С моим другом Перегаровым, как известно, произошла такая история. Однажды он охотился на бизонов за Невской Заставой шагах в тридцати от трамвайной остановки, и вдруг тигры. Ровно двенадцать штук. Перегаров, не будь дураком, взобрался на телеграфный столб.
Тигры тоже оказались не глупые и улеглись вокруг столба.
— И вот, — жутким голосом повествовал Перегаров, — подгнивший столб покачнулся, и я стремительно полетел вниз.
На этом месте я взволнованно перебил его:
— Если ты упадешь, я тебе голову размозжу!
Слава Богу, он не упал и впоследствии сделал из меня приличного охотника. Для этого понадобились две вещи: фляга со спиртом и уменье врать. Последний талант, по его мнению, находился у меня в полном порядке, а флягу со спиртом он подарил мне в тот самый день, когда я первый раз отправился на медведя.
— Добрый глоток проясняет зрение, сын мой, — напутствовал меня Перегаров, — перед тем, как стрелять, вспомни о фляге, хотя ты и не пьешь.
Я пообещал. Часов в двенадцать ночи я был в самом центре медвежьей охоты на Крестовском Острове, около 21-го дома отдыха переплетчиков.
Дьявольская темь мешала мне рассмотреть медведя, хотя он находился где-то очень недалеко. Я длинным глотком прояснил зрение. Вижу, медведь стоит на задних лапах в пяти шагах от меня и терпеливо ждет, когда я выстрелю.
«Эге, — думаю, — приятель, ты хочешь, чтобы я выстрелил тебе в грудь и испортил шкуру. Дудки! Хороший охотник этого не сделает. Хороший охотник стреляет в глаз».
Я так и сделал, предварительно глотнув из фляги. Медведь не шелохнулся. Это был умный зверь, решивший подождать, когда я выстрелю во второй глаз. Я снова глотнул и выстрелил.
Медведь, однако, упорно не желал падать. Мало этого он медленно с огорченной миной стал приближаться ко мне. Я на дерево. Медведь за мной. Патроны мои были израсходованы, поэтому я, пренебрегая опасностью, сердито крикнул:
— Что вам угодно?
Медведь взревел страшным голосом:
— Немедленно подпишись на заем индустриализации!
Я, разумеется, враз отрезвел, за что Перегаров до сих пор ругает меня.
— За каким чертом, — говорит он, — понадобилось тебе трезветь, если я в твою флягу налил… кипяченой воды!
Игнат Ломакин, 1927 год
