В далекие послевоенные годы, когда я остался без родителей и находился в одном из детских домов на севере Белоруссии, мы, шестилетние ребятишки (и чуть старше), каждый день выполняли обязательные работы: убрать двор, заготовить дрова для кухни, почистить картофель. Оставалось и свободное время, которое использовали по своему разумению. Мы изучили окрестные места, подружились с деревенскими ребятишками, которые рассказывали нам, где какая рыба водится и на какую наживку ловится. Правда, нас тревожил волчий вой, иногда раздававшийся ночами из леса.
Первая встреча
Рыбалка стала нашим самым любимым занятием. Мы делали примитивные удочки, цепляя к леске крючок из проволоки, а поплавок вырезали из коры сосны. Ловили на речке окуньков и плотву. Рыбу мы нанизывали на кукан и несли в столовую, что было хорошим подспорьем к нашему скудному сиротскому пайку. Помню, как потешались надо мной друзья, когда своего первого окуня я поймал за хвост.
Недалеко от нас жил участник Великой Отечественной войны, которого мы звали дядя Вася. Пробегая мимо, обычно просто здоровались и мчались дальше. Но однажды весной я увидел возле его дома запряженную в телегу лошадь. Попросил разрешения погладить и получил в ответ одобрительный кивок. Однако коняшка никак не прореагировала на мое прикосновение. Тогда я тронул ее еще раз, набираясь смелости и приговаривая:
— Лошадка, не кусай меня! Вот увидишь, придет время, и ты будешь узнавать мой голос, есть из моих рук…
Я подошел совсем близко. Коняшка шевелила ушами, переступая с ноги на ногу. Видимо, ей непривычны были такие «нежности», да и само присутствие постороннего человека, хотя бы и ребенка.
Лучший друг
Несколько дней спустя я окончательно осмелел и начал осторожно гладить лошадь по спине, шее, за ушами. Положив на губы ладонь, почувствовал поток теплого воздуха и нежное прикосновение.
Коняшку я прозвал Резвым. Всякий раз, бывая у своего нового копытного знакомого, я говорил ему приятные слова. Он все больше привыкал ко мне, и мы стали доверять друг другу. После каждой встречи я вприпрыжку бежал к себе в детский дом, словно повидался с хорошим приятелем.
«Пора чем-нибудь угостить Резвого» — мелькнула у меня мысль. Тайком от воспитателей я принес корочку из своего жалкого хлебного пайка. Дядя Вася уже разрешал мне помогать расчесывать гриву коняшки, убирать, выполнять другие работы.
Резвый обнюхал мое угощение и осторожно взял теплыми губами, отрывисто дыша в мою ладонь. Я с восторгом смотрел в его большие темные и влажные глаза, слушал, как он с аппетитом жует, слегка покачивая головой. Возможно, эти ритмичные движения означали: «Благодарю тебя, малыш!». Но тогда я этого еще не понимал. Гладя Резвого по широкой шее, говорил:
— Мы обязательно подружимся, у меня ведь никого нет, кроме тебя. Как я хочу, чтобы ты стал моим другом!
Отчаянная гонка
В первые годы после войны лошадей в деревне не хватало, поэтому Резвый был нарасхват. Только и слышалось:
— Василий, помоги вспахать огород! Привези дров и сена.
Дядя Вася не отказывал, потому что деньги на покупку лошади собирали всей деревней. И вот как-то раз поехал он в лесничество в районном центре, чтобы решить вопрос с заготовкой дров. Припозднился и возвращался уже затемно. Поскрипывали полозья, возница вольготно развалился в санях, укрыв ноги шубой. Думал о чем-то своем, забыв об опасности, грозящей в те годы одиноким путникам.
Проехали поля, и начался тот самый глухой лес, откуда до жителей деревни доносился вой. Резвый заржал и понес. Василий понял: «Волки!». Принялся стегать лошадь, хотя она и без того мчалась во весь опор. Заметив волков, настигавших сани, задрожал от страха и взмолился:
— Поддай еще! А то нас, как пить дать, съедят и косточек не оставят!
Вдыхая пугающий звериный запах, Резвый прибавил скорости в этой бешеной скачке. Когда с возком поравнялся первый хищник, Василий хлестнул его бичом поперек морды. Сыромятный конец с узлом, видимо, попал по глазам, потому что серый взвыл и опрокинулся. Второй замешкался и отстал. Остальная стая была еще далеко позади.
Деревня выросла в ночи силуэтами домов с дрожащими в окнах огнями. Возле знакомого забора Резвый остановился как вкопанный. Бока ходили ходуном, словно меха гармошки, от тела валил пар, из углов рта спадала пена. С трудом сдерживая волнение, возница слез с саней. Ветошью протер спасителя, выпряг, укрыл мешковиной и старой фуфайкой, отвел в стойло.
Назавтра о происшествии знали все. Жители деревни удивлялись и хвалили Резвого. А я, обняв за шею четвероногого друга, угощал его корочкой и, поглаживая по голове, шептал:
— У тебя самые быстрые ноги! На тебя можно положиться!
Главный урок
К сожалению, Василий оказался неблагодарным хозяином. Когда началась летняя заготовка дров, лошадь работала на износ. Жару переносила плохо, а тут еще комары, оводы, гнус. Хвост помогал мало, не избавляя от нападения кровососов. Увидев после рабочего дня Резвого, я ужаснулся, настолько он был жалок. Угощая корочкой хлеба, негодовал от обиды, не сдерживая слез.
Не лучше стало и осенью, когда кончилась заготовка дров. Лошадь исхудала, хозяин не баловал ее и мало кормил. Я принес коняшке всю сиротскую пайку хлеба, обнял за костлявую морду и дал волю слезам. Ну никак не мог понять детским умом, почему дядя Вася так безжалостно относится к своему кормильцу и спасителю?
…Время шло, я взрослел. А мой друг Резвый после многолетнего непосильного труда лишился последних сил. Однажды понадобилось вывезти из леса несколько бревен. Почувствовав, что Резвому грозит беда, я пошел в конюшню. Коняшка стояла, низко опустив голову, равнодушная ко всему, и стало ясно, что не сможет она выполнить работу.
Василий взял кнут и принялся жестоко избивать измученное животное, оставляя на теле рубцы. Схватив мужчину за руку, я закричал:
— Не смей его бить, палач! Лучше бы тебя самого волки съели!
Он вздрогнул, как от удара, отбросил меня в сторону и вышел. А я прижался к рыжей морде лошади, из глаз которой катились редкие, крупные слезы. Я тоже плакал, не в силах остановиться и шептал слова утешения. Опустив голову на мое плечо, Резвый, казалось, кивал в знак согласия…
Многому научила меня суровая пора моего сиротского детства… Окончив медицинский институт, я долгие годы занимался врачебной практикой, лечил людей. И порой замечал, как испытанные в юном возрасте чувства помогают и в профессиональной работе.
Давно истлели кости Резвого. Нет на свете и его неблагодарного мучителя, не ступит он ногой на конский череп. Зато добрый и безотказный четвероногий трудяга навсегда остался в моей благодарной памяти, научив самому главному в жизни — любви.
Иван Крискевич, Томская область
