Таинственная тревожность

Лось в лесу

Плотный туман залег в согру — старый заболоченный лес, и я сразу потерял всякий ориентир. Перед тем как войти в этот дикий, почти полностью вымерший лес, мы с Федором часа два шли темными гривами, растянутыми вдоль травянистых сырых лощин, какими-то малоприметными дорогами, тропами и просто целиной.

Ночь истекала в беззвездной слепоте, отчего рассвет наплыл незаметно, быстро. Едва проступили сухостойники по краю согры, как изморозь затянула их уродливые скелеты, выбелив жесткую болотную траву, по пояс закрывавшую все проходы в глубину этого лесного вымирания, заваленного березовым колодником и тальниковым сушняком. Казалось, что дальше нет хода, сплошная вязь травяных стеблей, сплетенных осенними ветрами и моросью, но Федор почти вслепую находил неприметные иному глазу проходы, и мы, хотя и очень медленно, но шли, пробираясь к живым островкам леса, оставшимся в глубине согры. Их знал и на них бывал опытный охотник.

Вабление

Сказывалась усталость, тяжелели сапоги, полупустой рюкзак за спиною, куртка… Голые, то и дело выплывающие из тумана, сухостои угнетали. Безразговорное уныние тянуло мысли к другим охотам, светлым, радостным, буйным, от которых душа исходилась в трепете. Они, эти мысли, подпитывали настроение, держали в нужном ритме необходимые действия. Так в тягостном молчании напряженной осторожности подошли мы к плотному подлеску, окантованному ивняком, и Федор остановился. Холодный туман чуть-чуть приподнялся, и видно стало длинную поросль березняка и осинника, вклинившегося в согру. Федор посмотрел через плечо на меня и, сложив ладони, выдохнул в них, словно ухнул после тяжелой нагрузки, еще и еще раз. Тихо, слепо, свежо… Сделав мне призывный знак рукой, он медленно двинулся по кустам. Я — за ним, так же осторожно.

Опять Федор остановился и раза три простонал в сложенные трубой ладони. Но никаких даже маломальских звуков не наплыло из закрывшей все обозримое пространство согры. Охотник прошел еще немного вкрадчивыми шажками и показал мне вначале на осиновый молодняк, а потом в траву. Я заметил сломанные и изрубленные резцами ветки, деревца, а на земле до самой черноты выбитую копытами площадку. Ясно было, что там не так давно буйствовал сохатый.

Снова Федор звал разгоряченных гоном лосей, задувая воздух в свои крупные ладони. И вдруг я расслышал что-то слабо-слабо долетевшее из дальнего леса и замер, напрягая слух. А проводник заторопился в кусты, маня за собой. Там, в густом ивняке, мы и запали на полусгнивший горелыш.

Мрак все висел над согрой, но высоко, и непонятно было — туман это поднялся к небу или хмурое небо опустилось пониже к земле.

Повторно застонал Федор, с силой выдувая воздух из легких, и теперь уже яснее кто-то отозвался, будто проквакал. Мелькнула мысль про оборотней — уж слишком мрачным было раннее утро и заболоченная местность — и пропала. Слух стал различать низкое короткое мычание.

Выход зверя

Федор показал глазами на карабин, и я передернул затвор. Еще прогудел охотник в свои ладони и умолк, вглядываясь сквозь ветки в опушку плотного подлеска, и я напрягал глаза, отыскивая в сложной пестроте молодого леса нечто живое, издающее тягостные вздохи. Вновь хукнул Федор и приложил палец к губам, давая мне знак. Отчетливо и утробно потекли густые отрывистые звуки стона, чуть-чуть жутковато, устрашающе, даже в душе что-то дрогнуло. Показалось, что я слышу, как вырываются из мощной гортани вместе с воздухом звуки мыкающего страдания, как торопится бык к зовущему сопернику: раз соперник — значит, где-то близко желанная самка. До него было не больше сотни шагов. Я увидел легкий парок, вырывающийся из полуоткрытой пасти зверя, когда он сотряс воздух ревом еще раз. Не находя соперника, лось остановился, вскинув лопаты рогов, и прислушался. Мы затаились, замерли. Если бы не пасмурная хмарь, я бы различил рисунок отростков на рогах, по которым можно определить приблизительный возраст зверя, и наверняка бы решил его участь. Но пока ясности в этом не было. Под курткой, на груди, висел небольшой бинокль, и с помощью его можно было разглядеть вышедшего на вабу сохатого, но я боялся пошевельнуться, хотя и знал про слабое зрение лосей. Красив был зверь в своей решимости, силе голоса, мощи, и лишний раз полюбоваться им в диком лесу таинственно-тревожно, остро и заманчиво.

И вдруг лось, отрывисто мыкнув, двинулся прямо на нас. Я сжал карабин, встретился взглядом с глазами Федора. Он не подал никакого знака, а зверь был совсем близко. Мне показалось, что я слышу его мощное дыхание и улавливаю запахи разгоряченного тела. Теперь рога обрисовывались четко. Это был зверь лет пяти, с прекрасно развитыми лопатами. Стрелять такого быка-производителя рука не поднимется, да и не положено: нам нужен был старик, выбраковочный отстрел которых по лицензиям проводился каждый год во время гона.

Федор громко свистнул через пальцы — лось, не на миг не остановившись, сделал огромный скачок в сторону, почти под прямым углом, и ломанулся в кусты, треща сухостоем и валежником. Минута — и звуки его тяжелого бега растаяли в холодном воздухе.

— Здоров! — Федор улыбается. — Такой и затопчет нечаянно. Подождем минут пять, пока он не уйдет со слуха, и еще повабим. Должен к нам старик выйти. Я его летом на мочажине не раз видел. Пить он туда приходил… — говорил все это охотник тихо, спокойно…

Прояснивало, небо очищалось от мглистой прослойки. Посветлели дали, потянули к себе взгляд. И редкая эта охота показалась заманчивой.

Лев Трутнев

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий