Эти слова из заголовка обычно ассоциируются с парами лебедей. Звучит красиво и вроде правильно, никто не возражает. А с утками как? Весной их самцов даже по закону бить разрешено, дескать, выполнили уже свою задачу и теперь не нужны стали. А может они из-за этого и шарахаются от невестушек своих? Чтобы на них напасть не нагонять…
Дело было много лет назад. Сезон тогда уже открылся. Плывем мы с Валерой на лодочке в воскресенье после обеда, отдыхаем. Уровень в водохранилище поднялся метра на два, все деревья и кусты прибрежные скрылись, турбазы затопило немного. Камыши-то все равно вынырнули, только раньше они на твердом росли или на малой глубине, а теперь только макушки их торчат. Ни пройти, ни проплыть.
Конечно, для утки вольготно стало. Тайгу подтопило, к чистой воде не подойдешь. Где раньше зайцы бегали, там среди бурелома, гнездиться она стала. Да и прятаться проще. Плюхнулась у кустов, заплыла, и ищи ее. А то вообще среди деревьев крылья сложит, шлеп, и… скрылась.
Только залитые дороги, да поляны, как каналы в Венеции… Вообще-то красиво. Ну и плывем мы вдоль кустов почти.
А сзади нас пара уток нагоняет, да плотно так летят, крыльями касаются. Селезень-то, щеголем, а молодуха потемнее, поскромнее. Ну и плюхнулись они с разворота прямо в маленький перелесок на воде, который просматривается насквозь.
Мы заплыли от берега, некуда им теперь деваться. И с той, и с другой стороны этот участок простреливается. А наша маленькая «пролазная» лодочка уже проникла в небольшой пролесок. Каждую щепку, каждый куст оглядываем.
Тут вдруг срывается этот ухарь утиный из-под куста, да лететь. Ну, умчался бы подальше в камыши, было бы понятно. Все равно мы из-за деревьев промазали. Так нет, покружился он немного и сел поближе, на чистую воду на русле. И стрелять вроде можно, да деревья мешают толком прицелиться, выплывать надо.
Выбираемся на открытое пространство. А он на одном месте кружится, заведенный, как пружина. Только мы из кустов показались, взлетел, и сел поодаль. Далековато. Мы давай снова вторую утку искать. А он подлетел сзади, и прямо в кусты садится.
Да и сесть-то толком не собирался, заднюю часть только макнул, и снова взлет. Ну, уж тут-то мы по нему хотели ударить прицельно, как по сидячему, но с его выкрутасом больше деревьям дроби досталось. Отлетел он, шлепнулся на чистую воду, и поплыл к камышам.
Решили, что стрелять по нему не стоит — далековато. Да и подранок все же должен быть, скорее всего не уйдет далеко, только в камыши не пускать. Я на весла — и за ним. А он не торопится.
Только на выстрел подошли, взлетает, вот тебе и подранок! Опять бах да бах. На крыло потянул, через камыш перелетел и… головой на чистой воде шлепнулся. А чего не в камыши?! Мы ж его там днем с огнем не найдем?
Плывем добычу подбирать, заросли обошли, смотрим, а он голову поднял. Только к нему подтянулись, а этот изворотливый селезень снова взлетает! Мы опять его свинцом пригрузили, еле держится в воздухе. И опять опускается на чистую воду!
А сзади кряканье. Смотрим, от далеких уже деревьев утка вылетает, и высоко над нами уходит за дальние камыши. Крякнул ей селезень на прощанье. Хотел тоже взмыть… да только крыльями воду набаламутил.
Тут мы и сообразили, что это он нас от своей подруги отводил. Тяжеловато на душе стало. Добрали, конечно, бедолагу, чтоб не мучился. Но с тех пор мы весной не ездим на утиную охоту, даже когда ее разрешают.
Сергей Ковалев, г. Новосибирск
