Как я норок перевозил

Норка зверек фото

На таком неблагоприятном фоне, как нехватка профессиональной пригодности, я еще не охотовед, только учусь, мне уже в первые месяцы работы осенью 1953 года дают задание привезти с Алтая партию норок (для выпуска с целью акклиматизации) в угодья Красноярского края.

Надо так надо — собираюсь ехать на Алтай. Мне выдали энную, довольно приличную по тем временам сумму денег, разрешили нанять по договору двух рабочих — кормить норок и ухаживать за ними. Я пригласил одного знакомого деда, звали его Ефим, отчества уже не помню; он нашел еще одного немолодого человека — своего соседа Луку. Оба были слегка флегматичные, неторопливые, спокойные люди — в такой компании мы и выехали поездом до Бийска.

Сборы и погрузка

Норок надо было получать в одном из райцентров Горно-Алтайской автономной области, километров за 200 от Бийска. Автобусного сообщения в те годы еще не было, добираться надо было на попутных грузовиках, чаще всего в кузове. Я решил с собой дедов в дальнюю, трудную дорогу не тащить в надеже очень быстро, дня через два, вернуться с норками назад. Они должны были ожидать меня на вокзале Бийска.

На «перекладных» (то в кузове, то в кабине) я за день добрался до нужного райцентра. Там работал представитель Иркутской зообазы, который заканчивал прием зверьков от охотников и подготовку партии для Красноярска. В это время еще не все норки прошли карантин (при отлове некоторые из них получают травмы, и надо выдержать их какое-то время, чтобы удостовериться в том, что они здоровы). В итоге пришлось задержаться на четыре дня. Наконец, партия из 105 зверьков была готова. Их пересадили в небольшие транспортные клетки, во двор въехали два бортовых ЗИСа, и мы погрузили норок. Со сборами, погрузкой провозились долго, поэтому выехать смогли только ближе к вечеру. Из-за этого в пути пришлось заночевать, ночью водители почему-то ехать не хотели. Естественно, покормить норок ни вечером, ни утром не было возможности, так как машины не разгружали. Кормили их одной свежей телятиной.

Погода стояла прохладная, ночью прошел небольшой дождь, а укрыть клетки было нечем. На следующий день, а это уже был шестой день, как я уехал из Бийска, где оставил моих стариков, мы подъехали к так называемой воинской погрузочной платформе или площадке. Надо сказать, что станция Бийск — конечная. Сюда прибывают грузы для обширной округи, в том числе и на экспорт для Монголии, поэтому на станции много длинных запасных путей, на которых скапливается множество вагонов.

Мы подъехали: помощников моих не видно, что, конечно, и не мудрено: столько времени меня не было. Шоферы требуют освободить машины. Я помчался на вокзал, а это не меньше километра — дедов нет. Спрашиваю у служащих: не видели таких? Бывают здесь, говорят, но где они сейчас — никто не знает. Бегу назад. Шоферы уже разгружают клетки, а тут дождичек начал моросить. Рядом, на той же платформе, большой дощатый просторный навес; только в дальнем углу десятка два мешков с картофелем, около которых несколько солдат с молодым лейтенантом во главе. Я к нему, уверенный: свои ведь люди, военные, сразу найдем общий язык. Пустого места под навесом полно — какие могут быть проблемы? Обращаюсь по уставу:

— Товарищ лейтенант! Разрешите поставить клетки с норками под навесом!

Лейтенант без всяких причин отказал. Как говорится, Бог ему судья.

Норкины «няни»

Водители, теперь уже и с моей помощью, сгрузили клетки и прочее наше имущество на землю и укатили. Я один, голодные со вчерашнего утра зверьки начинают подавать голос. Представляю, сколько времени мне надо одному, чтобы мелко нарезать мясо и накормить 105 зверюшек? А еще налить воды в поилки, а ее надо где-то найти, срочно сменить сено в гнездовых отделениях, а оно у многих норок подмокло от непогоды.

И уйти ведь от них никуда нельзя: я один…

Стою на краю этой недоброй для меня погрузочной платформы в растерянности и отчаянии… Где и как искать дедов? Куда их унесло? А если вообще вернулись домой, меня не дождавшись? Не помню, сколько так простоял, скорбя и предаваясь самым горьким мыслям…

И вдруг ниже меня по путям, совсем рядом, куда-то неторопливо идут оба моих деда! Я радостно приветствую их:

— Здравствуйте!

Они мельком взглянули на меня, кивнули в ответ и спокойно идут себе мимо…

В недоумении спрашиваю:

— Вы что, сами по себе теперь?

Кто-то из них буркнул «Ага», и идут себе дальше… Тут я чуть не задохнулся от избытка самых разных эмоций, однако быстро собрался и в следующие несколько минут выдал, насколько мог громко, на их головы и уши весь запас ругани, который накопился за долгие годы в казарме.

Во время моей длинной тирады деды молча смотрели на меня, разинув рты. После чего мы дружно взялись за дело: один дед режет мясо, другой ставит его в клетки, я куда-то сбегал за водой, меняю сено. Норки к тому времени окончательно проголодались и дружно подняли визг. Орут эти голодные зверьки примерно так же, как кошка, когда наступишь ей на хвост или лапу. Только кошка «мявкнет» или взвизгнет и замолчит, а эти верещат безостановочно. Когда такую музыку производит сотня зверьков — это впечатляет… К нам бегут прохожие:

— Кого вы тут режете?

В общем, до вечера скучать не пришлось, но мы успешно справились: к темноте сделали все необходимое, и сытые норки, наконец, угомонились. Я отпустил дедов ночевать (они, оказывается, сняли где-то поблизости квартиру), сам наладил небольшой костерок из собранных на путях щепок и около него, рядом с норками, кое-как скоротал ночь.

Деды пришли на рассвете, мы снова стали кормить норок, и тут выяснилось, что примерно десятка три из них не притронулись вчера к пище. Вывод мог быть только один — заболели, скорее всего, простуда. Зверьки промокли, двигаться, согреваться в тесных клетках возможности у них не было, вот и результат. Я снова в панике: что делать? Куда обратиться в незнакомом городе?

Кое-какие самые минимальные познания в биологии у меня были, и я помчался на рынок, благо он был поблизости от станции. Всего один рыбак продавал там свежих мелких щук. Я купил их у него всех — килограммов два­дцать — вместе с мешком. В ближайшей аптеке приобрел две полулитровые бутылки тогда еще настоящего рыбьего жира. Щучек мы мелко резали, поливали рыбьим жиром и ставили норкам вместо мяса. Некоторые, учуяв привлекательный запах, сами вылезали из гнезда, начинали лизать жир, затем есть рыбу. Слава богу, будут жить! Другим приходилось совать рыбу под нос или даже тыкать в мордочку, только тогда они принимались неохотно есть. Несколько зверьков все-таки отказались и от этой пищи, и уже на следующий день пять норок у нас пало.

В поисках вагона

Оставив всех норок на попечение дедов, я пошел на станцию к диспетчеру. Нам для перевозки живого груза полагался двухосный товарный вагон, их раньше называли теплушками. При приезде в Бийск я уже говорил с ним по этому поводу, и он меня заверил, что проблем не будет. Ехать нам предстояло до станции Канск — это восточнее Красноярска, в общей сложности больше полутора тысяч километров. Диспетчер, мужчина средних лет, пояснил мне, что на восток можно отправиться только в вагоне, оборудованном авто-сцепкой, и что этот вагон я должен искать сам среди этой мешанины составов и путей. Часа за полтора-два я оббегал их все, нашел такой вагон. Записал номер, место, где он стоит, прибежал уже мокрый к диспетчеру, докладываю. В ответ он хладнокровно заявляет, что этот вагон не годится:

— Он «больной», ищи другой…

Снова долго бегаю, нахожу-таки еще один, опять к диспетчеру. Тот сообщает, что этот вагон нуждается в пропарке, какой-то в нем был нехороший груз. Только тут до меня начинает доходить, что он все знает о вагонном парке на станции…

Интересуюсь: что мне делать дальше? Диспетчер объясняет, что на путях работает маневровый поезд, говорит:

— Иди к машинисту. Когда освободится, он пропарит вагон и притащит туда, куда тебе надо.

Ходкой рысью догоняю на путях небольшой маневровый паровоз-«овечку», как их называли, он неторопливо толкает перед собой десяток вагонов. Немолодой машинист с полусонным видом сидит внутри будки у окошка, сцепщик в замасленной спецовке пристроился на подножке паровоза, курит самокрутку. Увидев меня, бегущего за ними, машинист останавливает свою пыхтящую, сопящую технику и кричит:

— Чего тебе?

Я ору в ответ:

— Вагон надо пропарить, притащить на воинскую!

Уже через полчаса вагон, хорошо пропаренный паром из того же паровоза, стоял около наших клеток, и мы занялись погрузкой. Через час со всем нашим хозяйством мы были под крышей и меньше теперь зависели от непогоды. Большое дело удалось провернуть всего за полдня…

Но еще не все «оргвопросы» были решены. Я знал, что, согласно железнодорожным правилам, после 1 октября при перевозке людей в товарном вагоне в нем должна быть ванная железная печь. Я опять на вокзал, выясняю насчет печи. Объяснили:

— Там, за путями, есть небольшой домик, контора, где тебе выдадут печку. Прибежал в эту конторку, там сидят дружно курят двое мужчин. Объясняю суть дела. В ответ слышу:

— Печек нет!

— А как быть?

— Как хочешь! Печек нет!

В растерянности выхожу, следом идет один из мужиков. Короткий диалог:

— Тебе нужна печь?

— Нужна!

— У меня есть своя, купи!

Тут же, рядом с конторой, сарайчик, он открывает замок, там несколько печек, трубы. Выдает мне печь. Спрашиваю:

— Сколько?

— 150 рублей!

Отсчитываю деньги, забираю печь, трубы, тащу в вагон.

С дедами быстро ее установили, собрали немного щепок, угля, затопили. В вагоне тепло, норки сытые, молчат. Наладили какой-то, уже не помню, светильник, в сумерки стащили где-то несколько досок, устроили нары поближе к печке. Была с собой кое-какая теплая одежонка, постелили. Поужинали, напились чаю, улеглись: благодать, жить можно! Так началось наше железнодорожное путешествие с американскими норками.

В пути

Топливом мы запасались на станции, на печке варили еду, в основном картошку и ту же телятину, которая полагалась норкам, кипятили чай. Зверьков кормили два раза, утром и вечером. Некоторым из них удавалось удирать из клеток, тогда они могли бегать в узком просвете между стенками вагона и клетками до тех пор, пока мы им это позволяли. Тут же случайно выяснилось, что, если норка отказывается от пищи, а такие случаи были изредка и в дальнейшем, ее нужно было выпустить из клетки — пусть побегает. Побыв какое-то время как бы на воле, вне клетки, норка снова начинала есть. Благодаря рыбе, рыбьему жиру и возможности предоставлять норкам такие вот небольшие прогулки в вагоне у нас после пяти пала еще одна норка. Мой коллега, кстати, опытный охотовед, который вез такую же партию за две недели до меня, потерял за время перевозки 35 норок!

К счастью для нас, в 1953 году за такие потери уже не отправляли в лагеря и не расстреливали за «вредительство». А ведь было и такое в истории отечественного охотоведения.

Перед отправкой из Бийска нас долго таскал по путям вперед-назад тот же маневровый паровозик. Наконец, поехали. Позже выяснилось, что наш вагон прицепили к так называемому «сборному» составу, а я еще не знал, что это такое. Почти на каждой станции наш состав неторопливо «разбирали», переформировывали, и эта процедура длилась часами, а то и сутками. Но мне было уже известно, что по правилам ж/д такой груз, как наш, то есть живой, обязаны перевозить с максимально возможной скоростью. А мы между тем ползем, как черепахи. В Инской, где нас продержали почти двое суток, я «насел» на диспетчеров. Несколько раз за день я приходил в диспетчерскую, устраивался в уголке, около двери и часами ныл: «Нас положено везти быстро, у нас кончается мясо, денег нет, кормить норок нечем, я буду жаловаться…».

Мне объясняли, что нет пока никакой возможности. Но не последнюю роль в удачной отправке нас дальше сыграли сами норки. У этих зверюшек около хвоста есть специальная железа, выделяющая очень скверно пахнущую жидкость — средство защиты от врагов. Применяли зверьки это средство и против нас, если были чем-то раздражены, обозлены. И хотя на руки или одежду эта жидкость попадала редко (норки — в клетках), наша одежда, а это были широко распространенные в те годы ватные куртки-«телогрейки», постепенно набиралась этого крепкого «аромата». Мы привыкли, перестали его замечать, но другие люди, непривычные к такому запаху, слишком хорошо его ощущали. Так что на исходе вторых суток глубокой ночью нас прицепили к нефтеналивному составу. Дальше до самого Канска мы — одна теплушка среди цистерн с какими-то ГСМ — неслись с грохотом вагонных колес на стыках рельсов и свистом ветра, наверное, со скоростью курьерского поезда. Редкие короткие остановки были только на больших станциях для смены локомотивных бригад, и поезд снова летел на восток.

Прибытие норок

В Канске меня встречал сотрудник нашего Управления с двумя грузовиками: норок надо было везти дальше, в один из таежных районов края. На них мы и увезли наших норок по хорошо известному в крае Енисейскому тракту за 200 километров в один из таежных районов. Под вечер около речки разнесли клетки по лесу, открыли дверцы, рядом раскидали куски оставшегося мяса. День был холодный, ветреный, с пролетающим снежком, и многие норки не хотели вылезать из обжитых теплых гнезд.

Помню одного крупного самца, которого мы хорошо знали: у него был сломан один клык, и он был совсем ручной. Мы могли брать его на руки, давать лакомые кусочки мяса или рыбы, гладить. Остальные при любом удобном случае кусались. Этот самец вышел из клетки, постоял минуту-другую снаружи вроде как с брезгливым видом, подошел ко мне явно с желанием забраться на руки, в тепло.

Но брать зверька уже не следовало, им полагалось теперь привыкать жить без помощи людей, и он, подумав еще немного, забрался обратно в клетку. Мы же переночевали в ближайшем селе, на следующий день вернулись в Канск и вечерним поездом выехали домой, в Красноярск. Позже я регулярно наводил справки о норках на новом месте. В числе первых было несколько сообщений о нападениях на курятники в окрестных селах отловленных, задавленных собаками незнакомым многим людям зверьков (информация в местных СМИ о выпуске норок до всех селян не дошла). Как бы то ни было, американские норки успешно прижились на новом месте, о чем пять лет спустя я смог опубликовать свою первую статью в охотничьем журнале.

На Алтае американские норки ныне — одни из самых обычных пушных промысловых зверей, шкурки которых в заготовках по общей стоимости занимают третье — после соболя и белки — место.

Генрих Собанский, Алтайский край

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий