…Едва первые лучи восходящего солнца осветили вершины перевала золотистым светом, как я уже был готов к переходу. Тщательно залив водой костёр и притоптав сапогами дымящиеся головёшки, я взвалил на плечи рюкзак и, с грустью и благодарностью поглядев на свой очередной таёжный ночлег, двинулся в путь. Мне предстоял долгий и трудный путь: необходимо было пройти более десятка километров вниз по ключу Хмурому до его устья, перейти вброд Катэн и дальше по правому берегу выйти на устье ключа Лиственничный.
По берегам ключа, густо заросшего кустарником, пройти было невозможно. С обрывистых бережков, почти касаясь листьями прозрачной воды, наклонили свои побуревшие пирамидальные кисти соцветий кусты рябинника, и, как последний прощальный привет уходящему лету, распушила свои нежно-розовые соцветия таволга иволистая. Чередуясь с небрежно-раскидистыми зарослями черёмухи, отдельными группами и поодиночке, возвышались стволы ольхи волосистой и маньчжурской. То здесь, то там встречались кустарники и деревья, переплетённые светло-серыми или буроватыми лианами виноградника уссурийского с бледно-фиолетовыми несъедобными ягодами. Особенно декоративно выглядели кусты свидины белой с ярко-красными ветвями и голубовато-белыми несъедобными ягодами, собранными в щитки.
Следующим утром, запив нехитрый завтрак из концентратов крепким душистым чаем, снова выходил на маршрут.
Спонтанная рыбалка
…Я снял с плеч рюкзак, выложил из него на галечник всё содержимое. Необходимо было немного отдохнуть, попутно «заморив червячка» немудреным обедом из концентратов и тем, что «бог послал» — оставшимися, запеченными на углях рябчиками, отстрелянными накануне. Кроме этого, перед переходом реки вброд всё необходимо было тщательно уложить, чтобы удобно было нести рюкзак, не оступившись на скользких камнях и не потеряв равновесие.
Среди прочих и нужных вещей оказалась намотанная на фанерку осенняя удочка: леска с поплавком, грузилом и с искусственной мушкой, прозванной рыболовами «химией». Скорее ради чисто спортивного интереса, чем ради рыбы, срезав длинную ветку тальника и соорудив удочку, я сделал заброс. Через мгновенье поплавок стремительно нырнул в тёмную глубину, струной натянув лесу и согнув дугой удилище. По тому, как рвалось из рук удилище и звенела, разрезая воду, леса, я понял, что поймал что-то серьёзное. Через несколько минут борьбы очень крупный ленок уже, извиваясь и подпрыгивая, был на берегу. Не снимая его с крючка, я протащил его несколько метров волоком до небольшой ямки на берегу, заполненной водой.
Возиться сейчас с ленком не было смысла: путь предстоял долгий, и разделанная рыба в нагретом солнцем рюкзаке могла просто протухнуть. Поэтому я решил распотрошить перед самым выходом, а до этого времени ленок поживёт в естественном «аквариуме».
Организовать чай было делом нескольких минут, и пока закипал чай, я успел постирать носки, загрубевшие портянки и стельки из сапог. Расстелив на камнях полог и положив под голову свёрнутый рюкзак, я с удовольствием растянулся. Через полог приятно согревало спину тепло нагретых камней, босые ноги ласкало лучами солнце. Я испытывал такое блаженство, которое невозможно было передать словами. Куда-то постепенно уходила усталость.
Заложив за голову руки, я смотрел в бездонное и голубое, до боли в глазах, небо. Где-то высоко-высоко парил, распластав крылья и не шевеля ими, коршун. Чуть ниже его, плавно совершая круги, парила скопа. На какое-то время она, энергично махая крыльями, зависла в воздухе на одном месте и вдруг камнем с высоты рухнула в воду, подняв каскад брызг, и тут же взлетела с рыбой в когтях.
Лесной воришка
Глаза устали от режущей голубизны , и я, закрыв глаза, стал думать о доме. Я представил себе, как сын Саша возьмет ружьё, фотоаппарат и планшет и отнесёт в мою домашнюю фотолабораторию — узкий и тесный кабинетик, отгороженный в детской комнате. Трёхлетняя Наташка, усевшись на пол рядом с рюкзаком, будет усердно пытаться развязать его, чтобы найти в его недрах подарок от «зайчика». И чтобы не обмануть её надежд, я уже который день пью чай как на фронте: одна карамелька на трёхлитровый котелок чая.
Так, думая о доме, я незаметно для себя заснул. Сколько прошло времени , я не знаю, но какой-то странный звук разбудил меня. Я открыл глаза — высоко надо мной в небе парил коршун. Не поворачивая головы, я скосил глаза влево: на палке, с висящим над погасшим костром котелком, сидела бабочка-крапивница, шевеля крылышками; большой чёрный и блестящий жук не торопясь прогуливался по моим сухим портянкам. Странный звук повторился. Я скосил глаза вправо на звук и замер — небольшой и чёрный, как головешка в костре, медвежонок возился с моим ленком. Медвежонок пытался вытащить его из ямки, но ленок был слишком велик для него и, лениво шевелясь, никак не поддавался.
На какое-то мгновенье медвежонок оставил ленка и, поднявшись столбиком, глядя в густые заросли тальника, стал отчаянно кричать, отмахиваясь от кого-то, невидимого мне, передними лапками. Из тальника выкатился второй медвежонок, заметно крупнее, и, не обращая внимания на брата, кинулся к ленку. Меньший медвежонок лёг грудью на ленка и стал отчаянно кричать, пытаясь не упустить добычу. Второй медвежонок, не реагируя на протест брата, изловчившись, схватил ленка за хвост и, волоча его по песку между широко расставленных, лапок направился… в мою сторону. Я замер. Мысли вихрем крутились в моей голове, и воображение, основанное на богатом таёжном опыте, нарисовало возможную развязку: наткнувшись на меня, медвежата с перепугу поднимут крик. На крик выскочит, защищая своих малышей, разъяренная мамаша, увидит меня — и тогда… Что будет «тогда» думать не хотелось, но опыт подсказывал неизбежный финал: очень пышная, очаровательная и неповторимая в своей изумительной красоте причёска на моей, так рано облысевшей голове будет испорчена надолго. Если не навсегда.
Медвежонку удалось протащить ленка каких-то пару метров, когда его такой же наглый братишка схватил сзади ленка за голову и выдернул из зубов брата. Теперь, не желая уступать друг другу такой подарок судьбы, они сцепились в драке, громко крича и ожесточённо колотя друг друга лапками.
Воспользовавшись моментом, я, моментально вскочив на ноги и влетев в стоящие болотники, схватил ружьё и отступил к воде. Затекающая в сапоги тонкими струйками холодная вода не оставляла никаких сомнений в реальности происходящего.
Медвежата, прекратив возню, поднявшись столбиками , внимательно рассматривали меня. Стараясь не шевелиться, я не сводил с них глаз. Особого страха я не испытывал: за долгие годы работы в тайге мне не раз приходилось встречаться с медведями и как натуралисту наблюдать их или в бинокль, или через телеобъектив своего «Зенита». Но чтобы вот так, с расстояния нескольких метров… И вдруг я обратил внимание, что на их грудках нет белых «галстучков»! Значит, это медвежата не белогрудого, или как его ещё называют — гималайского медведя, а другого?
Наблюдения за медведями позволили сделать мне свои собственные выводы, что у нас на Дальнем Востоке обитают три вида медведей: белогрудка, или гималайский — небольшой медведь, наименее агрессивный из своих собратьев, окрас шерсти от тёмно-бурой до чёрной с характерным белым «галстучком» на груди; бурый медведь, намного крупнее белогрудого, с окрасом шерсти от светло-бурого с рыжеватым оттенком до тёмно-бурого. Дважды в верховьях реки Кафэн и по Катэну я наблюдал медведей с совершенно чёрной шерстью без «галстучков», заметно крупнее бурых и более высоких на ногах. Старики-удэгейцы рассказали мне, что такие медведи есть, что «это шибко сердитый люди и его шутка понимай совсем не могу». Внимательно приглядевшись, я понял, что передо мной медвежата именно «шибко сердитого люди».
Медведица
Рассеивая все мои сомнения, из тальников на галечник с треском выскочила огромная медведица. Обнюхав медвежат, она заурчала. Медвежата стали прижиматься к ней, не сводя с меня блестящих глаз. Медведица повернула голову в мою сторону, на мгновенье наши взгляды встретились, и теперь мы смотрели друг на друга в упор.
Глухо зарычав, медведица медленно направилась по берегу в мою сторону. Под тяжёлой тушей хрустели речные камешки. Весь напружинившись, я замер. Казалось, время остановилось. Я хорошо видел коричневую радужную оболочку медвежьих глаз, черные зрачки просматривали меня насквозь; чёрный кирзовый нос медведицы постоянно дёргался, улавливая запахи. Неожиданно подувший с верховьев ветерок донёс до меня сильный запах зверя, а это означало, что медведица меня ещё не почуяла. Крепко сжимая в руках ружье, указательным пальцем правой руки я осторожно передвинул предохранитель. Теперь всё зависело от моей выдержки, моего хладнокровия: в критический момент я должен, опередив медведицу, уложить её с первого выстрела. Второй выстрел сделать будет уже некому…
Расстояние между медведицей и мной сокращалось. Медведица находилась напротив меня в нескольких метрах, когда её внимание чем-то привлёк мой рюкзак. Обнюхав, она лапой отбросила его в сторону, стала обнюхивать планшет, фотоаппарат, подсумок с патронами.
И вдруг меня молнией обожгла мысль: у меня в руках незаряженное ружьё! Накануне вечером, добыв на ужин пару рябчиков, я разрядил ружьё и больше его не заряжал. И теперь моя одностволка 28-го калибра для медведицы не опасней лыжной палки.
Медведица остановилась напротив меня и, покачивая головой, нюхала воздух; чёрный кончик её носа дёргался, пытаясь уловить запахи. Прошелестев по тальникам, лёгкий порыв ветра донёс до меня терпкий запах медведицы, я отчётливо видел её приоткрытую пасть с чёрными губами, жёлтые клыки , за которыми прятался розовый язык, капающие на песок слюни. Дующий ветерок доносил до меня смрадное дыхание из пасти зверя.
Мгновенья казались вечностью. Поднявшись на задние лапы, медведица отрывисто сопела носом, пытаясь уже сверху уловить запахи. Неизвестно, сколько бы ещё продолжалось это противостояние и чем бы оно могло закончиться, но явно не в мою пользу, если бы медвежата не вспомнили про ленка. Они опять устроили шумную возню, которая тут же перешла в отчаянную драку: никто никому не хотел уступать.
Опустившись на все четыре лапы, медведица одним прыжком оказалась около медвежат и громко рявкнула. Медвежата, сжавшись, отскочили в сторону. Медведица обнюхала ленка и, жадно схватив, громко зачавкала. Покончив с ленком, она, нюхая песок, пошла в том направлении, откуда я тащил ленка. Медвежата, оглядываясь по сторонам и боясь отстать, торопясь заковыляли за ней. Один из них отстал, поднявшись столбиком, посмотрел в мою сторону и, снова опустившись на все четыре лапки, забавно ковыляя, стал догонять медведицу.
Дойдя до того места, где я поймал ленка, медведица потопталась немного и направилась в тальники. Я отчётливо слышал, как хрустели под её тяжёлыми шагами упавшие ветви и речной мусор, а качающиеся ветки тальника указывали её местонахождение. Зайдя в тальники, медведица вдруг остановилась. Наступила напряженная тишина, нарушаемая лёгким шелестом листвы под дуновением лёгкого ветерка. Я не сводил глаз с того места, где остановилась медведица. Прошло несколько минут. Вот что-то тёмное зашевелилось среди ветвей. Ветки тальника слегка качнулись, но не от ветра: я увидел, как среди ветвей очень медленно стала появляться голова медведицы, повернувшись в мою сторону. Прошло ещё несколько томительных минут. Мои сапоги уже наполнились водой, но я этого не замечал: на карту сейчас было поставлено слишком много.
Немного постояв, медведица прошла несколько метров и снова остановилась. Вдруг она резко поднялась и громко рявкнула. Я стоял не шевелясь. Постояв немного и ещё раз рявкнув, но уже тише, медведица углубилась в тальники. Я слышал её удаляющиеся шаги, громкий хруст хвороста под её лапами, треск качающихся ветвей тальника. Вот в просвете ветвей тёмным пятном мелькнула её туша, чтобы снова скрыться в густых зарослях.
Постояв ещё несколько минут, с трудом волоча наполненные водой сапоги, я вышел на берег. От пережитого руки мои дрожали, и я никак не мог найти патроны с пулями. Наконец желанные патроны был найдены, и — что самое удивительное — всё время поисков два из них были у меня в руке. И теперь, вспомнив о сапогах, я быстро вылил из них воду и так же быстро снова влетел в сапоги.
Зарядив ружьё, я осторожно, придерживаясь как можно дальше от тальников, стал обходить их, всматриваясь в ту сторону, куда ушла медведица. Её я увидел сразу: на освещенном солнцем светло-сером речном галечнике резко выделялась тёмная туша медведицы и двух медвежат. Они уже ушли от меня достаточно далеко, и теперь опасность мне не угрожала.
Вернувшись к кострищу, я тяжело опустился на теплые камни. Всё произошедшее со мной в течение какого-то получаса могло показаться сном, если бы не разбросанные вещи и глубокие отпечатки огромных медвежьих лап.
Немного успокоившись, я разжёг костер, набрал в котелок воды и повесил над костром. Сняв сапоги, тщательно протёр их изнутри сухими носками, поставил на нагретые камни и начал укладывать в рюкзак разбросанные вещи. Напившись крепкого чаю и уже окончательно успокоившись, я достал из полевой сумки альбом и дневник и сделал записи о случившемся. А послушный руке карандаш проворно побежал по листу ватмана, стараясь запечатлеть только что увиденное.
Спешить было некуда: сапоги ещё не высохли, идти в сырых сапогах — значит, сбить ноги. А для таёжника, как и для волка, главное — ноги. Мне предстоял ещё долгий и трудный путь, и кто знает, что ждёт меня за этим бурным речным перекатом или вон за тем, заросшим густым кедрачом, перевалом.
Виктор Стукалов
