Гуси-лебеди

Лебеди на озере

К осени озеро обмелело. На береговом плесе открылся широкий пояс грязевых отмелей. На них целыми днями, а особенно в тихое предзакатное время, кормились густые стаи степных куликов — кроншнепов, отлетающих на юг.

С трудом выпросил Кольша у деда четыре патрона на эту не особенно почитаемую в деревне дичь.

— Кулик — он и есть кулик, — не соглашался дед с его выводами,— ноги да шея. То ли дело кряква — и больше в два раза, и упитаннее…

— Там и гуси бывают, — стоял на своем Кольша, и этот аргумент сыграл свою роль.

— Чтоб не жег впустую, — подал, наконец, дед находившиеся под его строгим контролем снаряженные самокатанной дробью патроны. — Зверье, видел, как обнаглело — днем скотину рвет. Без зарядов палками не отмахнешься…

За куликами

Солнце зажгло подпирающие горизонт камыши, когда мы спрятались среди высокого, обнажившегося от воды кочкарника. Слева от нас белело тихое, будто застывшее плесо, подернутое мхом и утекающее в тростниковые заросли, справа чернели истоптанные скотиной грязи. Стайки шустрых разномастных и разнокалиберных куличков мотались над этим засыпающем мелководьем, оглашая его разнообразными криками.

Мы пристроились на двух низеньких кочках, слегка пригнулись. Из-за осоки, густо торчащей на соседней, более массивной кочкаре, нас не было видно.

Медленно тянется время, когда ждешь, но душу при этом греет надежда — главное, чем живет ожидание…

С азартным посвистом, беспорядочной игрой в полете, накрыла грязи шальная стая кроншнепов и без всякой осторожности опустилась на них густой россыпью. Длинноногие, с большими изогнутыми вниз клювами, они почти заслонили пестротой своего оперения ближнюю отмель и казались не меньше домашних кур-пеструшек…

Кольша целился долго, выбирая дичь покрупнее или место, где птиц побольше — вряд ли можно было промахнуться с такого расстояния и при такой плотной стае. После выстрела несколько куликов остались на отмели. Стая сорвалась с диким испугом, тревожными криками, метнулась несколько раз вдоль грязей, печально посвистывая, и потянула краем озера в блекнущие дали.

Пока мы, увязая по колени в липкой вонючей грязи, собирали застреленных куликов, еще несколько стай кроншнепов пролетело стороной с редкими и осторожными перекликами. С тихим шелестом крыльев проносились над урезом камышей утки, и Кольша, когда мы отмыли ноги теплой настоявшейся водой, несмотря на то что накатывались сумерки, решил еще посидеть в схоронке…

Две серых болотных совы покрутились над нами в мягких разворотах, любопытствуя, закружились над камышами уже плохо различимые вдали выпи с однотонными криками: кау, кау… Зябко и сыро стало среди болотных кочек, и я намеривался потянуть Кольшу домой, но промедлил и уловил сдержанный гусиный гогот. По тому, как Кольша резко пригнулся, было понятно, что и он услышал этот крик.

Гуси? Нет, лебеди…

Тенью скользнули гуси из-за камышей в низком полете и грузно опустились на воду. Я сжался, мелко дрожа. Выстрел ударил по этому сонному затишью, по моим душевным волнениям. Его накрыл заполошный гогот гусей. Все это прополыхнуло в коротком моменте, и я увидел бьющую крылом большую белобрюхую птицу. Уже чавкала под ногами у торопившегося Кольши грязь, когда я сорвался с кочки.

— Не ходи! — крикнул Кольша. — Не пачкай ноги. Я сам достану…

Гусь, с крупной, в мой кулак, головой, был тяжел — я едва его удержал в одной руке.

— Садись, — дернул меня вниз Кольша. — Еще покараулим… — Радость так и билась в его голосе, взгляде, движениях.

Луна закраснелась над лесом, когда я увидел двух больших темных птиц, выплывающих из камышей, и подтолкнул локтем Кольшу.

Он долго приглядывался, долго целился, опускал ружье, снова вскидывал — мушку было плохо видно. А я пылал азартом, переживал…

На этот раз Кольша нес добычу через плечо, перекинув на грудь длиннющую шею птицы.

— Лебедь молодой, — без особого восторга проговорил он, показывая мне дичь. — Влетит от тятьки.

— Почему? — не понял я его, рассматривая огромную птицу.

— А их нельзя бить… — Долго и путано объяснял мне Кольша свою тревогу.

Не без напряга донесли мы до дома богатую добычу. Хорошо, что деревня была недалеко. Огородами, темными проулками прокрались мы в родной двор.

Дед с минуту молчал, разглядывая наши охотничьи трофеи, потом посуровел и выругался:

…Отходить бы тебя, малый, вожжами но старинке, — кинул он жесткий взгляд на Кольшу. — Зачем лебедя-то стрелял? Оно, хоть и война, а птица эта особая, в запрете…

Разгляди его в темноте: серый, что гусь, — стал оправдываться Кольша.

— Ладно, папаша, — отозвалась матушка. — Не время сейчас разбираться. Вон сколько мяса ребята добыли…

— И ты туда же! — Не успокаивался дед. — Чему детей учишь! Раз война — значит все дозволено? И воровать можно?

И хотя понимал я деда, его правоту, а все же рад был нашей особой удаче…

Лев Трутнев

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий