Ни разу в жизни не видал я сцены более интересной, оживленной и картинной, чем та, какою представилась в моих глазах сцена парфорсной охоты. Энергичные рукопожатия, которыми обменивались между собою охотники, съезжавшиеся к назначенному пункту, топот лошадей и нетерпеливое скакание их на одном и том же месте, щелканье арапников, звонкий лай собак, которым они заявляли свои желания поскорее приступить к знакомому делу — все это произвело на меня впечатление какой-то торжественности, чего-то праздничного…
Перед стартом
Сборным пунктом служила средина обширной, поросшей кустами, поляны, где предполагалось и охотиться в это утро. Когда я прибыл сюда вместе с привезшим меня на эту охоту товарищем, здесь стояла уже большая группа всадников, состоявшая из арендаторов и охотников.
Среди их мужественных, широких фигур, резко выделялась тоненькая, стройная фигурка красивой молодой амазонки. Правда, на ней был несколько бестолковый костюм, зато щечки ее, оживленные свежим утренним холодным воздухом и ожиданием удовольствия от предстоявшей любимой охоты, горели самыми нежными розовыми красками.
Темой разговора служила погода настоящего дня, обещавшая быть благоприятной. Не было ни густого тумана, ни сильного ветра, — этих, как мне сказали, лютейших врагов парфорсной охоты, — и охотники поздравляли друг друга с «прекрасной погодкой».
Группа все продолжала увеличиваться от прибывавших время от времени новых охотников. Чрезвычайно живописную картину представляли, в своих разнообразных костюмах, эти всадники, из которых одни гарцевали вдоль поляны на своих красивых конях, другие только что еще показывались из-за леса.
Наконец явился и сам владелец имения, хозяин охоты, осанистый, крепкий человек, лет шестидесяти. Приветливая улыбка, с которой он обращался к своим гостям, изящные, благородные манеры, обличали в нем человека «хорошего тона» и сразу располагали в его пользу.
После обмена обычными приветствиями, и двух-трех острых, но никого не задевших, шуток, невольно вызвавших общий веселый, добродушный смех, хозяин принял «командование армией».
— Мечи собак! — сказал он, сделав жест рукою и гончие, которых выжлятники с трудом сдерживали до тех пор, благодаря арапникам, были сброшены с смычков.
Работа собак
Местность, где предстояло охотиться, представляла собою непаханное пространство, покрытое слоем тощей, жесткой и редкой травы. Посреди этого громадного пустыря, высились местами, наподобие островов, чрезвычайно густые «хворостники», непроницаемый вереск, чаща чертополоха и, наконец, целый лес колючего дрока. Все это хотя и значительно возвышалось над поверхностью земли, однако не настолько, чтоб давать тень.
В этих-то именно кустах и рассчитывали найти лисиц. Доезжачий запорскал, называя гончих на след. Кустарник вдруг зашевелился… Каждый куст его пришел в движение, как будто одушевившись, под влиянием какой-то бездействовавшей дотоле скрытой силы. Ожила внезапно вся угрюмая пустошь: почти совершенно невидные, двигались по ней гончие, заставляя шуршать мертвые стебли и шевелиться ветки.
Лишь изредка мелькали кое-где из-за кустарника их черно-пегие рубашки, резко выделяясь на однообразном рыжеватом фоне сухих папоротников и кустов. Эти замечательно полазистые собаки скользили в самые узкие прогалинки в чаще, поощряемые жестами и криками доезжачего, который выкликал их поименно, что было совершенно ново для меня, но, очевидно, совершенно понятно привычным гончим.
Между охотниками царило глубокое молчание. Вдруг из глубины одного из кустарников раздался глухой, сиповатый голос гонца. Как эхо, подхватили гон другие собаки и — залились. Несомненно было, что стая натекла на след лисицы.
Громко запорскал доезжачий, вытягивая голосом необыкновенно музыкальную ноту. Быстро стали подваливать собаки… Наконец, доезжачий подал сигнал в рог «по лисе» — и вмиг все охотники, как один, пришпорив коней, во весь дух помчались по равнине…
Бесшабашная гонка
Этой бешеной скачки, этого головокружительного стремления вперед — людей, лошадей, собак, этих неистовых, но имеющих своеобразную гармонию криков — никакими словами описать нельзя. Отчаянной отваге нет препятствий, нет пределов… Ей все доступно, в ней — все забыто, и самая жизнь становится в копейку!..
Я думал, что лисица поведет нас по расстилавшейся с правой стороны широкой открытой равнине, но хитрая кумушка должно быть ясно увидала, что там ей несдобровать и повела в противоположную сторону, по неровной местности, пересеченной во всех направлениях изгородями, рытвинами и кустарниками, таким путем рассчитывая благополучно добраться до леса.
Однако препятствия, встречавшиеся на пути, были нипочем для дружно и увязчиво гнавшей стаи. Правда, перепрыгивая через рвы и загородки, гончие иногда сшибали друг друга, но мигом оправлялись и продолжали свое дело. Лошади, подзадориваемые сжигаемыми страстью всадниками, как белки, перескакивали через кусты и ограды.
Как человек, непривычный к подобного рода упражнениям, я, признаюсь, ежеминутно боялся сломить себе шею. Присоединившись к арьергарду, состоявшему из менее страстных и ловких участников охоты, я и то едва удерживался на седле, принужденный галопировать по такой неровной местности. Лошадь, данная мне моим товарищем-охотником, была, нужно заметить, кротка, как овца, но, увлекаемая общей стремительностью, и она постоянно делала попытки пуститься вскачь.
Меня, впрочем, сильно ободрял вид галопировавшего передо мной толстого арендатора. Несмотря на тяжесть своего тела, он нисколько не терялся и не трусил при выходках своего коня, а каждый раз, когда легкомысленный конь его выкидывал свои ловкие «антраша», тучный всадник, с неизменным хладнокровием и терпением, достойным лучшей участи, подскакивал на аршин (свыше 70 сантиметров. — Прим. редакции) от спины своего «носителя» и затем грузно опускался на седалище, — наподобие горы, колеблемой подземными вулканическими силами, — совершенно безразлично относясь к своей участи.
Несмотря на то, что я и значительно-таки поотстал от авангарда, тем не менее мне ясно были видны все подробности охоты. Собаки усердно гнали, высунув во всю длину языки, болтавшиеся во все стороны, как тряпки.
Финальный маневр
Вдруг гончие стали: по беспокойным движениям их голов видно было, что они стеряли след. После короткого совещания руководителей охоты относительно ветра, стаю направили в противоположную сторону, благодаря чему охота повернула ко мне.
При этом повороте, довольно крутом для отставших, я увидал, что один всадник из дальних свалился с лошади, но падения этого в бешеной скачке никто не заметил. Когда же я обратил на это внимание моего ближайшего соседа, он сделал вид, что не расслышал меня. После я узнал, что во время парфорсной охоты ради таких пустяков никогда не останавливаются.
Теперь охота мчалась по гладкой широкой равнине, почему и я решился пришпорить свою лошадь, которая, очевидно, очень обрадовалась этому случаю и, как стрела, помчалась к самой большой группе авангарда. Быстро мелькали перед глазами высокие голые деревья, одиноко торчавшие кое-где по равнине, как тени пронеслись группы «цыган», усердно махавших руками и что-то кричавших, вероятно указывая куда побежала лиса…
Все вихрем кружилось в голове. Но вот я различил отчетливо загонщика, быстро бежавшего по краю дороги.
— Вперед, вперед! Собаченьки, смелей! — загремел вдруг голос доезжачего и стая, казалось, удвоила свою стремительность и злобность.
Собаки уже предвкушали близкую гибель врага… Они жаждали крови. Охотники пришпорили коней… Защелкали плети… Взмыленные лошади тяжело дышали, оставляя после себя целые облака горячего пара…
Но — представьте мое удивление: передо мной неожиданно выросли развалины какой-то стены, сзади которых возвышался род ограды. Конечно, такое ничтожное препятствие ничуть не замедлило бешеной скачки охоты, и нисколько не изменило быстроты ее: оно дало о себе знать только сильным треском ломавшихся под ногами лошадей веток и сучьев, без помехи разросшихся близ развалин…
Однако меня такое препятствие заставило призадуматься: я не имел ни малейшего намерения сломать себе руку или ногу, а то так и шею, и потому поскакал на место действия в объезд. Я прибыл на место, когда лисицу только что сгоняли, и крики восторга оглашали окрестность. Доезжачий спрыгнул с коня, отрезал пушистую трубу лисицы, как трофей охоты, хранящийся обыкновенно на память, потом поднял труп загнанного зверя высоко над головой, крепко держа его за лапы.
Громкие аплодисменты и крики ликования раздались со стороны всадников. Гончие же лезли к трупу с оглушительным, разноголосым, диким ревом. Проворно и ловко сдернув шкуру лисицы, доезжачий бросил труп ее в середину стаи и гончие со свирепой жадностью в одну минуту растерзали ее мясо.
— Вот это действительно —охота! — сказал я подъехавшему ко мне товарищу, и лицо его, радостное и торжественное, совсем засияло от широкой улыбки довольства и счастья.
Ф. Михайловский, г. Нежин, 1884 г.
