Мои коллеги много говорили и спорили о способах заказа и приобретения ружей, много толковали о подружейных собаках всех известных у нас, пород; но никто не сказал ни слова о егерях, специально занятых натаскою собак. Несомненно, что такие мастера существуют и, большинство из них морочат почтеннейших собратьев-охотников совершенно безнаказанно, почему о них и сложилось весьма нелестное для них мнение.
Но нашелся один такой человек, имя которого и добросовестное отношение к делу натаски собак должны быть сделаны известными читателям…
Независимо от того, что я проникнут к этому человеку чувством самой искренней признательности, я считаю нелишним поделится моим о нем отзывом с господами охотниками, так как между ними много таких, которые, по занятиям делами и службой, лишены возможности уделить достаточно времени для натаски молодой собаки. Для таких людей, — я говорю это по личному опыту, — знающий свое дело, добросовестный и разумный дрессировщик собак — клад.
Именно такой, по моему мнению, и есть крестьянин деревни Новой Новотроицкой волости, Валдайского уезда, Федор Авдошкин.
Мрачные мысли
Некоторое время назад Николай Григорьевич Бунин подарил мне девятимесячную суку, черного с подпалинами сеттера, дочь его Бульбы, который в этом году был на выставке, и неизвестной мне также черной суки, сгоревшей в Валдае во время пожара в мае 1881 года.
И вот я привез Думку к себе. При массе служебных занятий я целый месяц не мог уделить ни минуты. Наконец мне удалось пойти на охоту. Как в этот раз, так и в три следующие, Думка прогуливалась со мною на сворке, привязанная к поясу, усердно обнюхивала двух убитых мною вальдшнепов и, однажды подтащила меня шагов на 15 к кудрявой ели, из-под которой вылетел черныш.
Этим ограничились наши первые похождения. Затем пару месяцев Думка просидела у меня в кабинете и затем была сдана Федору в натаску.
Спустя десять дней мне удалось видеть ее в поле: она крепко стояла по тетеревенку, найденному старой собакой, и раз пятнадцать совершенно покорно, без малейшего упрямства, по свисту Авдошкина отходила со стойки.
В назначенный день я приехал в деревню Новую, чтобы принять собаку, и застал Авдошкина только что возвратившимся с охоты, куда он ходил с Думкой по приглашению соседнего дачника.
Из-под собаки был сделан 21 выстрел по тетеревам, куропаткам и вальдшнепу; и из них только семь удачных. Слушая рассказ о том, как «барчук стрелял», как он со всех ног бросался к убитой птице, я, признаюсь, рисовал в моем воображении крайне мрачную картину.
Думалось мне: «Думка бросается по выстрелу, Думка срывает со стойки, а уж по свисту совсем не будет отходить; ее разгорячили… Думка испорчена… я ее, анафему, застрелю завтра, коли так!».
Ночью глаз не сомкнул; кукуевская катастрофа (крушение поезда, в результате которого погибли свыше 40 человек. — Прим. редакции), смерть Скобелева и прочие горести многострадального русского народа колом стоят в голове.
«Ну, что ж, сносили много — снесем и это — потерпим… — думал я. — А что, если Думка не виновата?.. Не может быть! Барчук-пустохлоп дает в сутки два рубля: шутка ли для мужика, промышляющего охотой? Нуждишка дома тоже чай есть, хоть и невелика, слава Богу: господа дают хлеб; один привел собаку — натаскай; другой говорит: «Пойдем на охоту, только сам ружья не бери…». Прекрасно: и легко, и прибыльно!».
Кому, скажите, неизвестен тот бред, которым страдает наш брат-охотник в ожидании великих событий в сфере своей охотничьей жизни?
Проверка по окончании курса
Едва забрезжилась зорька, дождь крупными каплями забарабанил в окно; тем не менее, истомившись в бесплодных попытках заснуть, я встал, наскоро напился чаю и — в поле. Бунин, с которым мы съехались у Федора, пошел от меня отдельно, а я с Федором. С деревьев обдает, высокая трава невыкошенной приболоти пресыщена водою.
Думка, как будто до сей поры света Божьего не видела, носится во все ноги. «Ишь, как натаскал!.. Шалава!.. — метались в моей голове мысли. — Я же поздравлю с окончанием курса!.. Сапоги, проклятые, стали ногу жать… Вам-то, черти, не впервой кажись!.. И кто это меня надоумил завести картуз с прямым козырьком?! Глупо: виски сжимает и сам все с головы прет…».
— Эко обилие малины-то! Извольте-ка, П. А.? — сказал Федор, подавая мне ветку, буквально унизанную зрелыми ягодами.
— Благодарю! Не по малину пришли! — ответил я ему, а у самого мороз по коже подрал от злости.
«Прохвост!.. Малиной подчует… — думал я. — А меня не задобришь!». И едва порыв моего негодования не пересилил той сдержанности, которая меня не покидала до сей поры и не в столь трудных обстоятельствах жизни… Недалеко раздался выстрел.
— Федор! Слышишь? Это Бунин палит?
— Надо быть на наш выводок попали!..
«Это же наш выводок… Какое глумление!.. — терзали меня мысли. — Наш выводок!..»
Прошло еще с полчаса самых грустных для меня и оскорбительных для Федора размышлений (в чем я чистосердечно каюсь), а Думка полным карьером носилась то в одну, то в другую сторону, постоянно возвращаясь к нам. Но вот ее нет; прошло времени более обыкновенного, а она не показывается.
Авдошкин приостановился, послушал и протяжно засвистал. Из-под частого ивового куста, дружно переплевшегося с малиной и пыреем, как ошпаренная вынеслась собака. Уши закинуты назад; хвост отбивает мелкую трель по ветвям низкорослого кустарника; глаза горят каким-то фосфорическим блеском. Она «сделала змейкой» раза два у ног Федора и вновь шмыгнула назад своим следом.
— А вот и наш выводок! — заявил Федор, как будто отвечая на мои мрачные сомнения.
Пробравшись сквозь частый ивняк по тому направлению, куда исчезла Думка, я увидал ее на полянке, на стойке, в живописной, до очарования позе, с высоко поднятым носом. Наш шорох потревожил матку; она порвалась от нас шагах в 10-ти и скрылась за густою елкою. Думка не дрогнула.
— Ну, пойди, пойди, сердечная, — сказал Федор каким-то глубоким, прерывающимся голосом и собака осторожно переступила раза два.
Четыре пегарька букетом сорвались почти из-под носа Думки; грянули три выстрела и две птицы тяжко шлепнули на землю.
— Федор! Где Думка? Куда она делась? — закипятился я, под впечатлением, вероятно, вчерашней импровизации.
— Не торопитесь, П. А.! Здесь она! — успокоил меня Авдошкин и указал в куст.
Собака лежала совершенно спокойно, поводя по сторонам своей ликующей мордочкой. Убитых она нашла «как по нотам» и, через полчаса, мы шагали с душевным человеком через гору, к другим местам, перебрав из выводка молодых до пера.
Подведение итогов
С грехом пополам, я после этого раз десять уже был в поле с Думкой и вот результаты моих наблюдений:
1) Природный поиск собаки развит до возможного совершенства; он не искажен прихотливой фантазией дрессировщика, как это приходилось наблюдать мне лично в значительном большинстве случаев, когда натаска собаки поручалась таким егерям, которые стремились заставить собаку (не взирая на ее породу и характер) «писать восьмерки» перед носом у охотника, делать уродливые «пассы-авансы» и исполнять другие, ни к чему непригодные, приемы.
2) На полном карьере собака без посвиста и призыва охотника, — почти чрез определеннее промежутки времени возвращается к нему, как бы отыскивая его в свою очередь. Я проходил два поля, ни разу не свистнув, так как в первом не нашел ничего, а во втором — одного черныша, которого Думка прихватила и сработала на моих глазах.
3) На свист, если собаки нет в течение более значительного, против обыкновенного, промежутка времени, она является быстро и, если отозвана со следа или стойки, приласкавшись, вновь удаляется тем же следом.
4) На стойке тверда и покорно отходит по свисту, сколько угодно раз.
5) Примером осторожности может служить следующий случай: мне указали выводок тетеревей в частом, как щетка, ельнике; выводок, за полчаса до моего прихода, был раз пять перемещен охотником. Несмотря на сложные погодные условия, Думка быстро нашла тетеревенка и, отозванная со стойки, привела к нему.
Стрелять влет нельзя было и думать, и потому, сняв с себя ягдташ и положив ружье, я ползком пробрался вперед собаки, так что тетеревенок очутился между ею и мною. Потом собака попятилась, ползком достигла моего следа и пришла ко мне. Подобные приемы мне приходилось повторить еще два раза и дичь собакой спугнута не была.
6) Не только после «пуделя» (выстрела мимо цели. — Прим. редакции) собака не бросается по выстрелу (достигнуть этого очень легко), но и в том случае, когда птица убита, собака не обнаруживает ни малейшей попытки броситься к ней и, без приказа, тотчас ложится.
В надежде на снисходительность почтеннейших собратьев, я покаюсь в следующем: найдя выводок, о котором я говорил выше, я с целью испытания Думки, убил двух тетеревят сидячими под самой мордой у собаки.
Стрелял я, как это обыкновенно бывает, по головке, после чего обезглавленные птенцы неистово кувыркались на все манеры, и тут разумно данные Авдошкиным уроки не ускользнули из головы Думки. Птички интересуют Думку — это в порядке вещей; но раз она на следу — можете делать все, что угодно, и она не отвлечется.
Сознаюсь, что во всем сказанном нет ничего необыкновенного, но, ведь и это обыкновенное дорого для каждого охотника в душе и на деле, в особенности если принять в расчет, что оно достигнуто в 41 день и, притом, за двадцать пять рублей…
Так что мне хотелось бы по достоинству отблагодарить и почтеннейшего Николая Григорьевича Бунина, и, наставленного им на путь истины, разумного и добросовестного исполнения своего долга, Федора Авдошкина: первого — за его искренние отношение ко мне, как к меньшому брату, а последнего— за достигнутые занятиями с Думкою результаты.
Помимо меня, есть известных мне человека два–три, которые скажут Авдошкину спасибо за натасканных им в этом году собак. Так что примите уверение в совершенном почтении и преданности.
П. Рагозин, г. Боровичи, 1882 год
