Эта занимательная история случилась в середине 30-х годов с охотниками-любителями, пытавшимися убить медведя, повадившегося таскать далеко забредающих коровушек
Обмозговали
Село Верхние Тайлы — самое отдаленное таежное село района. Мужики в нем жили в основном приискатели и плотники. Последние уходили по найму в другие села. Немало было среди мужской половины и охотников. Они не раз пробовали укараулить косолапого, но все безуспешно. Хитер был разбойник, а пакостил с каждым разом все наглее.
Когда задрал двух телок прямо в километре от деревни, бабы взбунтовались, подступили к мужикам, имевшим ружья:
— Укараулите вы его, окаянного, или нет? — кричали хозяйки задранных телок. — Эдак он весь скот передавит. Или духу у вас на медведя не хватает?
— Духу — что, духу хватит, — огрызались мужики, — да где медведя найдешь-то? Уж очень хитрющий, а может, и не один он.
— Эх, вы… — в сердцах кричали бабы. — А еще штаны носите!
Этого уже и самые спокойные не могли вынести.
— Мужики, айда ко мне домой, — сказал Петрован, здоровый и крепкий мужчина, слывший в деревне за предводителя, — и у меня обмозгуем все. А то от их визгу, — махнул он рукой в сторону баб, — скоро уши заложит.
Человек семь мужиков, переговариваясь и покуривая, двинулись за Петрованом. Часа два «обмозговывали» и, наконец, все уцепились за умную мысль, высказанную старым дедом Семенычем.
— Мы ране-то как их лавливали, бывалоча, — прохрипел он старческим прокуренным голосом. — Медведь, он, брат, умен, почти как человек. А иного вон, как Кешка, — дед мотнул в сторону озорного неженатого парня седенькой бороденкой, — дак и поумнее будет…
Все дружно захохотали, зная, что Семеныч поддел Кешку за его проделки на деревне, от которых доставалось и деду.
— Давай, дед, ври дальше, как вы их лавливали, — смеялся нисколько не смутившийся Кешка. — Поди руками?
Семеныч отвернулся от него и продолжал:
— Да вот я и говорю. Медведь он к задранным телушкам-то придет обязательно. Только все кругами обойдет, проверит, нет ли человека, уж он все высмотрит. Дак мы, бывалоча, на деревья залазили, а сами все хвоей натирались или маслом пихтовым. Оно запахи отшибает. Но на дереве долго не высидишь, может, две ночи придется сидеть — не мудрено заснуть, шелохнуться, а то и, не дай Бог, упасть. Мы брали короб. Подвешивали его в листве или в пихтаче, забирались в него и караулили…
Все мужики согласились. Взяли на конюшне огромный плетеный короб, в котором возили зимой глызы. Укрепили его на двух веревках под самыми верхушками пихт, ветками замаскировали короб. Внизу, на поляне, лежали задранные телушки, которых медведь завалил большой кучей хвороста. С вечера зарядили пулями ружья. Отрядили лезть в короб Петрована, Кешку и занимавшегося охотой Андрюху, степенного мужика лет сорока.
В коробе
Все намазались пихтовым маслом. Им не дали с собой курева: медведь учует. Осторожно забрались в короб. Петрован захватил с собой топор.
Ночь просидели, не сомкнув глаз, прислушивались к каждому шороху. Прозябли малость, дело было осенью. День тоже прошел спокойно. К вечеру далеко-далеко показался Семеныч. Петрован помаячил ему, что, мол-де, тихо пока. Дед дал знак сидеть еще ночь. Так было условлено. Всматривались до рези в глазах в каждый куст… Ничего. Стали клевать носами, хотелось спать.
— Поспите чуток, — шепнул Петрован, — а я посижу. Ведь неизвестно еще, сколько нас тут этот старый хрыч Семеныч продержит.
Андрюха с Кешкой мгновенно уснули, а Петрован, тихонечко подвинувшись к краю короба, стал нести вахту.
Прошло около часа.
«Дрыхнут, заразы… — беззлобно подумал Петрован о лежавших на дне короба товарищах. — Не придет, наверное, косолапый».
Вдруг раздался шорох, и на поляну, оглядываясь и принюхиваясь, вышел большущий медведь. Постоял и двинулся к куче хвороста.
Мысли лихорадочно замелькали в голове Петрована. Будить Андрюху и Кешку? Стрелять… Вдруг спросонья скажет кто слово, и — поминай как звали медведя. Потянулся к своему ружью, но на него навалился Кешка. Ружья Кешки и Андрюхи стояли, прислоненные к противоположной стороне короба. Дотянуться, не разбудив мужиков, не сделав шороху, невозможно.
И тут рука Петрована коснулась ручки топора. Сейчас он уже знал, что делать. Недюжинной силы человек, мальчишкой еще начавший работать плотником, он пользовался топором, как циркач. Иногда с земли он втыкал его в двенадцатый ряд сруба чуть не по самый обух так, что его двумя руками потом не могли выдернуть.
Медведь уже растаскивал хворост, иногда, прислушиваясь, поднимал голову.
Петрован намертво сжал топорище и тихонько-тихонько стал приподниматься на занемевших от долгого сидения ногах. Он знал, что не промахнется. И даже мелькнуло у него в голове, как устыдит проспавших Андрюху и Кешку.
Только медведь приподнял голову, Петрован с силой взмахнул отточенным, как бритва, топором, и, хакнув от натуги, пустил его в голову медведя.
Что произошло дальше, он и сам толком не сообразил, не только Кешка с Андрюхой, враз проснувшиеся от его возгласа.
Пуская в медведя топор, Петрован зацепил краем лезвия за одну из веревок, удерживающих короб, и все три охотника с диким ревом вывалились прямо на голову медведя.
Медведь рявкнул так, как утверждал, правда, через два дня, Кешка, что с пихты посыпались засохшие иглы, сделал бешеный скачок вверх, затем в сторону, ломая все на своем пути, воя, скрылся в тайге, где напала на него «медвежья болезнь».
О том, приключилась ли подобная «хворь» у нашей незадачливой троицы охотников, очевидцы что-то не припомнят. А вот прибежали они в деревню с разных сторон, без ружей, вопя на всю округу, насмерть переполошили всех собак и жителей. Наутро, когда все выяснилось, до упаду хохотали стар и мал. Кешка все грозился расчесать деду Семенычу за совет бороду. А встретив его, вытирающего старческие глаза от неудержимого смеха, сам не сдержался от улыбки.
— Подучил же, черт старый, в корзинку эту забраться… Еще и врет: «Мы, бывалоча, лавливали», — передразнил он деда.
Петр Никифоров, Новосибирская область, г. Черепаново
