Наконец наступила долгожданная весна, заявившая сначала о себе первыми теплыми солнечными деньками, звонкой капелью, прилетом первых скворцов-разведчиков, а затем горячим живительным теплом все сильней пригревающего солнца.
Раритет
Все чаще после утренних хлопот по хозяйству садился лесник на большую еловую чурку для колки дров во дворе своего дома погреться на солнышке, полюбоваться на оживающую природу, подумать о настоящем, вспомнить прошлое, вслушаться в птичьи голоса их весенней песни.
С каждым днем в эту музыку все отчетливей врывался азартный, бурливый голос токующих тетеревов на ближней вырубке. Однажды не выдержала душа старого лесника после долгого перерыва, и в тихий обеденный час, когда дремала вся природа, отправился он на вырубку сделать себе скрадок. Место тока несложно было отыскать — пух и перья на земле говорили сами за себя.
Закончив дело и вернувшись на кордон, взялся старик осматривать свою старинную шомполку. Знакомые городские охотники, приезжая к нему в гости, частенько посмеивались над ним:
— Пахомыч, сдай ты свою реликвию в музей да купи себе хорошую двустволку. Какая охота с твоей шомполкой? Раз выстрелил — и садись на полчаса перезаряжать.
На это лесник всегда отвечал:
— Ни за что на свете я не сменю свою шомполку. С ней я сниму петуха-тетерева с семидесяти шагов. А из ваших «магазинок» и дробь не долетит.
Ружье действительно было очень старым, но исправным. Зарядив ружье меркой пороха и дробью, оставил охотник его у стены, а сам прилег отдохнуть.
На току
Поднявшись в середине ночи, взял старик шомполку и отправился в лес. Ночь встретила его прохладной свежестью. Вскоре глаза лесника привыкли к ночной мгле, и он уверенно зашагал в сторону вырубок. В скрадке ему предстояло ожидать рассвет.
Ночная тишина обволакивала лес таинственностью. Лишь изредка доносились всхлипывания чибисов да перекличка дроздов.
Сквозь ветви на крыше скрадка просвечивали яркие крупные звезды. Еще затемно стали слетаться тетерева на ток. Повсюду слышался свист и хлопанье крыльями. Вот пронесся бекас на бреющем полете, и, играя хвостом, прохоркал вальдшнеп.
Наконец, на востоке показалась тонкая нежно-розовая полоска восходящего солнца. Неожиданно где-то рядом подал голос тетерев-токовик. И сразу со всех сторон одновременно, скороговоркой, взахлеб, торопливо перебивая друг друга, забулькало, заклокотало невидимое пока птичье племя.
Быстро светало. В нарастающем свете утра уже можно было наблюдать картину необычного сражения. Петухи, опустив концы крыльев и вытянув шеи, бегали по вырубке и вступали друг с другом в поединки. Среди этого шумного игрища, не переставая, лилась горячая песня всепобеждающей любви. Изредка доносилось квохтанье тетерок.
Глядя на естественную картину птичьих любовных игр, Пахомыч почувствовал вдруг в себе никогда до этого не возникавшую сосущую жалость к этой таинственной природной жизни. Нет, не поднимется больше никогда рука старого лесника на птичье племя. Никогда!
Дождавшись, когда полностью взошло солнце и утих птичий азарт, лесник выбрался из укрытия и, не оглядываясь, зашагал к избе. Войдя в хату, снял ружье и водрузил его на прежнее место.
Вынужденная схватка
Между тем утро вступило в свои права, и надо было приниматься за работу. Приготовив подойник, Пахомыч вышел из дома и направился в хлев, чтобы перед дойкой задать корове свежего сена. Неожиданно раздался тревожный рев коровы. Открыв калитку, ведущую в денник, заметил, наконец, старик непрошеного гостя — бурого медведя-верзлу, топтавшегося возле дверей хлева.
Благо калитка было закрыта на железную задвижку. Увидев Пахомыча, «гость» угрожающе рыкнул и пошел на лесника. Бежать в хату за ружьем было поздно, рогатина, с которой старик не раз хаживал на медведя, хранилась на чердаке.
Но бывалый охотник не растерялся — мгновенно оценив обстановку, Пахомыч схватил кованые трехрогие вилы и приготовился. Наклонив плечи вперед и слегка согнув ноги в коленях, напрягшись всем телом, старик следил за каждым движением хищника. И когда медведь уже был готов занести лапу для удара, неожиданно резко сделал выпад вперед, всадив стальной трезубец медведю в живот.
Косолапый замахал лапами, пытаясь достать Пахомыча, но все больше наваливался на вилы. Из разинутой клыкастой пасти хлынула алая кровь. Не промахнулся охотник, точно всадил вилы в непрошеного гостя. Наконец, голова медведя опустилась вниз, лапы бессильно повисли вдоль медленно оседающего туловища.
Вытирая сеном медвежью кровь с трехрогих вил, неожиданно ставших оружием, Пахомыч, глядя на безжизненную тушу хищника, тихо процедил сквозь зубы:
— Пожалел я тебя прошлой осенью, когда ты у кордона моего крутился. А ты, видать, не забыл за зиму свою задумку — весной явился.
Подоить корову лесник смог только глубоким вечером, пока не смыл с себя окончательно медвежьего «духа».
Владимир Жолнеровский, Томская область
Этот материал был опубликован в нашей газете «Томский охотник и рыболов» в марте 2010 года
