Был у нас в совхозе управляющий — Павел Иванович. Толковый специалист, фронтовик, всеми уважаемый человек. И был у него конь Серко — орловец.
Серко
В колхозах и совхозах раньше первой тягой была конная. Трактора, конечно, были, да только лошадей никто не отменял. Было две конюшни: одна для рабочих лошадей, другая — для выездных, для коней председателя совхоза, бригадиров. Был там и конь Павла Ивановича.
И надо сказать, был тот Серко весь в своего хозяина: до того умный и спокойный, что все только удивлялись. Приучил его Павел Иванович даже стрельбы не бояться. Так и охотился: с седла.
Глухарь или какая другая дичь в первую очередь же коня видит, а не всадника, да и запах конский посильнее человечьего будет. Если, конечно, тот человек не просмолен самосадной махоркой.
Иной глухарь или косач на тридцать метров подпускал к себе Павла Ивановича, а уж тот стрелял без промаха, фронтовик все-таки.
И еще одна история была у меня с Серко. Научил я его через заборы прыгать. У нас в это время в клубе вестерны показывали, ну вот я и подумал: чем мы-то хуже? Иногда мне Серко запрягали: телят пасти. А как телята угомонятся, я и тренировался: выберу изгородь — и на нее. Перед прыжком коню шпоры дашь, он и перелетает. Только вскоре мне прыгать запретили: баловство это, да и ценный конь, может ногу подломить.
Воровайка
Слово это — «воровайка» — сейчас всем известно: платформа с краном, только и всего. А вот я это слово впервые услышал на заимке в Черноушке летом 1972 года.
А дело было так: привезла нам каэска продукты: сахар, крупу, овощи и говяжью тушу. Без мяса на полевых работах никуда, да и бригада у нас молодежная, питаться должны хорошо. И то правда, совхоз для нас продуктов не жалел. Отпускал вволю все, что необходимо.
Ну вот, пока разгружали, вечереть стало. Тушу говяжью приволокли уже затемно, положили на ледник, в погреб, набитый снегом, а творило сверху досками прикрыли. Легли спать.
Вдруг среди ночи грохот. Вскочили, выбежали на улицу: кто со свечкой, кто с фонарем. Смотрим, а это медведь: доски раскидал, творило сдвинул. И лежит на брюхе. Хоть творило сдвинул, а лаз-то узкий, для человека сделан, не для медведя. Голову-то он просунул, а плечи — ни в какую. И что удумал! Как кот за сметаной, лапу одну спустил и машет: тушу хочет подцепить, а до нее далековато еще.
Это мы потом все поняли. А тогда что делать? Охотиться не сезон. Самооборона? Так ведь он на нас и не нападает вовсе, летом мы ему не интересны. Ружья есть, но дробь на медведя — смешно подумать. Короче, осветили мы его голову фонарями. Он забеспокоился, заворчал. Мы еще больше света (а все звери света боятся), ну, он тогда в лес — и деру.
И вот ведь какой памятливый косолапый попался! На следующий год все же утянул у механизаторов тушу из ледника. Стащил и прикопал, медведи ведь свежатину не едят, любят мясо с душком. Пока тушу нашли, уже было поздно, лето все-таки, так медведю его добыча и осталась.
Сумерки
Шли мы как-то с моим первейшим другом Женькой Худяковым с охоты. Настроение хорошее, добыли пяток рябчиков на двоих. Погода прекрасная, вечер.
До деревни еще километра два: лесная тропинка, березняк, осинник. Вдруг видим: глухарь сидит у дороги и головой вертит.
Дичь-то мы перевидали всякую у себя в Старице. Жили почти на окраине, так в мороз косачи к дому подлетали. Сядут в огороде на березу и сидят. Что томские здесь голуби или воробьи, ей Богу. Надуются, как шары, и греются.
В общем, мы сразу решили: глухарь. Вот она, добыча! Вот азарт! Прицелились, стреляем. Глухарь сидит, головой качает. В чем дело?
Дичь-то у нас непуганая. Да и глухарь таковым неспроста зовется. Решили, что дело в ружьях. Ружья у нас одноствольные — ИЖ 16 калибра, а до цели метров шестьдесят. Может, ветром дробь снесло?
Заряжаем снова, подбираемся ближе, стреляем — тот же результат. Тут уж мы не вытерпели — бегом к глухарю. Смотрим: пень горелый, а рядом ветка качается: «голова», значит. Сам пень вылущенной щепой светится, дробь мы засадили аккурат в середку. Ну что, постояли, посмеялись: вот что бывает в сумерках.
Медведь-механизатор
Летом 1972 года наша кормозаготовительная бригада совхоза «Старицинский» работала на заимке Черноушка на берегу таежной речки Омелич. Прибыли мы туда в начале сенокоса на каэске с паромом, вместе с горючим, техникой: тракторами, пресс-подборщиками, граблями и прочим.
Был там когда-то колхоз, была деревня, но к 72-му году остался только дом председателя колхоза, да следы дорог, там, где раньше были улицы.
В бригаде нашей были все молодые, работали от зари до зари, ловили каждый летний день. На охоту и рыбалку ходил только повар.
Технику на ночь оставляли на горке, чтобы утром легче заводить. И вот как-то раз проснулись: МТЗ-50 нет. Смотрим, а он под горкой на боку лежит. Что случилось? Бригадир наш давай на отскочившую собачку тормозов грешить, и то правда: была такая проблема у старых тракторов. А как в горку поднялись, смотрим: не в собачке дело. Дерн содран, следы медвежьи кругом и две кучи рядом. Понятно, кто был: медведь, но вот трактор ему зачем?
Вскоре все выяснилось. Будит нас как-то среди ночи Витька: «Вставайте, посмотрите на механизатора!» Смотрим — действительно: стоит медведь возле трактора, спину чешет и сопит от радости. Колесо ребристое, большое, как раз ему по росту, а трактор (даром, что несколько тонн), раскачивается, того и гляди: снова съедет. Мы зашумели, конечно, на него, а он что? Посмотрел на нас спокойно и в лес заковылял. Тут как тут наши пустолайки объявились: не все им повара охранять, взлаяли на медведя, только он на них — ноль внимания.
Петр Николаенко
