Поначалу в этот год Белоногому везло. После жестоких боев с соперниками он всю осень водил по лесам покорное ему стадо лосих. За двумя старыми самками-лосихами тянулись еще телята-сеголетки, а для остальных эта пора была первым брачным сезоном.
Ревностно охраняя свой «гарем», Белоногий никому не давал отбиваться от стада, загонял подопечных в дальние таежные распадки с множеством ручьев и речек, берущих начало в этих местах. Там обширные заросли малины, смородины чередовались с молодым рябинником и осиной. Это были добрые кормовые угодья. Вдали от охотничьих троп, в укромной местности крупные лесные животные в преддверии голодной и холодной зимы предавались откорму-жировке.
По ночам наступали заморозки, но днем всходило неяркое осеннее солнце, и лоси, беспечно разбредаясь по логу, поедали верхушечные части побегов.
Белоногий, ухаживая поочередно за самками, всегда был настороже, кидался на посторонний шум и шорох, а уж при виде соперника просто свирепел. Когда случались страшные схватки, молодые деревца здесь оказывались сломанными, земля, вспаханная копытами быков, пестрела клочьями пены, шерсти, а иногда и пятнами крови. Белоногий далеко прогонял соперника, безжалостно доставая его на бегу рогами — восемь отростков на каждой сохелопате говорили о возрасте и жизненной силе зверя.
Но вот полетели сверху снежинки, все гуще и гуще отбеливая ночь, затягивая сплошной пеленой короткий день, укрывая белым одеянием землю, кусты, деревья. В лесу остро запахло свежим снегом, замешанным на аромате стылого смородинового листа и пихтовой хвои. В сплошной круговерти снежной крупы было трудно различить, где небо, а где — земля. Все вокруг цепенело, словно в сонном царстве. Белоногий все чаще удалялся от стада, выбирая места лежек, укрытые от чужих глаз, сделав перед этим дветри обманные петли по направлению ветра, чтобы вовремя обнаружить при случае крадущегося за ним по следам волка или человека с ружьем.
Самки при его приближении оборачивали к нему головы с большими темными глазами. Старые, по шесть раз телившиеся лосихи были настороженны и еще долго молча прислушивались к звукам. Тихими морозными ночами сюда явственно доносился стук колес проходивших поездов, далекий лай собак из деревень, а по утрам — треск заводимых и работающих тракторов. Это были хотя и чуждые лесу, но уже привычные и не пугающие зверей звуки.
Вздрагивать заставляли все чаще и чаще слышимые окрест выстрелы. Иногда казалось, они приближались, и тогда все стадо испуганно поднималось на ноги, сбивалось в кучу. Решение броситься в чащобу, скрыться, уйти подальше от пугающей стрельбы оставалось за Белоногим, но он медлил и не спешил этого делать. Открылась зимняя охота, и если стадо без крайней надобности стронуть, то оно соберет по следам за собой целую свору притравленных по лосю собак и их безжалостных хозяев.
Нужно как можно дольше на месте держать лосих, затаившись на отстое. Это подсказывал не только врожденный инстинкт — так поступали старые, опытные вожаки стада, лоси-быки, когда Белоногий еще тогушонком, а затем молодым лосем ходил за ними по тайге.
Передвижку, миграцию следовало начинать только под снегопад — пургу, которая полностью заметет следы…
Но беда пришла. Морозным утром Белоногий сквозь дрему почуял приближение собак. Он спешно поднял и стронул с лежки стадо, но уйти ему не дали. Свора из пяти собак-лаек сходу отбила и закрутила на заснеженном пятачке-чистовине старую лосиху с лосенком. Лезли к ним спереди, сбоку, оглашая визгом распадок, по которому эхо разносило их захлебывающийся от злобы лай.
Ненадолго разметав свору, Белоногий дал возможность оставшемуся стаду оторваться от собак, а затем, догнав, спешно повел его подальше от этого лая, обходя опасные открытые места. Две зверовые лайки, бросив лосиху с лосенком, увязались было за ним, но через пару километров вернулись по своим следам.
Из распадка с треском раздались выстрелы, лосиха и лосенок легли рядом, но лосенок был еще жив. Хребет у него был перебит жаканом, а смерть все не наступала. Он пытался встать, цепляясь передними ногами за снег, разгребая его до земли. Собаки, озверев, сдирали у него шерсть с боков, забивая ею пасти, кашляли и лаяли взахлеб. На краю поляны спешивались с лошадей, радуясь неожиданной удаче, двое егерей, получивших на днях поощрительную лицензию на отстрел лося.
Второй выстрел в ухо, в упор, добил теленка, только что влажными глазами обреченно и со страхом смотревшего на подходивших к нему двуногих. И он уже не слышал, как напарник покрыл стрелявшего матом:
— На хрена ты патрон истратил? Пусть бы собаки потешились!
Засада
А к полудню, когда казалось, что все страхи уже позади, везение отвернулось и от Белоногого. На дальнем выходе из распадка подуставшее, пугливо прядающее ушами на каждый шорох стадо нарвалось на линию стрелков засады, и после оглушительного грома выстрелов лоси шарахнулись напролом по кустам и чащобе в разные стороны. Молодую лосиху, бежавшую ближе к стрелкам, прошили пулями насквозь из карабинов двое бывших военных, ныне пенсионеров, помогавших на общественных началах егерям «охранять» природу. Уходя от засады, почувствовал и Белоногий, как что-то резко обожгло ему холку.
Пуля только повредила ткани мышц у поверхности спины, не задела жизненно важных органов. Но рана кровоточила, и спину лося при беге раздирала боль, хотелось остановиться, затаиться, лечь. И только боязнь нового появления собак продолжала гнать его, уставшего, дальше…
Рана вскоре затянулась и стала заживать, но бороться за существование теперь приходилось в одиночку. Вернуться в знакомый распадок, искать лосих Белоногий больше не решался. Ему еще дважды за этот тяжелый сезон пришлось рвать кольцо зверовых лаек, уходить в иные места от звука дальних выстрелов.
Не инстинкт, а опыт и нужда подтолкнули его и вовсе к неожиданному способу спастись: оказалось, безопаснее провести остаток зимы вблизи… человеческого жилья, где выстрелов не слышно совсем, и вдобавок, если повезет, можно наткнуться на оставленный стожок заготовленного сена. Его обиталищем стали кедровники и заросшее молодым осинником болотце на краю немноголюдной, относительно тихой деревушки в зеленой зоне города. Кору с растущих осин Белоногий за три недели обглодал чуть не до середины стволов, но голодная жизнь оставалась предпочтительнее запаленного бега в страхе от охотников.
Стронул его с места деревенский кузнец, пришедший в лес нарубить черенков для инвентаря. Лось, зная, что теперь, в малоснежный период, следы его долго не будут заметены, вынужден был уходить как можно дальше в тайгу, петляя и путая след. В конце концов, в глухой чащобе он остановился и успокоился, нашел удобную лежку, стал подыскивать корм. Но холодной звездной ночью с лежки его вновь поднял на ноги страх: издалека до него донесся тоскливый многоголосный вой волков.
Стая
Эту стаю волков с обжитых мест выгнали в голодное время охотники из соседнего района. Капканы, облавы, погоня на снегоходах сделали, наконец, свое дело. Матерый, волчица, двое прибылых и два приставших к ним волка одиночки были озлоблены. Лишь на четвертые сутки после ночной охоты им удалось поймать выскочившего из-под куста ошалевшего зайца, да прихватить на снегу худую, подраненную с осени тетерку.
Мелкая добыча только раздразнила и подстегнула мучивший стаю лютый голод. Но под утро, подыскивая новое место отдыха, где поглуше лес, волки пересекли неожиданно свежий след обитавшего, видимо, неподалеку крупного лося. Утренняя кормежка, на которую он вышел, должна была стать для него последней, иначе волчьей стае придется возвращаться назад, на покинутые места, в капканы и под пули охотников… Стая остановилась на короткую передышку, чтоб собраться с силами и вскоре двинуться по следу быка.
Вожак поднялся с лежки первым. Волчица тоже бесшумно вскочила на ноги и, отряхивая иней с шубы, подошла к матерому с приветствием. Потершись мордой о плечо волка, она оглянулась.
Остальные выжидающе смотрели на них. Гуськом, след в след, стая двинулась за матерым на поиски добычи, а через полчаса, почуяв лося, как по команде, рассыпалась, охватывая кольцом болотце на краю лесного массива, заросшее густым осинником.
Белоногий, еще в ночных сумерках спустившийся сюда на кормежку, заслышал приближение хищников, но едва смог по глубокому снегу вовремя вырваться из облавы. Матерый вожак в три прыжка первым уцепился лосю в пах, но был отброшен прочь могучим ударом копыта. Успела полоснуть Белоногого и волчица, но замешкалась от толчка взвизгнувшего прибылого, которому крепко досталось рогами. Лось огромными прыжками вынесся через несколько мгновений из леса на поле, где снег был мельче и было легче уйти от смерти. Но шестеро волков, забегая вперед и сбоку, не отставали, поочередно делали броски на быка, стараясь распустить живот, нанести поглубже раны, обессилить добычу.
Белоногий то крутился на месте, отбиваясь, то вновь стремился вперед, разбросав нападавших.
Испытанные в боях волк-одиночка и волчица уже дважды доставали его клыками, вырывая куски мякоти с шерстью, давясь и проглатывая их на ходу. Остальные, хватая пастями окровавленный снег, также продолжали погоню. Кровь, струйками сочившаяся из ран Белоногого, ярила прибылых. Один, прижав уши, прыгнул было к горлу, но, не рассчитав, угодил под копыта и остался лежать на снегу с проломленным черепом. В очередных схватках-бросках, распоротые могучими рогами запаленного зверя, нашли свою смерть еще два обнаглевших в азарте охоты хищника.
Сил у Белоногого оставалось немного, и он, в конце концов, вынужден был остановиться, выбрав прикрытием от нападения сзади огромный, наполовину высохший кедр, стоявший на краю поля. Волки тоже остановили атаку, сели кругом, следя за лосем немигающими глазами и сообразив, что напролом его не взять. Стая за эту решающую охоту уже убавилась наполовину. Чья очередь следующая? Добычу бросать не хотелось, ее можно взять измором. Но силы истощены, да и голод можно утолить быстрее, вернувшись к еще не остывшим трупам погибших…
Вот такую картину и застали на краю поля местный егерь и его напарники, выехавшие в то утро на охоту по «горящей» лицензии.
Лицензию получил почетный охотник-пенсионер, лет двадцать уже не бравший в руки ружье и не ходивший в лес. Но охотились по ней его ухватистые сын с зятем. Егерь долго держал их, что называется, про запас, на случай, если не получит сам лицензию — разрешение на отстрел лося. Так и случилось, и вот он, будто уступив их просьбам, организовал охоту и рейд по борьбе с хищниками-волками одновременно. Такая двойная подстраховка действовала на проверяющих контролеров много лет без осечки.
Сам егерь не сразу вошел во вкус безбедной и добычливой жизни за счет леса. По молодости, работая шофером, он, мотаясь лето и зиму по проселкам и лесным дорогам между деревнями, стал держать за сиденьем машины купленную с рук по случаю мелкокалиберку. Тайком постреливал косачишек и зайцев, иногда добывал и продавал лису или барсука.
Но по-настоящему развернулся, добившись назначения егерем…
Местные охотники и население глухо роптали, активы первичных охотколлективов практически свернули всякую природоохранную работу, и даже сами потихоньку браконьерничали, копируя методы и стиль егеря: «Пусть лучше нам достанется, чем заезжим…», — говорили они.
…Волки и лось были замечены. Егерь, наметанным взглядом мгновенно оценив ситуацию, прокричал напарникам сквозь треск двигателей:
— Лось ранен и никуда от нас не денется! Давайте прижмем серых!
И началась другая погоня. Снегоходы, вспарывая снег по полю, быстро сокращали разрыв между волками. Каждый убитый хищник — это не только шкура, деньги, но и поощрительная лицензия на отстрел лося. За волчицу лицензия может быть бесплатной.
А если лицензией умело воспользоваться, по ней можно долго охотиться, да и Правила охоты позволяли находить «лазейки». К людям просачивались сведения, что иногда «официальными браконьерами» и их сподручными на 2—3 разрешения добывалось до двух и более десятков голов лосей.
При такой охоте годились все способы — охота из-под фар на автомашинах, засады с карабинами на тропах и водопоях, зимой погоня на снегоходах и другие, возникшие в богатый техникой век. Неслучайно народная молва откликнулась на такой беспредел горько-иронической поговоркой: «Береги лес от лесников, а зверей — от егерей».
Волки, утопая в снегу, из последних сил стараясь скрыться, нырнули в лог, где снегоходы потеряли скорость. Боясь упустить желанную добычу, преследователи открыли стрельбу с ходу. Пули буравили снег и взрывали его фонтанчиками, но волки сумели вырваться из лога и, сделав отрыв, вновь начали уходить полями к темнеющему вдалеке большому хвойному массиву леса.
Погоня прекратилась с приближением сумерек, когда хищники, рассыпавшись по одному у кромки поля, скрылись в густой, непроходимой тайге. Дальнейшее преследование их стало бессмысленным. Егерь, матерясь, проклинал неудачу и напарников-мазил, дал команду повернуть обратно…
Двуногие оборотни
Белоногий, шатаясь от усталости и потери крови, обреченно смотрел, как четвероногих лесных оборотней-волков погнали прочь в треске моторов двуногие оборотни, еще более страшные в азарте охоты. Он предчувствовал, что кто-то из них вернется за ним, за его жизнью, по его кровавому следу. Тяжело израненному, ему сегодня не хватит сил уйти от них достаточно далеко. А вблизи укрытия нет.
И все же, напрягшись, сделав последнее усилие, лось покинул поле и, пройдя километра два-три, тяжело переступая через колодины, стал забираться в самую чащу, в темный пихтач с непроходимым густым подлеском, чтобы, отдышавшись, избавиться от нестерпимо мучившей его боли.
Ложась в сумерках на красный от крови холодный снег и прикрывая глаза от слабости, Белоногий, конечно же, не знал и не мог предположить, что звериная судьба и инстинкт самосохранения, оставлявший в глубинах его существа капельку надежды на спасение, сыграют с ним после этой страшной волчьей охоты злую шутку.
Забираясь в хвойную чащобу, израненный и истекающий кровью, он пересек границу местного, небольшого по территории заказника, располагавшегося рядом с угодьями егеря и тех, кто всего несколько часов назад предпочел его убийству погоню за волчьей стаей.
В заказнике официально всякая охота была запрещена, и его массив мог бы стать действительно последним прибежищем и спасением для истребляемого крупного зверья и прочей мелкой лесной живности.
Но дурной людской пример и жажда легкой наживы заразительны: порядочность не была правилом тех, кто был призван охранять недавно организованный заказник. Два егеря заказника, два его «ангела-хранителя», день и ночь рыскали по маленькой охраняемой площади на «Буране» в поисках собственной добычи. Заслышав отдаленные выстрелы в угодьях соседнего ведомства, завидуя чужой удаче, они поутру спешно примчатся сюда, найдут по кровавому следу свой «навар» — крупного лося с непривычно светлой, приметной окраской подшерстка выше копыт. И добьют его, смертельно израненного волками. Тропы оборотней пересекутся.
А пока над пихтачем и стрельчатыми елками в окружении россыпи звезд поднимался двурогий месяц — немой очевидец еще одной лесной драмы.
Белоногий, подрагивая от холода и боли, смежил веки, ему вспомнился знакомый распадок в ярких красках осенней листвы, отдаленный трубный рев соперников и темные, влажные глаза смотревших на него лосих…
Николай Шилов
