От охоты не уйти

Весна, завершая круг сезонного развития природы и борясь с затянувшейся зимой, где-то задержалась в пути. В апреле шел снег, периодически заваливая серые однобокие со стороны пригрева, ноздреватые сугробы. Очередная ночная пороша залатала, заровняла старые дыры, а утренний морозец с новой силой схватил намокшие снежинки, объединив их с уплотнившейся поверхностью свежей пуховой шалью.

По медвежьему следу

Анатолий, проснувшись на рассвете и наскоро позавтракав, протер ладонью камусные лыжи и настроился на боевой лад. Лыжи хорошо скользили, совершенно не проваливаясь, и шаг получался длинный, уверенный. Ему предстояло преодолеть полтора десятка километров, чтобы изучить район обитания маралов, кабарги и крупных хищников. Он бежал по округленным сугробам и радовался: когда выпадет еще такая возможность заглянуть в самые недоступные, без всяких дорог и троп уголки потаенного леса, будто дремлющего в преддверии настоящей весны. К исходу третьего часа он вышел на водораздел с ручьем Дальним и сверил азимут. Надо найти пологий безопасный спуск, выбрать одну из трех вершинок, нарисованных на карте. Небольшая полянка привлекла внимание темным пятном. Каково же было удивление Анатолия, когда он разглядел наломанную кучу пихтового молодняка с примятой характерной лежкой рядом с зияющим отверстием. Берлога! Быстрым движением таежник вскинул ружье и тут же увидел след крупного хищника, уходящий в сторону. 

Сбросив рюкзак, он внимательно огляделся. В нескольких метрах выше чела была вторая лежка, опять-таки на пихтовом лапнике. «Да тут целая лесосека! — мелькнула мысль. — Но где же хозяин?».

Еще дальше просматривалась темная верхушка муравейника, разрытая могучими лапами. На ней лежал медведь несколько минут назад, его абсолютно свежий след с отпечатками кривых когтей, прыжок с лежки, рассыпающийся отпечаток лапы, в который Анатолий воткнул палку, подсказывали, что хищник только что покинул разрытый муравейник, услышав человека. Медведь сделал всего три прыжка, дальше пошел шагом. «Не очень испугался», — подумалось.

Потратив час, зоолог расследовал практически каждый шаг топтыгина. Вышел из берлоги хищник три дня назад, отошел метров восемьдесят, вернулся назад своим же следом. Наломал пихтача под бок и решил еще подремать. Новая порция снега с небес заставила его вновь залезть в берлогу, однако же ненадолго: подтаявший днем снег ручейками просочился в логово и подмочил шубу медведя. Зверь продолжал деятельность, самой природой уготованную ему в такое время. Нужно освободиться от «пробки» в прямой кишке. Медведь ел хвою пихты и раскапывал муравейники, которые он приметил еще с осени. Их оказалось три в непосредственной близости от убежища, но только в глубине одного из них были живые муравьи, которых он ел вместе с остатками содержимого муравейника. Этого оказалось недостаточно. Медведю не хватало движения, своеобразной гимнастики для брюшного пресса. Зверь выбрал толстую пихту почти без сучьев в нижней части и ловко поднялся вверх до середины дерева, спустившись, повторил прием. Когти хищника отпечатались на коре пихты и свидетельствовали о занятиях на «тренажере». Медведь смог освободиться от пробки, но долеживал на самом теплом муравейнике, грея бока. Анатолий проследил и дальнейший путь зверя, правда, не совпавший по направлению с его первоначальным маршрутом. Ради науки чем не пожертвуешь!

Медведь шел уже по протаявшему внутри снежному покрывалу, продавливая его до земли. Полуметровая толща не слишком затрудняла ход, но все же хищник старался держаться поближе к стволам деревьев, выбирал места, где лес погуще, а слой снега потоньше. За полтора часа Анатолий преодолел около пяти километров, догадавшись, что зверь стремится быстрее попасть на проталины в долине более солидной речки. На лыжи, вначале понемногу, потом все сильнее, стал налипать снег, постепенно превратившийся в липкую, как пастила, массу. Спустившись в долину крупного ручья, преследование пришлось оставить. Здесь лыжи стали обычными палками, их снял, связал вместе, закинул на плечо и потопал по старой лыжнице в ближайшую избушку. Местами ноги, потеряв опору, проваливались выше колена в сугробы, хотелось сесть, а еще лучше — лечь и не двигаться. Он так и поступал иногда, особенно глубоко провалившись. Намокшая обувь и одежда не давали разлеживаться, и он двигался дальше в прежнем ритме.

В избушке

Вот и изба. Нехитрое сооружение из бревен, продубленных дождями и ветрами, с потолком и крышей, нарами от стены до стены, столиком, полками и печью в углу. Как бы ни одолевала усталость, но нарубил дров, развел костер, сварил похлебку, плотно пообедал и, растянувшись на нарах, под негромкое потрескивание поленьев в железной печи предался сладким воспоминаниям.

Как-то однажды нашел он случайно избушку «на курьих ножках». Она и вправду чем-то напоминала сказочное строение. Обойдя вокруг, охотник не нашел двери, лишь одно окно матово поблескивало в нише. Еще раз обошел и догадался толкнуть окно внутрь. Образовалась щель, в которую можно было пролезть боком. Та изба его здорово выручила. Мучимый жарой, озверевшими, наглыми паутами, бесконечным буреломом, который приходилось обходить, продираясь сквозь кусты, давно потеряв нужное направление (без карты, компаса и часов!), он воспринял ее как дар Божий. Нашел на полке чагу, сахар и сухое молоко, большой котелок. Напился таежного чая, воспользовавшись местными припасами, поспал в прохладе, собрался с силами, мысленно отработал маршрут и благополучно вышел обратно к стоянке, где его уже потеряли. А избушке он подарил пилу-ножовку, подвесив ее на гвоздь.

Он вспомнил еще одну избушку-стационар, расположенную в верховьях ручья Кедровый. В трех километрах выше избы по ручью был расположен солонец для минеральной подкормки оленей. Весной и в начале лета, когда у маралов начинают отрастать рога, требуется организму животного много минеральных солей и микроэлементов. Охотники в это время караулят оленей на солонцах, Анатолий устроил себе лабаз-настил на деревьях и проводил научные наблюдения.

Фотоохота

После жаркого дня на деревья, кусты, высокую траву постепенно опускается прохлада. Анатолий надел свитер и теплую куртку, ночью будет холодно, а в темноте одеваться неудобно. Еще не стемнело, когда он услышал хруст веток и топот копыт. На поляне появилась троица оленей: взрослая самка, молодая и маленький теленок. Молодая, не до конца перелинявшая, с торчащими на шее и крупе длинными прядями волос, сразу полезла в глубокую яму, но ее тут же выгнала старая. Минут пятнадцать она почти безотрывно находилась в яме, вылизывая соль и пошевеливая ярко оранжевым «зеркалом». Вторая нашла ямку поменьше и там утоляла солевой голод. Теленок с рыжим пушком и яркими белыми овальными пятнами по бокам набегался, нарезвился и упал на вытоптанную площадку выше солонца, точно умаявшийся шалун-ребенок. Олени не сразу среагировали на щелчки фотоаппарата, но насторожились, вышли наверх и быстро исчезли в чаще. Все так же выдавали трели мелкие птахи, но и они постепенно смолкли. Лишь земляной дрозд продолжал свистеть-тянуть свою заунывную односложную песенку.

Снова томительное ожидание. И земляной дрозд смолк, только легкое шуршание ключика нарушало тишину. Щелк. Когда не видишь источника звука, то невольно вздрагиваешь, представляя очередное, неизвестное еще животное. На этот раз шаги зверя были особо осторожными. Выждав паузу, включил фонарик, и сразу же послышался топот ног. С быстротой, на которую способен лишь дикий зверь, кто-то крупный в два прыжка скрылся. О том, что приходил пантач, Анатолий узнал только по отпечаткам копыт, когда уже рассвело.

Прозевал!

Однажды Анатолий прозевал пантача и сам. Полевые работы он проводил в долине реки Большая Иволга с лицензией на отстрел оленя.

Здесь встретил «орешников», собиравших кедровую паданку, шишку, упавшую поздней осенью и зимой, и оказавшуюся на поверхности после схода снега. Семейной бригадой руководил крепкий старик, объяснивший, как найти солонец:

— Пройдешь вверх по реке час, смотри слева поляну в основании лога, да не спугни зверя, он там с вечера пасется.

Все совпало, нашел поляну и солонец, влез на кедр, где была устроена сидьба среди веток, стал ждать. Олени появились действительно рано, как-будто из-под земли возникли. Они паслись на лужайке, медленно приближаясь к солонцу: самец и самка. Пантач часто поднимал голову с ветвистой короной, настораживался, всматривался вдаль, поводя ушами и контролируя местность, самка же реже отрывалась от еды. До зверей было метров семьдесят, но для уверенной стрельбы из «Спутника» двенадцатого калибра надо было выждать десяток-полтора метров. Анатолий считал шаги. Звери повернули чуть в сторону, еще бы немножко… Он уже представил, куда будет целиться, и дунул ветерок, принеся непонятную тревогу, а может быть, нанес дух человека.

Олени как по команде кинулись вперед в сторону речки. Торопливый дуплет прозвучал помимо его сознания, он даже не мог понять, как стрелял. Звери встали, тяжело дыша и поводя блестящими боками. Он видел их раздувающиеся от напряжения ноздри. Куда-то запропали пули, не сразу нашел их в патронташе, а когда вставил патроны в стволы, было поздно…

На солонце

И еще одна охота вспомнилась. Навестил он старого своего друга, Константиновича, жившего на берегу рукотворного моря и работавшего егерем охотничьего хозяйства. За чаем и разговорами быстро летит время. Константинович имел собственный солонец и никому его не показывал, но панты ему были позарез нужны.

— Ты с вечера не ходи, будешь зря комаров кормить, он после четырех часов приходит, — напутствовал старина.

Не споря, он проснулся ночью и к четырем часам был на месте. Подходил осторожно, сто–сто пятьдесят метров, остановка. Зверь мог оказаться рядом и в любой момент скрыться. Вот и приметная полянка среди леса с осиной над бугорком. Засидки нет. Пришлось устроиться на толстой замшелой валежине, прикрытой мешковиной в кустах пихтача. Когда-то давно здесь пилили лес и вывозили его на лошадях, а это бревно, видно, бросили. Некоторое время мысли охотника блуждали в отдалении, пока какой-то шум не вернул к действительности. Неожиданно быстро приближался коричнево-рыжий олень, на секунду он остановился, но вновь продолжил бег. У осины еще раз замер, и тут же полез в яму. Рога пантача имели только два раздвоя, очевидно, это был молодой, неопытный самец.

Он тогда не промазал, карабин стрелял точно. Позже спросил у Константиновича:

— Как ты узнал, что он утром приходит?

— Поживи с мое, и ты будешь знать! — усмехнулся егерь.

Пролетело время. Теперь уже и сам Анатолий стал похож на своего бывшего друга-егеря, ушедшего в мир иной, к далеким предкам. Третью ночь он встречал на солонце, на узком дощатом помосте. Его пригласили на охоту друзья-товарищи, рассказали, как пройти к засидке. Солонец был расположен в долине безымянного ручья, недовольно ворчавшего в отдалении. Долина здесь расходилась надвое, выше была старая вырубка, и прогалина позволяла видеть метров за сто пятьдесят до кромки леса, за которым угадывались очертания более крупной поляны. Место нравилось перспективой гор, открывавшихся в обе стороны, только ручей журчал, пожалуй, слишком громко, да и заросли кустарников обильно сбегали по обнаженным когда-то склонам. Третья ночь — не первая, шансов больше дождаться дичи. Лабаз сделан крепко, не скрипит, не болтается, вот только коротковат и узковат он, ну да не до перины. Важно, чтобы обзор был, и соль на солонце вовремя подновлялась. Два часа до заката, за это время успел каждый куст, попадающий в поле зрения изучить. Знал, как все меняется в темноте: былинка перед прицелом бревном кажется. Здесь недавно медведя видели. Он сейчас сытый, хватает ему корма, борщевик-пучку всю помял, обкусал стебли, скоро ягоды пойдут и шишка на кедрах поспеет, тогда он жиреть начнет. Но кто знает, что в башке у косолапого? Полезет вдруг ночью по тонкой лестнице — сорвется.

Кажется, Анатолий вновь задремал сидя. Откуда-то выскочил зверек пушистый, юркий, похожий на соболя. Промчался мимо, не удалось его поймать, схватить руками. «Откуда здесь кошка?» — думает он. А вздрогнул скорее от холода, чем от испуга и проснулся. Так же шумит ручей, выговаривая непонятные слова, привычные, громкие для ночи звуки. Снова нанесло запах, который преследовал его и прошлой ночью. Подобный стойкий запах держится там, где звери осенью проводят гон, выбивают копытами «точки», валяются в ямах с водой, мочатся, ломают рогами деревца и кустарники.

— Хрясь! — короткий, хорошо слышимый звук сломанного под тяжестью туши деревца или толстого сука. Точно такой он слышал вчера вечером, и в том же направлении на краю вырубки, но и как тогда, продолжения не последовало. Час без движения, в ожидании затекли ноги, начинает вибрировать колено. Приходится менять позу. Засидка не до конца оборудована, нет спереди защиты-маскировки, любое движение человека, сидящего наверху, может быть издали замечено. Неспешно текут мысли, прерываемые чуткой дремой. В который раз он пытается сквозь тьму разглядеть пень, возле которого засолена почва, мерещится ему шорох зверя, даже оптика бессильна. Фонарик включил. Тихо. Только ручей журчит, будто жернова перекатываются.

Утром он слез с лабаза, потянулся, разминая косточки, проверил следы на солонце и у вырубки, где проходила тропа. Зверей на солонце дней пять не было, значит, не проспал, не проворонил, честно отработал. Не его вина, что не пришел марал, у него свои дороги. Также как не вина всей его жизни, которую он только что перелистал в памяти.

Так расположились звезды

Снова и снова он возвращался к прошедшим раньше событиям, соединяя, казалось бы, разрозненные детали в единую цепочку. Он, как и все нормальные люди, верил в предчувствия, но не в рядовые приметы. Однажды в поездке на охоту дорогу перебежали в деревне и в лесу три кошки. Охота же на тетеревов была успешной. Зверь и человек — у каждого из них своя интуиция и своя удача, хотя, как говорил друг детства, поворачивается она нередко задом. Анатолий часто ставил перед собой маленькую задачу и загадывал время, за которое он мог ее выполнить. Это к вопросу о предчувствиях. Ну, а то, что он стал охотником — звезды, наверное, так расположились. Они и не дают уйти от охоты, а ведут по страницам жизни вместе с ней.

Анатолий Зырянов, г. Красноярск

sib 29sib 28

Оцените автора
www.oir.su
Добавить комментарий