой, миром. Оглянувшись вокруг, мы видим «зловещий праздник бытия, смятенный вид родного края», как писал Николай Рубцов. Горно-металлургический комбинат, на котором мне довелось работать, газом из труб и сбросами ядовитых отходов в реки, озера и тундру убил все живое кругом на триста верст. И я без сожаления решил уехать на «материк», чтобы найти для сердца уголок — уютный и чистый.
Мои лыжи, как обычно, ширкали по подмерзшему за ночь насту. Рюкзак привычно сидел за спиной, а железный холодок ружья тешил вековечную повадку мужчины-добытчика. Допуская, что в жизни все предопределено, я поспешил порадоваться встрече с пуночкой — добрым живым существом на всем обозримом заполярном пространстве.
«Снегурочка», весело щебеча, перелетала от куста к кусту, питаясь только ей известной пищей. Дивная птичка не уносилась далеко, но строго выдерживала азимут на Север, поэтому сбиться с пути истинного нам не было дано!
Сели перекусить на берегу ручья. По льду уже бежал поток снеговой воды, который привлек Божью птаху утолить жажду. Пуночка, не замочив лапок, окунула клюв, смешно покивала головой, а когда вдоволь напилась, отряхнулась посвежевшим оперением и деловито отправилась к еде, которую я разложил на куртке-ветровке. Птичка скромно поклевала хлеб и, опустившись на лапки, сонно закрыла глаза, как бы говоря: «Ты, полярный бродяга, метрами меряешь тундру, а мне сотни раз надо крылышками помахать».
Прилетев из Центральной Азии через всю Сибирь на Таймыр, эта маленькая, нежная птаха преодолела почти три тысячи километров, чтобы найти в суровых северных широтах свою половинку. За короткое полярное лето пернатая семья должна вывести и вырастить птенцов и вернуться обратно в теплую восточную зиму.
Передохнув, мы с моей верной спутницей пересекли вешние воды ручья и углубились в тундру. Весеннее, уже не закатное солнце крутилось по горизонту, днем припекало и жгло лицо до медной красноты, очерняло бугры, берега озер и рек. На кустах тальника набухли первые почки, несмело проклевывалась сквозь грунт нежная зелень, низины в безветрии парили, и воздух насыщался запахами прелой листвы, мха и травы, чуть приглушенными тающим снегом.
Место для засидки
Из-за спины с юга послышались грустно-призывные крики гусей, и на небольшой высоте меня обогнала стая голов тридцать. Это были разведчики. Птицы упорядочили свои ряды и со снижением прошли над заметным издалека бугром — они годами не меняют привычный маршрут.
Я решил на этом холмике сделать засидку. Выкопал яму в снегу, замаскировал бруствер кустиками, поставил с южной стороны профиля — вырезанные из картона фигурки пернатых, раскрашенные под цвет гусей. Пролетные птицы, завидев отдыхающих собратьев и услышав призывные звуки манка, снижаются, а то и садятся рядышком и становятся вожделенной добычей охотников.
А в это время незакатное полярное солнце сместилось, приподнялось над горизонтом, разрумянилось. Тундра набрала теплоту небес. Серые ночные краски сменились голубыми, желтыми, розовыми…
Все выше поднималось солнце, освещало суровую, негостеприимную, непригодную для жизни человека землю, девять месяцев в году закрытую снегами, а три месяца — болотами, озаряло этот до щемящей боли любимый Таймыр за Полярным кругом, и птичку-пуночку на бугре среди белого безмолвия, и черные берега озер и рек, и серебряные вершины Путоранских гор, и кусты тальника, и оттаявшие мхи, над которыми раздавался гомон перелетных гусей.
Прощай, Север! Суждено ли мне еще когда-нибудь побывать в этих ставших за десятилетия уже родными просторах: стылых, ветреных зимой и горящих огнем, жарких, прогретых коротким летом? За всем этим заполярным мирозданием укрывался я порой от зла, обид и горестей жизни. Получил впечатлений и эмоций на четыре книги и сюжетов на двести графических черно-белых рисунков. И до сих пор не жалею о прожитом.
Белая полярная ночь. Ветер стих. Невдалеке на лайде (прибрежном участке, периодически затапливаемом) мышкует песец. Вдруг из-за бугра на него спланировала большая белая сова. Зверек в грязно-серой шубе упал на спину и замолотил в воздухе лапами, отбиваясь от непрошеного хищника. Сова взмахнула своими метровыми крыльями и улетела продолжать разбой средь белой ночи.
Где-то в кустарнике токовали куропатки. Стайка пуночек весело налетела на бугор, и моя верная спутница, решив попрощаться, зависла, затрепыхала крыльями, смешалась со своими сородичами, и они растворились в бескрайних просторах тундры.
На душе моей было тихо и светло, как в этом вечном мире, где все радуются возрождению жизни после долгой полярной зимы, строят новую, желают ее продолжения. Я сидел и думал, что завершилась северная моя эпопея. Скоро и мне надо начинать новую, более свободную, независимую «материковскую» жизнь. Пока есть силы, желания, возможности, пока могу дарить, созидать, творить добро — мне будет интересно и не скучно жить.
А свою последнюю охоту на Севере я завершил без выстрелов. Не хотел нарушать тишину этого благословенного утра…
Геннадий Белошапкин, г. Омск
