Шутки на охоте хороши, но не всегда полезны, а иногда приносят и вред. Расскажешь анекдот, вспомнишь забавный случай с хорошим исходом — смотришь, все заулыбались и неудача обойдет стороной. Но, к сожалению, бывает и наоборот. Вот об этом «наоборот» я и хотел бы рассказать.
В избе шуму — хоть отбавляй. В центре внимания — Костик. Удобно усевшись на стуле, положив ногу на ногу и чувствуя внимание слушателей, он с апломбом, изображая из себя бывалого, говорит:
— Так что нужно взять на кабанью охоту? Вот ты как думаешь?
Вопрос этот направлен уже конкретно Юре Патрушеву, который ружье купил только в этом году, и это первое его поле.
— Не слышу ответа, — повышает голос Костик и сурово смотрит на Юру.
Патрушев молчит, по-видимому, обдумывая ответ, а потом скороговоркой отвечает:
— Патроны, конечно, надо взять.
В избе хохот.
— Ну ты сказал, — возмущается Костя, — конечно, на кабана патроны нужны, а на зайца или утку не нужны. На любой охоте патроны должны быть, да притом надежные.
В это время Кузьма Васильевич, исполняющий обязанности и начпрода, и повара, и кухонного работника, берет со стола большую сковородку с ручкой и выходит на кухню. А Костя продолжает:
— Ну, с первого раза не получилось, может, со второго получится? Давай, Юра, отмечай.
Все улыбаются, а Юра, наморщив лоб, думает. Похож он сейчас на затравленного зверька, прижатого в угол.
— Не знаю, — почти шепотом говорит он.
— Нет, ты подожди, это проще простого сказать «не знаю», — говорит Костик. — Вот ты сходи на кухню и посмотри, что делает там Кузьма, а потом нам скажешь.
Кузьма Васильевич слышит весь этот треп и кричит из кухни:
— Что делаю… Сковородку чищу! Из вас разве кто почистит…
Cковородка — лучший щит
— Вот видишь, чистит сковородку, а зачем? — не унимается Костик.
— Наверное, чтобы картошка не пригорала, — выдавливает из себя Юра.
И вновь в избе взрыв смеха.
— Ничего ты не понял, — говорит Костя. — Придется тебе все объяснить. Кузьма чистит сковородку для того, чтобы взять ее завтра с собой на охоту, а другая сковородка, чуть поменьше, в его мешке лежит.
И Костя показывает рукой в угол, где мы обычно оставляем рюкзаки.
— А две сковородки нужны ему для того, чтобы одну повесить у себя на поясе спереди, а другую — сзади. Все важные части тела человека прикрыты. А так как кабан прежде всего целит человеку в пах, то Кузьма для него становится недосягаемым. Допустим, ранил ты зверя, и прет он на тебя, а ты перезарядить ружье не успел. Подлетел кабан — трах клыками по пузу, а тут сковородка — дзынь! Кабан — вокруг, и сзади тебя — тук: снова дзынь! Понятен момент? — спрашивает Костя, с трудом сдерживая смех.
— Ну а дальше что? — задает вопрос Юра.
— А дальше, — следует ответ, — если ты за это время не успеешь перезарядиться, то зверь из тебя таких ремней настругает, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
В разговор вмешивается Петренко. Охотник он опытный, с кабанами встречался много раз, и без злого умысла продолжает:
— Года два тому назад один кабан так охотника разделал, что его прямо с охоты да в гроб. По-моему, в «Охотнике» писали». Изба молчит. Все притихли. Юра смотрит на Костика: — Врешь ведь про сковородку.
— Ах, ты не веришь, тогда у Михалыча спроси. Он за свою жизнь кабанов много побил, он тебе еще не такое расскажет.
Юра смотрит в мою сторону, но молчит. Я понимаю, что он весь в сомнениях. А сам поневоле вспоминаю случаи, когда подранки, действительно, бросались на своих обидчиков. Клыки у кабанов самозатачивающиеся. Вспомнилось, как я порезал руку, неосторожно вытаскивая клык из черепа — он оказался острым, как охотничий нож. И вот таким оружием подранок столько бед может наделать, такие раны нанести, что впору и душу отдать.
— Ладно, хватит байки травить! — говорю я, и в это время хлопает входная дверь, впуская Анатолия Петровича Чудинова в белом облаке пара. Его приход как-то разряжает обстановку.
— Повеселились, и хватит, — говорит он, — пора и на покой.
И народ потихоньку стал устраиваться на ночлег.
Утро выдалось морозное, хмурое и неприветливое. На кабаньей охоте с этим коллективом я впервые, и все для меня в новинку.
В морозной тишине
Чудинов расставляет номера. Я иду третьим. Передвигаемся с трудом — под снегом кочкарник и бурелом. Маскхалат цепляется за ветки, сверху, с деревьев, на нас сыплется снег. Пот течет ручьем. Но постепенно один за другим становятся на номера участники охоты. Вот и мое место. Рядом Валерий Ческидов. Снегу в этом году много, почти по пояс, и кабаны пробили тропы, по которым ходят кормиться. Из загона тоже будут уходить по тропам, так как по такому глубокому снегу даже кабан много не пройдет. Выбираю себе место и вытаптываю площадку примерно метр на метр. А затем осматриваю местность. Впереди меня, метрах в тридцати, длинная поляна. За ней — густой кустарник, сосны и ели. Направо, метрах в семидесяти, поляна упирается в березняк. Слева от меня тоже ели и кусты, видимость метров в сорок. Получается совсем неплохо. А если учесть, что впереди, шагах в двадцати пяти, кабанья тропа, на которой видны свежие следы зверя, то можно быть вполне довольным своим номером.
В лесу тишина. Только слышно, как где-то посвистывает свою незатейливую песенку красногрудый снегирь, постукивает по дереву вечный трудяга — дятел, да рядом со мной пару раз пискнула синичка, выуживая из-под сосновой коры свою добычу.
А вот где-то на речке треснул от мороза лед, и вновь все тихо. Тишина на морозе — особенная, кажется, что слышно на многие километры. Хрустнет под тяжестью снега веточка или ветерок прошуршит верхушками деревьев — все слышно, ничто не остается незамеченным.
Постепенно мороз начинает проникать через одежду к потному телу. Я уже чувствую спиною его прикосновение, но стою не шевелясь и слушаю. Где-то далеко хлопнул выстрел. Это сигнал загонщикам. До слуха долетают посторонние звуки, пока неразличимые, но становится ясно, что загон пошел. Представляю, как тяжело загонщикам там, в лесу, идти по снегу, проваливаясь по пояс, натыкаясь на кочки, перелезая через поваленные деревья. В загоне выстрел, за ним второй, слышны постукивания палкой по деревьям. А вот уже и далекие крики загонщиков.
Стрелки молчат. Видно, зверя нет или он еще не тронулся с лежки. «Навряд ли, — думаю я, — шуму много». И в этот момент чувствую какое-то движение слева. Чуть-чуть повернул голову и вижу — что-то темнеет на белом снегу, шагах в двадцати пяти от меня. Только через несколько секунд понимаю, что это кабан: он опустил голову и что-то вынюхивает.
Медленно, стараясь не шуметь, поднимаю ружье. Вот зверь уже на прицельной линии. «Чуть бы повернуться вправо, — думаю я, — и можно выстрелить прямо в лопатку». И в этот момент кабан поднимает голову, задирает ее вверх, и я плавно жму на спуск. Ружье бьет в плечо, грохот выстрела рвет тишину и оглушает. Кабан бросился в сторону и скрылся в кустах, но я увидел, что движения его были какими-то скованными. Где-то недалеко хрустнула ветка, потом затрещала вторая, и все стихло. Думаю-гадаю: «Промазал или все-таки попал? Ладно, там разберемся».
Страшно, аж жуть!
Один загонщик идет прямо на нас. Я уже отчетливо слышу его крики. После моего выстрела, видимо, поняв, что в загоне зверь, загонщики зашумели с удвоенной силой. А на тропе — сеголеток. Он шустро рвется из загона. Стреляю навскидку, и кабан пропадает из виду. Видно, лежит на тропе, и из-за снега я его не вижу. Продолжаю стоять на номере. А загонщик, который идет на меня, уже совсем близко. До него шагов шестьдесят, не больше. Слышу крики, слышу, как трещат кусты, стучит палка по стволам деревьев. И вдруг тишина. Вернее, других загонщиков слышу, а наш пропал. Проходит минута, вторая, третья, и вдруг — пронзительный, душераздирающий крик:
— Женя, спасай!
На охоте можно ожидать всего, обстановка меняется моментально. Но этот отчаянный вопль — полная неожиданность. Даже загонщики перестали шуметь. Стою и думаю, что же делать, а потом, нарушая все законы охоты, кричу:
— Загонщик, в чем же дело?!
Ответа нет. Ко мне пробирается по снегу Валера Ческидов и на ходу говорит, что надо идти на помощь. Соглашаюсь с ним, и мы лезем туда, откуда был слышен крик.
Впереди — несколько елок, между ними — молодой осинник, кусты можжевельника, чуть дальше, метрах в десяти, — огромная сосна с оголенным внизу стволом. Под сосной — скрюченная фигура загонщика. Тут же из снега торчат лыжи. Рядом ружье.
Загонщик этот — Юра, он смотрит на меня выпученными глазами и молчит. Лицо матово-белое, как говорят, без единой кровиночки. В глазах — дикий страх.
— В чем дело? — спрашиваю я.
Юра показывает куда-то в кусты рукой и не может вымолвить ни слова. Только через несколько минут он с трудом дрожащим голосом произносит:
— Там кабан!
— Где — там? — спрашивает Валера.
— Вот за этим кустом, в густяке стоит.
— Живой, что ли? — спрашиваю я.
— Конечно, живой, — отвечает Юра.
— Ты его видел или нет?
— Видел шагах в пяти от себя. Стоит в кустах, оскалился, и клыки, как два ножа, из разинутой пасти торчат. Я еле от него ушел. Вот, на дерево забрался, — и Юра показывает на сосну. — Залез на нее метра на четыре и держался там, пока силы были. А потом оттуда, — и он показал рукой вверх, — в снег ухнулся.
— А почему по кабану-то не стрелял? — спрашивает Валера.
— Да ружье-то не заряжено. По дороге, пока в загоне шел, два раза выстрелил вверх. Хотел перезарядиться, а патронташ — под маскировочной курткой, а она из какой-то синтетики пошита, на морозе стала как панцирь, и патроны не достать.
Во всем виновата байка
Не дослушав до конца, я бреду в указанном Юрой направлении. Выхожу на небольшую поляну. С одной стороны — поваленная ель, с другой — мелкий ивняк, и в нем стоит кабан. Понимаю, что этот тот самый, по которому я стрелял. Пожалуй, стоит он только на первый взгляд. Он просто лежит на брюхе в снегу, а ветки кустов зафиксировали его вертикальное положение. Пятак действительно задран вверх, и на фоне грязно-серой шерсти торчат два великолепных клыка. И уже затуманенные глаза, которые совсем недавно видели этот лес, снег и синее небо.
Загон окончен. Ко мне подходит Володя Бакланов. Смотрит на трофей.
— А что за шум был? — спрашивает он.
Мне еще самому это не до конца ясно. Я поворачиваюсь спиной к кабану, и все становится на свои места. Прямо передо мной, шагах в восьми, — поваленная ель. Видно, что недавно через него перелезал человек. Вот он встал, посмотрел вперед. И тут глаза его увидели совсем близко умирающего, а может быть, уже и мертвого зверя, с разинутой пастью и торчащими клыками. Видимо, вспомнив вчерашние байки в избе, загонщик с ужасным криком бросился к сосне.
— А бежал-то как, — говорит Володя, — шаги-то какие огромные. Видно, у страха действительно глаза велики. А ведь если бы не было того разговора в избе, все бы кончилось, наверное, по-другому.
— Да… наверное, — поддерживаю я Володю, и мы тащим кабана из кустов.
Сеголеток, в которого я стрелял, действительно лежал на тропе, и мы подобрали его. В следующем загоне Юре опять не повезло. Прямо на него выскочил кабан, и охотник, стреляя почти в упор, промазал. Больше на кабаньей охоте я его не видел.
Евгений Кудрявцев, Челябинская область
