Он сидел в позе ласточки с перебитым крылом. Главное — угнездиться с ногами на лавке. Снизу дуло, с боков дуло, сверху дуло. Когда-то он читал рассказ Мамина-Сибиряка «Зимовье на Студеной». В его голове отложился образ открытой всем ветрам старенькой избушки. Сейчас он полностью совпал с полуистершимся в памяти детским воображением.
Птицы улетели
Ночью раздавались громкие выстрелы. Это ломался лед на заливе озера. Оно носило название Глубокое. Большая масса воды давила снизу на лед, он прогибался, трещал, лопался. Он вспомнил, как в первый приход кричали лебеди.
Собака бросилась вперед, и Вячеслав, повинуясь какому-то неясному порыву, кинулся вслед за ней. Когда открылась взгляду водная чаша, он увидел семь белых птиц. Издали трудно было понять, что они выделывали, кружась на одном месте. Но вот все встрепенулись, забили крыльями, разбегаясь, оторвались от воды и медленно полетели в дальний угол озера.
Ночью он слышал их трубные крики, а утром вдруг обнаружил на поверхности озера белый ледяной панцирь. Не поверив своим глазам, он подбежал и потрогал его рукой.
— Верно, лед! А лебеди улетели…
Вячеслав радовался — сверху озеро казалось гладким, как стекло. Приятно будет по нему ходить, особенно после небольшой порошки. Но через три дня погода изменилась: подул южный ветер и как будто выдавил из-подо льда воду.
Она расползлась по поверхности бурыми натеками. Всю ночь бушевала метель. Утро открыло взгляду белые полосы снега, похожие на барханы, они перемежались с темными разводьями, покрытыми трещинами, в которых зловеще матово чернели окна.
Немыслимо было поверить в то, что можно решиться перейти через залив. Вырубив жердь, он ступил на лед. От легкого удара раздался звон. Звук, долетев до противоположного берега, возвратился обратно. Лед потрескивал, но держал! Многочисленные трещины змеились, причудливо сбегаясь то в одну, то в другую точку, но даже здесь лед был прочный. Вячеслав скоро привык и перестал шарахаться от черных зигзагов. Лапка опасливо косилась на темные пятна, обходя их стороной.
«Человек и собака из одного теста сделаны, и живет в них инстинкт самосохранения», — отметил Вячеслав меланхолически.
Впрочем, забросила его судьба на север перед самым сезоном, и он не успел как следует подготовиться. Это зимовье, построенное лет пять назад рыбаками, требовало, конечно, капитального ремонта. Увы, ранняя осень перечеркнула надежды воспользоваться подручным материалом. Вот и приходилось в метельные ночи сворачиваться на лавке наподобие подбитой ласточки.
А еще была проблема с дровами. Добрые люди поставили неподалеку поленницу из березовых и еловых чурок, но чурки упали в моховину и отсырели. Наколов поленья помельче, Вячеслав сложил их вокруг печки, потом устроил под потолком нишу-сушилку, где постоянно хранилась растопка: береста и мелкие лучинки, ежедневно пополнялся страховой запас.
В следующий приход вместе с Федором они утеплили избу, обили ее снаружи пологом, а изнутри вдоль нарт войлоком, засыпали высокой снежной завалиной, но все равно тепло выдувалось. Землеройки считали это зимовье своим и носились по нему с топотом и наглостью. Обнаружить все ходы на улицу, проделанные «соседями», конечно, не представилось возможным.
За соболями
Вчера он тропил соболя. Ходил за ним на лыжах, распутывал петли, смекал, чем питается зверек, как ведет себя. Соболь охотился в трех местах на мышей, один раз — на белых куропаток, бегал по следу горностайчика, по заячьей тропе.
Заметил Вячеслав: соболек держится поближе к зарослям ольхи, карликовой березки, бегает по закрайкам болот. Открытые места, где он весь на виду — сова или филин запросто сцапают, — не боится преодолевать, чем отличается от южных, более осторожных собратьев.
Солнце который день не показывается, в облаках прячется, а морозы к минус 30 градусам подбираются. В четвертом часу вечера уже сумеречно. Засек направление к дому. Слева закат едва розовеет. Спереди на просвете что-то темнеет в кроне кедра.
Рядом еще два пятна — глухари на ночлег устроились, в снег они не зарываются — маловато его. Тщательно выцелил. Первые два упали после выстрелов, словно груши. Третий сорвался, его сук спас. Прошумев в зарослях, пролетел четвертый.
«Хватит двух», — подумал Вячеслав, разглядывая добытых красавцев.
Морозы сменились оттепелью. Это еще хуже — ходить в лесу на голицах — одно мучение. Шаг вперед, два шага назад получается, сдают лыжи.
Четвертые сутки сугробы ветер по ночам наметает, скоро из избы без лопаты не выйдешь. Ну, а следов соболиных совсем не стало: то ли отлеживаются зверьки, то ли ушли. Про «ходовых соболей» на севере он более чем наслышан.
Правда, те трое, что в разрешенные капканы попались, вроде бы местные были. Подошвы лапок у них не стерты снизу, по этому признаку опытные промысловики мигрантов отличают. Но вот загадка: тайга-то большая, а они на каком-то пятачке ловятся. На других опушках проходят мимо ловушек, не глядя на заманчиво покачивающиеся куски рябчиков и глухарей.
Он вспомнил, как в первый поход с Федором они нашли чей-то балок, не указанный на карте, заночевали в нем, потом прошли на озеро Глубокое и, раззадорившись, решили вернуться домой. Хотя и шли по азимуту пять часов без передыха, никаких признаков приближения жилья не усмотрели. Пришлось заночевать на сухом бугорке среди болота.
Утром он пошел на разведку, интуитивно взяв поправку в пятнадцать градусов, и вскоре услышал звук мотора, Алексей (профессиональный рыбак) проверял сети. Слава не удержался, сходил к базе, попил горячего чаю, скушал жареную пелядку, надел зимнюю шапку и потом отправился за напарником. На его месте он бы и сам вышел с учетом слышимости работающего мотора, но попался особый связчик, напрочь лишенный чувства солидарности или, точнее, инициативы.
Оказалось позднее, что на штурманских картах было указано магнитное склонение в 17 градусов от заданного курса, вовремя он спохватился и сделал почти такую же поправку. Вообще на этих северных широтах в двух шагах от полярного круга надо быть особенно осторожным, без компаса заблудиться — пара пустяков, местность равнинная и болотистая, видимых ориентиров, как в горах, нет.
Неудачи
В последние дни не везет с добычей. Лапка трех глухарей облаяла; пока крался, кусты обходил — слетели.
К косачам подошел на выстрел, собака вперед выбежала — спугнула. Копалуху стрелял сквозь ветки — промазал. Белку, наоборот, пулькой рикошетом задело, дыру в спине разворотило. Вячеслав снова отправился тропить знакомого соболя — «Постоянного», так он его назвал. Соболь часто мимо его капканов пробегал, на приманку — никакого внимания: видно, опытный «профессор». И вот, проделав по его следам круг в семь-восемь километров, нашел он узкое место — лентой тянулся березняк между двумя болотцами, набил зверек тропку.
Аккуратно, чтобы не разрушить отпечатки лапок, подрезал он следы, в трех местах капканчики поставил, теперь уж точно попадется… Увы, ночью все задуло. Заровняло. Вячеслав почувствовал какую-то апатию, не тянет его, как прежде, бежать с рассветом, взметывая целину снежных сугробов, искать соболиные сбежки…
Сейчас же он долго обдумывал варианты, старался избежать случайностей, как будто не знал, что есть только одна большая случайность длиною в человеческую жизнь! За долгие годы таежных скитаний события начинали путаться в его памяти, набегать друг на друга. Теперь он уже не пытался пережить их заново.
Проверил речной путик — соболюшка попалась. В зимовье оттаял зверька, стал разглядывать: мех клочьями лезет. Ободрал шкурку, она — как решето. Вспомнил: кедровка рядом с капканом крутилась, приманку долбила, вот и испортила шкурку.
Эх, глупая птица, сколько про тебя хороших слов написано, как ты расселяешь хлебное дерево тайги — кедр… А тут! Какая душа охотника вытерпит, чтобы не взять тебя на мушку?..
Подходило время выхода на базу. Еще раз обошел по старым лыжницам ставшие приметными ложки, распадки, ручьи, болотца, будто хотел запомнить их получше. Вот куртина молодых кедров, здесь он спугнул сразу шесть копалух, одну заметил на березе, она и стала добычей. Вот дерево одинокого косача, а вот — оленья лужайка, а здесь выводок рябчиков живет…
Поздняя охота
На последний день оставил самый длинный путик, надеялся — вдруг повезет. И точно, попалась-таки самочка, в этот раз никто шкурку не попортил. Повеселел. Поставил три капкана. Лыжи с утра хорошо катились.
Боковым зрением заметил копалуху. Шлеп. Полетела вдоль речки, скрылась за поворотом. Лапка ее разыскала, потом глухаря облаяла. Рюкзак потяжелел. Мимо пролетели еще две крупные птицы — это собачка на прощанье старается, работает.
— Все, хватит! Пошли! Пора и честь знать…
Вышел на центральную лыжню, но ход замедлился, снег стал прилипать снизу к лыжам. Старался идти как можно быстрее, но сумерки сгущались еще стремительнее. Копалуху он уже давно подвесил у тропы, а рюкзак тянул все сильнее. Последние километры шел на «автопилоте». Хорошо хоть луна слабо освещала запорошенную снегом канавку, от нее лишь узкая полоска оставалась.
— Тебе что, дня не хватило? — встретил его вопросом напарник.
«Конечно, не хватило»,— подумал Вячеслав, но сил для ответа уже не было.
Стянул мокрую одежду, обувь, проглотил ужин, и сознание его куда-то уплыло… Ему слышались гортанные голоса, и он видел, как большие белые птицы разбежались, ударяя крыльями о воду: вот они оторвались от поверхности, сделали над озером плавный полукруг, вытянулись в короткую линию, взяв направление на юг, и скоро превратились в одну, почти невидимую глазом, точку.
Анатолий Зырянов, г. Красноярск.
Этот рассказ был опубликован в декабре 2009 года в нашей газете «Красноярский охотник и рыболов».
