В пяти шагах от меня сорвался дупель… соображения мои разом оборвались… Я кое-как приложился и уже схватил было долгоносика на цель… еще бы момент… но бестия Кошук рванулся вперед, сдвинул меня с места, и заряд прорикошетировал поверхностью близлежащего Мещерского озера, а дупель как ни в чем не бывало отправился искать себе другое убежище…
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — В № 6—7 (133—134).
Не нужно, я думаю, говорить, как сильно досадовал и глубоко страдал я: охотник поймет это и без меня.
Жестоко наказав негодную собаку плетью, но все-таки оставив ее на привязи, я, хоть и сильно рассерженный, но не потерявший надежды на успех, пошел дальше, стараясь помнить одно — как можно крепче держаться на ногах в случае, если Кошуту вздумается опять угостить меня таким же толчком.
Но Кошут был здоров и силен и при первом затем взлете дупеля бросился к нему и так сильно двинул меня, что я потерял равновесие и, запнувшись за кочку, проклиная Кошута, полетел в мочажину, причем негодный пес сорвался с пояса и, гремя цепью, пустился догонять и выгонять долгоносиков и на этот раз до того увлекся, что уже не разбирал, за кем он гонится: дупель летит за ним; ворона — за ней; синица — и ее гонит.
Но этого мало: при падении я как-то не вспомнил о ружье и не позаботился или просто не успел поднять его кверху, а так-таки и уперся на него рукой, окунув совсем в жидкую тину. Вода проникла всюду, коснулась даже пороха. Пришлось прекратить на время охоту, выбрать более сухое место и заняться ружьем.
К довершению несчастья крейцер (устройство, которое привинчивается к шомполу и используется для разряжения ружья. — Прим. редакции) у ружья оказался премерзейший; я торопился разрядить, но мне это никак не удавалось, а между тем Кошут жестоко гонял дупелей; я бесился страшно и в конце концов не выдержал — заплакал с досады…
— Господи, да что же это?! За что?! За что же!!!.. — взывал я, и слезы лились ручьем…
Часа два провозился я с ружьем, а когда привел его в порядок — поймал Кошута, наказал его, прикрепил еще крепче к поясу и, в конец рассерженный, но сохранивший частицу надежды на успех, пошел опять громить дупелей…
Дальнейшие мои похождения были все в том же роде: дупеля вылетали, а я пуделял. Кошут добросовестно исполнял свое дело: при каждом взлете дупеля он рвался к нему, спасал ему жизнь, приводил меня в отчаяние и визжал бедняга под плетью.
Настоящий охотник
Были минуты, когда я собирался убить ненавистную мне, хоть и чужую, собаку и, вероятно, сделал бы это, но, на мое счастье, вскоре подошел ко мне некто господин Б. Он искал дупелей верстах в трех от меня и, услышав мои частые выстрелы, пришел на них.
Б. — пожилой человек, очень страстный, дельный охотник и превосходный стрелок.
— Что это Вы, батенька, дупельков громите?! Много ли набили? — приветствовал он меня вопросом.
— Я… да… нет… все вот Кошут, а то бы… — замялся было я, но Б. уже понял, в чем дело, и попросил меня позволить ему из найденной мною высыпки взять несколько штук дупелей, на что я охотно согласился, приняв пассивную роль — роль зрителя на охоту дельного и имеющего хорошую собаку охотника.
Б. скомандовал своей собаке искать, та не заставила себя долго ждать — заискала; сделала круг, другой; повела носом в ту-другую сторону; еще круг, еще причуяла и вот, наверняка вытянувшись, дрожа, затаив дыхание, повела, повела… стала… еще шаг… замерла… Пиль!.. Ффррр… Бац!!.. и дупель комом спустился в траву.
«Вот он где настоящий-то охотник!» — подумал я и еще сильнее понял всю свою несостоятельность в деле охоты и даже крепко позавидовал Б.
Между тем Б. перешел к другому дупелю, этого взял таким же образом, потом к третьему, четвертому… и не более как в 20 минут он взял 5 штук дупелей и все это с таким тактом, простотой и ловкостью, что я, не видавший раньше ничего подобного, загляделся, пришел в восторг, перестал завидовать и чуть не бросился обнимать Б.
Б. не был бестолковым истребителем птиц и сильно негодовал на распущенность охотников, истребляющих дичь зараз несколькими десятками и не вовремя, а если иногда и выходил весной, то никогда не брал более 5—6 штук и то потому, что не видел ни одного охотника, который бы хоть сколько-нибудь сочувствовал сему и воздержался от беспощадного истребления. Так и на этот раз: взяв 5 штук дупелей, Б. не хотел более бить, уступив мне свою собаку и взявшись держать моего негодного пса.
Хорошо выдержанная собака Б. пошла за мной не ранее, как получив на то приказание хозяина, и вскоре заискала и повела. Я, идя за собакой, почему-то сильно волновался, дыхание мое затруднялось, руки тряслись.
Должно быть, я, обескураженный недавними своими неудачами, боялся промаха и заранее стыдился за него пред В., почему и не замедлил промазать дважды, едва дупель оставил свое место. Б. посоветовал мне переждать и не волноваться. Я силился последовать совету Б., силился успокоить себя, привести хоть немного в порядок и никак не мог успеть в этом.
— Господи!.. Хоть бы одного!.. Хоть бы только одного!.. Помоги, Господи!!.. — бормотал я и сыпал пуделя за пуделем…
Но вот… О, восторг! После одного выстрела долгоносик сначала как будто на момент остановился в воздухе, потом дрогнул… кувыльнул и, наконец, грузно шлепнулся в мочажину…
Совсем одурев от радости, я стремглав бросился к дупелю, оттолкнув от него собаку, схватил его в обе руки и… уж дальше не знал, что нужно делать. Я то хохотал, сам не зная чему, то принимался гладить дупеля, то спешил заряжать ружье, то бросал его и опять принимался гладить дупеля, потом гладил собаку…
Наконец, успокоился, зарядил ружье, пошел за собакой и… поверите ли? Убил еще дупеля! Радости моей не было конца! Это были первые убитые мною дупеля! Я позабыл все невзгоды дня и от души помирился с Кошутом.
Продолжать охоту далее было нельзя: наступил вечер, а с ним и темнота…
Несообразный выстрел
Выбрав удобное место, мы с Б. развели небольшой костерок от комаров и мошки и расположились тут, намереваясь отдохнуть от дневных трудов. Вечер был чудный. Разговоры, как и всегда бывает в этих случаях, полились рекой, коснулись сначала приключений только что оконченной охоты, потом Б. рассказал мне несколько интересных случаев из своей охотничьей практики прежних лет, и время пошло незаметно.
Я любил слушать, когда Б. говорил об охоте; он как-то весь оживлялся в это время; обычная его суровость и как бы холодность исчезали. Казалось, Б. вдвойне жил тогда. Но это оживление Б. Ничуть, однако, не походило на восторженность N. Там (что греха таить) чуялась неискренность, не действительная страсть к охоте, а скорее страсть поговорить, полюбоваться собственным своим красноречием, а тут — истинная страсть, понимание охоты и серьезное к ней отношение.
Отдохнувши и набеседовавшись, что называется, вдоволь, мы с Б., наконец, порешили отправиться домой, но не успели сделать и нескольких шагов c этим намерением, как вдруг сзади нас что-то зашумело, заплескало; как будто то бежит болотом целое стадо коров или табун лошадей.
Обернувшись, мы увидели саженях в ста (свыше 210 метров. — Прим. редакции) от себя какие-то три темные и большие массы, движущиеся по болоту почти прямо на нас… Рассмотреть и определить не было возможности за дальностью расстояния и некоторой темнотой. Недоумение было полнейшее…
Но вот массы значительно подвинулись… «Лошади, — подумал я, — но нет, как будто не то… Ослы», — решил я затем и опять усомнился… А между тем массы подвинулись еще и еще… Вот они поравнялись с нами и бегут в десяти саженях (около 20 метров. — Прим. редакции) от нас… Теперь их ясно видно…
— Что это? — спрашиваю Б.
— Лоси.
— Лоси?!..
— Да. Только откуда они взялись?..
Я до того времени не видал лосей, а кое-что читал о них. И, нужно сказать, представлял их себе чем-то иным, и уже, во всяком случае, никогда не ожидал встретить их на открытом месте да еще вблизи города, но, тем не менее, скоро нашелся, взял среднего на цель и выстрелил…
Слегка оцарапанный дробью, зверь брыкнул задом, задел соседа по морде, потом споткнулся, сунулся в болото грудью, но живо, однако, справился, наддал и увлек за собою других.
Б., должно быть, не ожидал с моей стороны такой несообразности и не сразу нашелся сделать мне внушение и объяснить всю неуместность и даже опасность выстрела. Тем и закончился этот памятный охотничий день.
Повстречавшихся нам лосей, кроме нас, видели еще рыбаки, переправлявшиеся через Оку, и даже гнались за ними некоторое время в лодках, но безуспешно…
Поздно воротился я домой. Напившись чаю и позакусив, лег спать, полагая, что засну как убитый. Но не тут-то было. Несмотря на страшную физическую и нравственную усталость, я долго не мог заснуть: едва сон касался меня, впечатления минувшего дня, перепутываясь, осаждали меня.
То мне мерещился огромный и разъяренный лось, стремглав бегущий прямо на меня с опущенными вниз рогами; то откуда ни возьмись представлялся вдруг господин N верхом на Кошуте, трактующий о нравственной стороне охоты и догоняющий целое стадо каких-то огромных птиц; то вдруг я явственно слышал ласкающий ухо охотника взлет дупеля, видел его самого, видел, как он улетает, руки искали ружье, и я просыпался…
В. В-н, Нижний Новгород, февраль 1882 года
