Я готовился отправиться на учет зверей. К полудню следующего дня нашелся мне попутчик-отвозчик. За час с небольшим преодолели мы по реке на «Рыси» километров тридцать. Поблагодарив возницу и вскинув за плечи понягу, свернул в приток.
На шее висит планшет с карандашом. Отмечаю свежие следы соболей, белок, колонков, маралов. Три волка прошли вверх. Больше всего следов кабарожек, питавшихся лишайниками.
День первый — волчий
Очередной бугорок, испещренный копытцами, показался мне знакомым. Здесь избушка на курьих ножках притулилась, в сугробе утонула. Дверь, заваленная снегом, валялась рядом. Окно наполовину выбито, вернее раздавлено покосившимися бревнами. Радовало лишь наличие железной печи с алюминиевой трубой. Сбросив снег с потолка напротив дымохода, я убедился, что топить печь можно, а значит, и ночевать тоже.
Не хотелось нарушать стуком топора тишину леса, но сереющие сумерки заставляли позаботиться о дровах. Неподалеку прокричал ворон, как бы подчеркивая свою непричастность к таинству взлохмоченных косогоров.
Через час из печной трубы вился дымок, поленница внутри избы заметно потолстела. С помощью лапника устроил на нарах подобие лежанки. Законопатить дыры в стенах было нечем, оставалось надеяться на постоянно поддерживаемый огонь в печи. Когда был уничтожен ужин, изготовленный на костре, я вытянулся на нарах во всю длину, упираясь головой в одну, а ногами в другую стену. Забылся на короткое время. И вдруг услышал отдаленный звук, напоминающий гудение снегохода.
Откуда в чаще «Буран»?
И тут же чей-то тягуче-плаксивый голос затянул высокую ноту. Не успела она оборваться, как два голоса потоньше подхватили песню. Волки!
«Ах ты, как выводят, по телу дрожь пробивает», — скорее подумал, чем сказал я, и потрогал лежащее рядом ружье.
День второй — рысий
Утром, отойдя от избы метров двести, наткнулся на следы хищников, натоптавших возле остатков съеденного раньше марала. Мелкие раздробленные кости и черепная коробка свидетельствовали о том, что погибшему оленю не исполнилось и года.
Через несколько километров нашел следы еще одной лесной трагедии. Судя по следам, рысь поймала кабаргу, а росомаха позже обследовала это место.
Во второй половине дня добрался до избы-стационара. Под толстым слоем снега на крыше доски прогнулись и, казалось, вот-вот лопнут. С валежины я смог забраться на крышу на лыжах и начал сбрасывать снег. Продолжил работу внизу, снимая лопатой пласты, освобождая избу из снежного плена. Дверь была открыта настежь, печь гудела, и к вечеру с потолка уже не капало. Сносно переночевал, конечно, не забывая подбрасывать дрова каждые час-полтора.
Дни третий–пятый — росомашьи
Обходя урманы, пробираясь сквозь цепкие заросли хвойного молодняка, ныряя с головой в веточную круговерть, ни на минуту не забывал я о целях похода. Жизнь таежного зверья, скрытая для горожанина за семью замками-печатями, открывалась мне во всей своей простоте и неожиданности. Следы росомах то тут, то там красноречиво свидетельствовали: вот они, хозяева леса. Однажды я назвал их в шутку снежными людьми. И действительно, эти удивительные охотники чем-то напоминали наших предков, каждодневно заботившихся о пропитании. Да и сам я мало отличаюсь от них, разве что рюкзаком продуктов в избе да неспособностью переночевать без костра где-нибудь под сломанным бурей деревом.
И вот я уже сам, как росомаха, бегу поверху. Долгожданный, ближе к водоразделу, взъем. Лыжи совершенно не проваливаются. Тропа хищников ведет в вершину ручья, вторая пересекает ее под прямым углом. Круто скатываюсь вниз, где тропы становятся торнее, у выворотня поедь — волос кабарги, кровь, лазы зверя, лежка, нырки в снег, пятна мочи. Резкий запах, вероятно, отбивает охоту у других животных подъедать остатки, хотя соболь тут же рядом вертелся, маленький кусочек урвал в отсутствие грозного собрата.
Нашел я и место гибели кабарожки: согнала ее хищница с косогора, километра два преследовала, пока та не обессилела. По чудом сохранившейся челюсти узнаю, что копытное — сеголеток.
Наскоро обедаю, ломая голову над новой загадкой. Другой след росомахи, тащившей добычу, более свежую, отпечатался на снегу. По нему переваливаю за два часа в соседний ручей, хорошо знакомый мне по прежним скитаниям, — Каменку. В его долине — новая погоня росомахи за кабаргой, очевидно, взрослой особью. Длина прыжка ее превышает скачки хищника, но и здесь чувствуется уже усталость жертвы — не в состоянии она запрыгивать на валежины, обегает их стороной, теряя время. И вот финал: секундного замешательства у очередного препятствия — толстого ствола давно упавшего дерева — хватило преследователю, чтобы сделать успешный бросок. Обхожу по следам хищника места поедания добычи, зарисовываю расположение временных кладовых, обнаруживаю почти тут же старые норы в буреломе и в одной из них — кусок челюсти марала. Нет свидетельства, что и его убила росомаха, но кормилась мясом она здесь долго, других же следов рядом не нахожу. Как из рога изобилия сыплются на меня находки, основной же потаск росомахи идет мимо всех этих старых и новых кладовушек.
Следующий день ушел на то, чтобы разобраться с третьей кабаргой. Ее росомаха «столкнула» с отстоя, с 50‑метровой высоты. Сама сбежала откосом, подобрав внизу уже мертвое животное. Его-то росомаха и тащила десяток километров почти без передыха. Причина такого упорства открылась мне лет пятнадцать назад и была связана тогда с выкармливанием трехмесячных детенышей. Скорее всего, и сейчас где-то за хребтами спрятаны новорожденные под выскорью. Заманчиво разыскать ее логово, но надо заканчивать учет. Попутно раскручиваю до конца «спираль погони» за второй кабаргой: не менее четырех километров пробежала она, на первых порах обманув преследователя хитрым финтом. Выносливость хищника и его способность бежать поверху, как на лыжах, склонили чашу весов в его пользу и в этом эпизоде.
Продолжив маршрут, вытропил след крупного марала, которому, пожалуй, не страшна росомаха или рысь. Рогач ушел за перевал, преодолев трехкилометровый участок глубокого снега в 80 сантиметров. Лишь убедившись, что он достиг безопасной зоны, где жила самка на склонах южной экспозиции, я стал замыкать учетную площадку.
Вспомнил, как старую оленуху в заповеднике спасли очень морозной зимой 1969 года. Она потом теленка родила, в лес выпустили.
Вместо послесловия
Последняя страничка дневника — как последний штрих к походу. Девять жертв за неделю там, где выстрелы не звучали. И это далеко не полный перечень, скорее случайные находки. Господа ученые обычно их в расчет не принимают… Мучает бессонница, болят колени, являются звуки, запахи, видения леса. И, просыпаясь среди ночи, думаю: «А со мной ли все это было?».
Анатолий Зырянов, г. Красноярск
