Мне как-то посчастливилось побывать на знаменитых кедрачах в урочище Кичи, не так далеко от поселка Усть-Кабырза, где кедры в два-три человеческих обхвата во множестве росли по крутым склонам сопок и ежегодно приносили богатый урожай очень вкусных и полезных для здоровья кедровых орешков. В урочище обитало большое количество белок и бурундучков — страстных любителей этих орешков, которых всем хватало: и птицам, и зверушкам, и человеку, и в природный семенной фонд оставалось для воспроизводства кедровой поросли, сменяющей поколение стареющих великанов.
Неудачный поход за птицей
В тот год я гостил у родственников в Кабырзе и частенько бегал в тайгу охотиться на рябчиков. Было начало сентября — самый разгар бабьего лета: теплынь — почти как в июне, только утрами на землю падали легкие заморозки. Они придавили меж деревьев высоченную траву и сделали тайгу более прозрачной и проходимой для пешего путника.
Сегодня мне не особенно везло — рябчики не шли на манок, всего-то и подлетел один-единственный петушок из тех задиристых и глупых, как и всякая молодежь. Возвращаясь домой из пихтача, где безуспешно пытался обмануть рябушек на костяную свистульки, я решил посетить кедрач и пособирать созревших и нападавших шишек в свой пустой рюкзачок.
Иду по склону под сенью стволов-исполинов и радуюсь: урожай орехов нынче отменный — раскидистые вершины кедров буквально усеяны шишками. Они уже в стадии спелости, и со дня на день сюда нагрянут шишкобои, в основном местные жители — шорцы — с мешками, решетами, ведрами и «машками». «Машка» — это громадная деревянная кувалда — чурбак, насаженный на длинную рукоять. Ею со всего маху бьют по стволу кедра — и спелые шишки градом сыплются на землю.
Их собирают в мешки и затем на берегу речки или ручья вываривают в ведрах на жарких кострах. Вываренные в кипятке и лишенные смолы, шишки легко шелушатся. Домой шишкобои возвращаются с мешками чистого провеянного ореха. И только на первый взгляд кажется, что труд шишкобоев — сплошное удовольствие с отдыхом на лоне природы. Зря завидуете: одна тяжеловесная «машка», несмываемая смола, комарье и гнус чего стоят!..
Пушистый сборщик орехов
Засмотревшись на усыпанную темно-коричневыми шишками вершину кряжистой кедрухи, вдруг чувствую весьма болезненный удар по макушке. Испуганно оглядываюсь и вижу отскочившую от моей головы и покатившуюся по земле довольно крупную кедровую шишку. «Интересно, кто это так прицельно швыряется шишками в мою бестолковку?» — изумляюсь я и начинаю обшаривать глазами окружающие кусты и деревья. И неожиданно замечаю мелькнувшую среди лапника высоко над головой тень какого-то зверька. Приглядываюсь: ба-а, да это бурундучок! Затаился и зыркает на меня своими черными бусинками глаз. Я отступаю и прячусь за ствол соседнего дерева.
Через некоторое время бурундучок успокаивается и начинает бегать по веткам. Вот он находит довольно крупную шишку, отгрызает ножку и наблюдает, куда она упадет, будто запоминает место приземления. Так он сбрасывает на землю не менее десятка шишек, затем, перескакивая с ветки на ветку, шустро спускается вниз и начинает собирать свои трофеи, стаскивая их к большой полусгнившей валежине.
Устроившись на ней и настороженно поозиравшись, бурундучок принимается шелушить одну из шишек, да так ловко и быстро, что я не успеваю глазом моргнуть, как пустая шишка отлетает в сторону, а щечки зверька раздуваются до невероятных размеров. Вот разбойник! Шустро же он набил орешками свои защечные мешочки! А зверек, мелькнув полосатой шкуркой, исчезает в полегшей траве.
Пропавшая добыча
«В свои кладовые подался, пополнять запасы», — отмечаю я и выскакиваю из своего укрытия. У валежины нахожу полтора десятка крупных и увесистых шишек, быстренько ссыпаю их в свой рюкзачок и возвращаюсь в убежище.
Можно было проследить за полосатеньким малышом, выяснить, где его нора, а в ней рядом со спаленкой — обширные кладовые, и, несмотря на «протесты» хозяина, выгрести все запасы отборных орешков, которых у иных бурундучков набирается до двух-трех ведер. Но пожалел труд зверушки, так старательно заготавливающей съестное на долгую зиму.
Да к тому же вспомнил одну байку о том, что бурундучок, якобы единственный из всех зверушек, сводит счеты с жизнью самоубийством, когда лишается всех зимних запасов и когда уже не остается времени на их восстановление. Бывает, глубокой осенью медведь — тоже страстный любитель кедровых орешков — или жадный человек разоряют его кладовую, и отчаявшийся зверек, предвидя голодную смерть в зимнюю стужу, находит в ветвях калиновых или рябиновых кустов узкую рогулинку, которая и служит ему своеобразной виселицей: просунув в нее головку, бурундучок поджимает лапки и, задохнувшись, погибает. Вот эта-то притча, слышанная мной еще в детстве от деда, и останавливает меня от поисков закромов бурундучка. Хотя и не поздняя осень, но зачем подвергать зверушку лишнему стрессу?
А тем временем мой бурундучок, освободив защечные мешочки, возвращается к валежине и начинает метаться. Он сердито посвистывает и никак не поймет, куда делась его добыча. Но, в конце концов, смиряется с потерей, молнией взлетает на вершину кедрача и вновь сбрасывает вниз самые спелые и крупные шишки. А когда он устраивается на валежине, я невольно любуюсь этим красивым и ловким зверьком, его изящными темными полосками на светло-серой спинке.
Откуда у бурундука полоски
Любуюсь и вспоминаю лесные сказки Софрона Тотыша — замечательного шорского писателя, тонкого знатока природы и беззаветно влюбленного в тайгу Горной Шории и в ее обитателей, посвятившего им все свои произведения. Не гарантирую дословность, но вот что писал о бурундучке Софрон: «Когда-то давным-давно бурундучки были серенькими и не очень красивыми, но кедровые орешки любили так же, как и сегодня, и на зиму запасались ими в большом количестве. Однажды медведь, нагуливая жирок перед зимней спячкой, наткнулся случайно на норку бурундучка, разрыл ее и обнаружил много-много кедровых орешков, которые очень любил. Сидит мишка и с аппетитом уплетает вкусные орешки, и так ему захотелось отблагодарить хозяина кладовых, что чуть не прослезился. Смотрит, а рядом с кладовой, в норке-спаленке, на мягкой подстилке из загата, съежившись в серый комочек, затаился бурундучок. Мишка обрадовался, наклонился и ласково заговорил:
— Спасибо тебе, маленький хозяин, за вкусные орешки. Угодил ты мне, и я хочу отблагодарить тебя. Дай я тебя поглажу.
А бурундучок дрожит от страха, зажмурился и почти не дышит. Погладил медведь бурундучка лапой по спине, да не рассчитал силу — все пять его когтей оставили глубокий след на шкурке зверька. Кровь выступила, запеклась, и с тех пор бурундучок носит на своей серенькой шелковистой спинке пять темных параллельных полос — отметин благодарного мишки за угощение…»
Тем временем мой бурундучок, набив щеки, отправляется к своей норке, а я вновь экспроприирую его шишки. Возмущению зверушки при возвращении нет предела.
И только на четвертый или пятый раз, лишившись десятка своих кровных шишек, обиженный бурундучок, проверещав в мой адрес что-то злое, исчезает из поля зрения, видимо, меняет дислокацию. А я, вскинув на плечи отяжелевший рюкзачок, направляюсь домой, мысленно благодаря и извиняясь перед таежной красивой зверушкой за воровство ее личной собственности.
Владимир Неунывахин, г. Новокузнецк
