На Аганском увале, что по сибирским меркам «чуть-чуть» севернее среднего Приобья, уток гнездится мало. Но местные охотники-утятники могут отвести душу два раза в год — на весеннем и осеннем пролетах.
Особенно хорош весенний. К середине мая, когда вскроются болота, ручьи и речки, а солнце почти не скрывается за горизонтом, тысячи уток самых разных пород останавливаются у нас на отдых, чтобы, набравшись сил, лететь в милую их сердцу тундру.
Охотиться с чучелами можно всю ночь, брачные игры всей пернатой братии проходят именно в сумерках белой северной ночи. С восходом солнца все замирает, утки кормятся и лишь изредка делают небольшие перелеты.
Одно такое болото наша компания облюбовала лет десять назад. Каждую весну мы добираемся на УАЗике до старой буровой и месим болото до таежной избушки, что на берегу безымянного озера. Не успевает пот высохнуть на спинах, как каждый из нас спешит занять излюбленное место.
Я сделал скрадок в центре большого болота у края лужи. Нарубил и натаскал метров за триста сосенок. С трудом воткнул их в мерзлый торф. Выставил чучела, благо глубина лужи не доходила до колена, поудобнее устроился на ящике и стал ждать.
Лет был хорошим, выбирал только селезней шилохвости и свиязи, стрелял наверняка. Но к утру, часа через два охоты, мое самозарядное ружье вдруг закапризничало. А вернее, превратилась в очень плохую одностволку. Затвор не желал расцепляться со стволом и застревал в заднем крайнем положении. Требовались большие усилия, чтобы система сработала.
Помучившись немного, пошел в избушку. Разобрал пятизарядку, промыл в керосине затвор, ругая себя последними словами за то, что не удосужился сделать это дома. Испробовал ружье — работает. Поспешил обратно в скрадок.
Обойму пятизарядка выпустила исправно, и снова ствол застыл в мертвом зацеплении. Соображаю, что затвор не только промыть, но и смазать надо было. Но солнце уже показалось над краем тайги, и идти в избушку не стоило. Разбираю ружье прямо в скрадке. Раскладываю на мох кольца, пружину, цевье, думаю, чем бы смазать затвор.
И в это время слышу сзади громкое «га-га-га». Инстинктивно пригибаюсь и выворачиваю голову. На меня с резким снижением идет косяк белолобых гусей!
Дергаться бесполезно. «Автомат» не двустволка — за секунды не соберешь. Гуси налетают с шумом, не выше десяти метров, ломают крылья, заходя на посадку. Они увидели меня, только поравнявшись. Гогот усилился, и вся стая, не менее семидесяти штук, резко взмывает вверх.
А я все это время сижу, согнувшись, держа приклад в правой руке, а ствол — в левой.
Пока приходил в себя, подошел Геннадий и закричал:
— Ты что, сдурел? Прозевал что ли?
Посидели вместе, я рассказал, как дело было. Геннадий посочувствовал и ушел. И я стал собираться. Вдруг мое внимание привлекло громкое хлопанье. Прямо напротив меня, на той стороне лужи приземлился огромный глухарь.
Он степенно вышагивал по мху, изредка склевывая прошлогоднюю клюкву. Ружье заряжено крупной дробью и я, согнувшись пополам, направляюсь к мошнику. Когда до него остается метров 80, он явно забеспокоился. А когда глухарь расправил крылья, я выстрелил навскидку. Сразу понял, что бесполезно.
Но что это?! Глухарь летит прямо на меня. Пропускаю мимо мощную птицу. Совсем рядом. Поток воздуха от ее крыльев бьет в лицо. Разворачиваюсь, выцеливаю, жму на курок, и с ужасом понимаю, что ружье опять заело. На сей раз Генка уже не сочувствует, а откровенно смеется.
Много лет прошло с тех пор, но эту охоту вспоминаем часто. И ружья чистим и смазываем заранее, а то уж очень сурово они могут «отомстить».
Сергей Колчанов, Г. Тюмень
Этот рассказ был опубликован в нашей газете «Тюменский охотник и рыболов» в апреле 2009 года.
