Первая охота на дупелей. Часть первая

Незадолго до первой моей охоты на дупелей, о приключениях и неудачах которой хочу рассказать здесь, я ценою разного рода лишений приобрел себе довольно порядочное двухствольное ружье английского мастера Блисарда; до того же времени я охотился с плохой одностволкой, необычайно широкодульной, с невозможным курком и таковым же боем. Охотился я преимущественно на уток и — нужно добавить — довольно неудачно: неудачно потому, что не знал хорошо ни мест, где более водится дичь, ни времени, когда ее легче добыть, а главное — стрелял дурно. Мне было тогда не более шестнадцати лет.

Первая охота на дупелей. Часть первая
Дупель_by BioDivLibrary@FLICKR.COM

В защиту дичи

Испробовав тщательно вновь приобретенное ружье в цель и добившись от него удовлетворительных, по моему мнению, для ружья ценою рублей на 40 результатов (в лист 40—45 дробин № 5 и 60—68 — № 9 на 50 шагов), я прежде всего пришел к тому заключению, что теперь я «настоящий» охотник и что не устоять теперь предо мой ни бекасу, ни дупелю, а потому надумал посетить близлежащее Мещерское озеро и смежные с ним болота и мочажины, где накануне видели дупелей. Дело было в половине мая — время весенних высыпок этой породы долгоносых.

В то время не преследовали охотников за несвоевременную охоту, и, помню, я, кажется, даже и не знал тогда о существовании законов об охоте, а если и слышал, то очень наивно полагал, что таковые к нашей местности и, тем более, ко мне не относятся.

Я сказал «в то время». Хорошо, если бы только «в то время», а вот беда: и теперь тоже! И теперь — в апреле, мае — берите ружье, смело идите, бейте дичь, и никто вам слова не скажет. Вы можете обвесить себя с ног до головы дичью, свободно идти по городу, даже повстречаться с одним из полицейских служителей, и сей последний едва ли поведет с вами речь о 57-й статье Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, а разве только посмотрит на вас да подумает: «Эк сколько набил!». А, подумавши, повернется и пойдет себе далее как ни в чем не бывало.

В весеннее время дичь всякого рода истребляется здесь (исключительно ружьем) в громадном количестве: куда ни пойдите — всюду увидите охотника и услышите выстрелы. Ступайте к Молитовке — увидите поголовное истребление дупелей; пойдите по старому Московскому шоссе — по обе его стороны увидите ту же картину; идите на Сибирскую пристань — услышите выстрелы за Волгой.

А если Вы не поленитесь и после шести часов вечера пройдете ближе к Сормовскому заводу и постараетесь услышать, что делается на острове, что против завода, то едва ли поверите, что тут производится та же операция над дупелями, а, пожалуй, будете уверять, что где-нибудь невдалеке помещается лагерь и в данное время идет целевая стрельба! Остров после шести часов вечера буквально бывает усыпан фабричными и кунавинскими охотниками, и дупель, которого годами высыпает на него очень много, истребляется тут ежедневно сотнями.

Господин В. В-в в статье своей «Голос в защиту беспощадного истребления дичи», говоря о повсеместном исчезновении с годами последней, сваливает всю вину исключительно на промышленников, истребляющих дичь при помощи разного рода сетей и ловушек, уверяя, что охота в весеннее время с ружьем большого вреда не приносит. По-моему, вернее и полезнее было бы несвоевременную охоту с ружьем признать не меньшим, если не большим для некоторых местностей, злом.

Потому что такой промышленник, о хищнических действиях которого господин В. В-в подробно говорит в своей статье, водится, надо полагать, далеко не везде: здесь, например, его положительно нет, а между тем дичь, в последнее время исчезающая чрезвычайно быстро, уничтожается весной исключительно ружьем.

Разного сорта «застрельщиков» теперь развелось здесь видимо-невидимо, а поубавить их или, по крайней мере, поохладить их пыл никто не заботится. Лет пять тому назад здесь основалось было «общество охотников», занялось немного охраной дичи, но, к сожалению, по разным причинам продержалось недолго, и истребление получило законность. А нужно бы, очень нужно хоть изредка, для страху штрафовать несвоевременных охотников или отбирать у них ружья, а то скоро и стрелять будет некого.

Сделав это невольное отступление в надежде, не обратит ли кто власть имеющий внимание на него, продолжаю начатый рассказ…

Мечты и…

Итак, я собрался посетить Мещерское озеро с намерением погромить дупелей. Нужно сказать, что собаки у меня не было, и обязанности ее на охоте я обыкновенно не гнушался исполнять сам, но на этот раз мой знакомый, некто г. N., предложил мне взять с собой его собаку, причем уверял, что его Кошут — «чудная, идеальная собака».

N. был прекраснейший и добрейший человек, любил, и нужно отдать ему справедливость, довольно красноречиво умел поговорить о прелестях и нравственной пользе охоты вообще, но охотник, как после я у знал, и смолоду был плохой, а в последнее время совсем не охотился: поораторствует, бывало, пофантазирует да тем и ограничится. N. был начитанный идеалист и старый любитель помечтать и пофантазировать.

От предложения господина N. я не только не отказался, а, напротив, очень ему обрадовался и вот на другой же день чуть свет отправился к Мещерскому озеру в полной уверенности при помощи своего английского ружья и «чудной собаки» господина N. настрелять полный ягдташ дичи и получить много удовольствия…

«Теперь совсем не то, что прежде, — соображал я, быстро подвигаясь утренним холодком, по безлюдным улицам города, — теперь я настоящий охотник… Главное — ружье очень хорошо… к тому же и собака… И какой милый, какой догадливый этот N. Я всегда говорил, что он хороший, а сестра зовет его брехуном… Врет она, безбожно врет!.. N. — милый, хороший человек и вовсе не брехун…».

«А как отлично, — продолжал мечтать я, — бить из-под стойки: вдруг это собака поведет, встанет, замрет в красивой стойке… Скажешь ей: «Пиль!..». А сам этак ловко приложишься… Бац!!. И дупель свернется… Хорошо! Чудно хорошо!!. А дупелей, говорят, много. Уж и настреляю же я их!. Промахов давать не буду — шабаш! Как вылетит — цап его, и готов!.. А об утках и говорить нечего… Скверно только: ягдташ очень мал, и ремней, кажется, нет… Впрочем, не беда, в крайнем случае — в карман».

О каких-либо неудачах или неприятностях, могущих встретиться на охоте, я тогда и не помышлял; мне было бесконечно весело и хорошо: я заранее предвкушал удовольствие охоты. А предвкушать удовольствие охоты, сказал кто-то, едва ли ни приятнее самой охоты…

Сильно размечтавшись по поводу предстоящей охоты, я незаметным образом дошел до конца строений и вступил в крайнее болото, приготовляясь начать с него охоту. Но едва я успел зарядить ружье и снять с Кошута цепь, стал накрапывать дождь, который потом усилился, а вскоре превратился в ливень…

…суровая реальность

Хорошее расположение духа разом оставило меня. Кое-как защитив курки от дождя, я со всех ног пустился к сложенным невдалеке бревнам, где и укрылся на время; но недолго просидел тут. Близлежащие болота сильно соблазняли меня и привлекали мое внимание; мне казалось, что тут, в этих болотах, — гибель всякой дичи и что стоит только подойти к ним, как последняя валом повалит в мой ягдташ.

Предположение мое об изобилии в соблазнявших меня болотах дичи на первый раз если и не оправдалось вполне, то все же и не потерпело полное фиаско. Едва я подошел к первому болоту, как саженях в десяти от меня снялись две пары чирков, а за ними — пара кряковых поближе… Кошут зачем-то бросился было, но запутался в кустах и кочках, а я тем временем приложился, выстрелил из обоих стволов, и… дичь улетела…

«Что же это?! Как же это я так?.. Да еще по уткам!..» — недоумевал я, провожая глазами улетавшую дичь. А между тем дождь, к великому моему огорченно, наддал так, что я волей-неволей должен был оставить пока болото в покое и убраться опять под бревна. Впрочем, на этот раз посидеть пришлось недолго: набежавшая тучка истощилась, дождь перестал, и я пошел бродить по болотам…

Бродил я долго и положительно без успеха: ни пера не видал, почему, разочарованный, вконец измученный и недовольный охотой, порешил было немного отдохнуть и обдумать план дальнейших экскурсий. Виднеющийся невдалеке бугорок, а на нем небольшой тенистый кустарник сильно располагали к тому. Но, едва я сделал несколько шагов к намеченному мною месту отдыха, с мочажины, по которой я шел и на которой еще не был, из-под ног моей собаки, с шумом хорошо знакомым всякому охотнику, сорвался дупель… за ним — другой, а там третий…

В первый момент мы, я и Кошут, растерялись, но минуту спустя сообразили, в чем дело, и… Но тут вышло нечто совсем несообразное…

Кошут, вместо того чтобы, как то и следует вполне вежливому псу, выжидать выстрела и затем, если в том будет надобность, делать свое собачье дело, вздумал догнать улетавших долгоносиков и поймать их!..

Заметив такое постыдное намерение Кошута и убедившись, что остановить его мне не удастся, я наскоро приложился, взял ближайшего на цель и… о позор! Оказалось, что после выстрелов по уткам я, спасаясь от дождя, забыл зарядить ружье, надев только пистоны, и таким-то образом ходил по болотам битых четыре часа! Но это бы еще ничего, а вот Кошут… О, Кошут! Долго твоя услуга останется у меня в памяти! Он тем временем продолжал догонять дупелей и, что всего сквернее, по дороге выгонял других дупелей, принимался гнать этих, выгоняя новых, и так далее до бесконечности…

— Назад!.. Назад, скотина!!..

Не тут-то было! Кошут и не оглядывается!.. Я до того растерялся от всех этих сюрпризов, что не знал, как поступить, что предпринять, дабы прекратить потеху Кошута. Я кричал, топал ногами, махал в воздухе плетью, бранил красноречивого идеалиста, даже пробовал догонять Кошута… но все напрасно! Кошут продолжал потеху и угомонился только тогда, когда разогнал всех дупелей на расстояние квадратной версты и замучился сам до невозможности.

Поймав, наконец, негодную собаку и вознаградив ее по заслугам плетью, я стал придумывать, куда бы девать ее, дабы не повторился вышеописанный случай. Посадить собаку на цепь, затем привязать ее к первому попавшемуся кусту… мне почему-то не пришло тогда в голову, чему я немало удивлялся, придя домой, а вместо того я взял да и прицепил ее к своему поясу и, немало не думая о последствиях, пошел к пересевшему и лучше других замеченному мною долгоносику…

«А, однако, N. жестоко надул меня, — соображал я на этот раз, — сказал, что собака «чудная» да еще «идеальная», а она ни к черту не годится!.. И зачем только он врал?.. Сколько дупелей поразогнала проклятая!.. А тут еще ружье не заряжено. Экая досада! Впрочем, беда невелика: дупелей много, теперь я их начну щелкать!.. Надо только ловко этак приложиться и…».

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.

В. В-н, Нижний Новгород, февраль 1882 года

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий