Приближался закат суровой зимы. После долгих морозов помягчело. Уплыла в заголубевшие дали холодная дымка, выше и прозрачнее стало небо, затемнел и затвердел снег в затишье. И сразу потянуло в леса после долгой отсидки в теплых квартирах…
В сумерках мы остановились у двора знакомого лесника. Пока определяли в ограде машину, вносили в сенцы охотничью амуницию, раздевались и располагались, поспела банька, и я пошел за компанию с хозяином попариться, а заодно и порассуждать с ним о лесных новостях, охоте…
Не спеша нагоняли мы жару в тесноватой опрятной баньке, не спеша обговаривали места предстоящей охоты, возможные варианты загонов зверя и долго хлестали друг друга березовыми вениками с пихтовым прослоем, пахнущими летом и хвоей… Шумно и весело сидели за столом, ублажая друг друга рассказами об охоте, и угомонились лишь далеко за полночь.
Прогретая, теплая машина выехала за околицу. Длинно и темно потянулись с обеих сторон березовые колки, и мы молча вглядывались в искрящиеся под светом фар заснеженные опушки. Рельефно и витиевато пропятнали осинник заячьи наброды, ушли вглубь леса кружевными тесемками.
— Надо делать загон, — предложил лесник.
Едва погасли фары, как ясно обозначились контуры ближнего колка, белизна утреннего неба, рыхлые сумеречные дали.
Лыжи мяли снег, тонули в нем и почти не скользили. Шли неторопливо, с трудом.
Томительно потянулись первые минуты на «номере». Свет из широких далей накатывался стремительно и мощно, обозначая каждое дерево, каждый куст, каждую поляну, и бодро, и зычно забились вдали дружные крики загонщиков. И дрогнуло сердце, и замерло, перестав частить, и похолодело в груди, и ружье легло в удобное для стрельбы положение. И в этой известковой белизне между нами — стрелками и загонщиками — вне выстрела вынесся в сторону рыжий лоскут, спокойно, уверенно отполыхнул на безопасное от леса расстояние и замер. На фоне глухой заснеженной поляны лисовин был как нарисованный: чутко и настороженно вскинута ушастая остромордая голова, опущен метелкой длинный хвост, тело неподвижно… Я и вовсе обмер, вжался в продавленную на сугробе ямку, хотя и знал, что белый халат меня прекрасно маскирует, и не от нас сиганул в сторону лисовин. Скорее всего, он был опытным, битым, как говорят, и не пошел по лесу, а сразу покинул опасный, наполненный криками людей лес. Секунд десять осваивался зверь на открытом месте, а потом спокойно затрусил дальше, выдерживая все то же расстояние от леса — шагов двести… А загонщики все орали, приближаясь, и на другой стороне леса прогремел дублет. Потом еще один выстрел взорвал тишину.
Три зайца несли мои друзья, пробираясь через кусты в мою сторону. К середине дня у нас было по зайцу. Остановились у скирды соломы на полдник. Со стороны солнцепека тепло и тихо, чистый воздух почти ощущаем, и закуска с горячим чаем из термосов бодрила и радовала.
У ближнего колка были заметны свежие следы беляка. Лес небольшой. Вшестером мы его легко охватили. Зверю не уйти. Вот-вот взметнется снег под быстрым бегом вспугнутого зайца. Но с опушки вдруг трепыхнулась вверх большая полярная сова, белая, кургузая, как снежный ком. У куста тальника мы заметили безголовую тушку зайца, еще теплую, кровенящую снег. Хищник нас опередил. Долго гадали, куда делась голова зайца, и решили, что ее все же проглотила сова, хотя сомнение брало: череп у зверька крепок и объемен. Но кругом, насколько хватало взгляда, искрился не потревоженный стерильно чистый снег. Оставили добычу сове и двинулись к далекому большому лесу. Набегали, напетляли беляки в мелочах, по опушкам, следы их усыпали снег повсюду, стекаясь в долгие, уходящие в леса тропы. По тому, как богато ветвились заячьи наброды, я понял, что их в лесу добрый десяток, и силы, и уверенности прибавилось, и кричать мы стали зычнее, дружнее.
Четыре дублета прогремело в стороне охотников, и четырех косых остановила горячая дробь, но еще четыре зайца прорвались стороной, сориентировавшись по грохоту выстрелов, хотя и мы в загоне палили холостыми «дымарями», нагоняя шуму. И хорошо, что сориентировались: жить будут, потомство принесут… День угасал. Солнце облило краснотой широкую небесную пустоту. Затемнели далекие леса, потухли искрящиеся сугробы.
К машине шли неторопливо, с веселыми разговорами, с ощущением тихой усталости в теле и счастливой радости в душе. .
Лев Трутнев, г. Омск