Соболь был неуловим. След его петлял от дерева к дереву, кружил возле пней, прятался под выворотнями. А когда Ивану казалось, что он вот-вот настигнет добычу, следы обрывались у дерева, и соболь уходил по вершинам. Перепрыгивающего с дерева на дерево зверька может учуять только бывалая охотничья собака, а Иванова Пальма была первоосенок, и проку от нее было мало.
Этот соболь должен был быть сороковым в Ивановой жизни. Сезон уже кончался, и если бы он, как его дед, верил в шайтанов, подумал бы, что соболю помогает нечистая сила, да и число сорок охотники считают роковым. Но Иван не верил ни в шайтанов, ни в роковые числа, и не отступился от зверька даже когда тот… улетел от него. Случилось так, что, по-видимому, напав врасплох на зарывшегося в снегу глухаря, соболь не смог его сразу прикончить, и поднятый сильной птицей в воздух, вцепившись, висел на ней до тех пор, пока не перегрыз ей шейные позвонки.
У полуобглоданного глухариного остова Иван поставил пару разрешенных капканов, но вместо соболя в капкан угодила Пальма. Другой бы на его месте плюнул на все и начал ставить петли на зайцев, но Иван был упрям и продолжал выслеживать соболя. Неразлучная Пальма, хотя и прихрамывала, но не покидала хозяина.
И вот однажды, в морозный полдень, когда Пальма хрипло залаяла на сухостойную дуплистую осину, охотник нутром почувствовал, что соболь притаился в дупле. Когда в темном отверстии показалась пушистая мордочка, Иван прицелился из мелкокалиберной винтовки чуть повыше собольих черных глаз-бусинок и надавил на спусковой крючок.
Сухо, как переломленный сучок, треснул выстрел, и соболя в дупле не стало. Охотник прислонил к лохматой елочке ружье, снял с ног широкие лыжи и, достав из заплечного мешка топорик, который на всякий случай носил с собой, принялся рубить осину. Но когда подрубленное дерево угрожающе затрещало, и ствол начал медленно, словно нехотя, валиться, вдруг из дупла метнулась гибкая бурая молния…
Взвизгнув, Пальма прыгнула, и два сцепившихся тела покатились по снегу. Через несколько секунд все было кончено. Иван не без труда отобрал у собаки обмякшую тушку, тщательно осмотрел ее и сунул в мешок. Затем присел на осину и широким самодельным ножом сделал на ложе ружья сороковую зарубку. Но удовлетворения не было.
Пока шел к охотничьей избушке мысль о том, что он промахнулся, не давала покоя, и, отойдя около двух километров, он вдруг решительно повернул назад. Подошел к осине и глубоко засунул руку в дупло. Когда пальцы коснулись мягкого, обветренное скуластое лицо расплылось в улыбке. Вытащив из дупла еще не остывшего соболя, он увидел зиявшую чуть повыше глаз дырочку от пули. И тогда, выкурив цигарку, он нацарапал на ложе еще одну зарубку. Сорок первую.
Вадим Макшеев
