…То был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке Томской области по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу «брали» попутно, только для котла. Неприятности начались буквально со второго дня пребывания на участке…
Весной на облесенных малых речках образуются заломы из подмытых деревьев; большая вода переливается поверх, а после падения уровня они остаются висеть поперек русла, образуя вполне сносные переправы.
19 октября при переходе речки Кельмы по «зализанным», мокрым стволам поскользнулся и сорвался в воду. «Кипяток» был настолько холодным, что я щучкой выскочил на берег. Благо речка десять-двенадцать метров в ширину и глубина по грудь. Рюкзак поймал, вытащил на сушу, раскрутил фонарик, вытряс воду, вылил ее из сапог, отдышался, осмотрелся — компас разбит, ножа на поясе нет, ружье на дне.
Ничто не шевельнулось в природе. Отрешенные, угрюмые ели поймы проглядывали сквозь сетку дождя со снегом.
«Насколько же мал и слаб человек, каким мизерным событием стала бы моя смерть здесь, если бы утонул, или еще будет — если замерзну…»
Философствовал не долго — начал зябнуть. Взялся рубить смолье, готовить костер, на такой случай было с собой полтора десятка спичек и «чиркалка», залитые парафином в гильзе за пыжом. Согрелся. От одежды пошел парок. Билась одна мысль: «Ружье! Как достать ружье?!» Делать нечего, снял сапоги и заставил себя опять лезть в воду. Босыми ногами щупал дно, убрал несколько коряг, и счастье улыбнулось: зацепил-таки тылом стопы за ремень!
Решил костер не разжигать. Взял собаку на поводок, несколько раз повторил ей: «Веди домой!» и отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы.
Почему не стал обогреваться и сушиться? Наверное, сыграло роль воодушевление от находки ружья. Семь километров по тайге — это, по-хорошему, два часа быстрого хода, надеялся засветло добраться до зимовья.
Во время ходьбы замерз окончательно. Если температура воздуха -1—5 градусов, а одежда мокрая — даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, наваливается усталость, тянет сесть, закрыть глаза и не шевелиться. С тупым безразличием. Но понимаешь: сядешь — и все… Как шли, куда шли — известно одной собаке.
Уже в сумерках обратил внимание на замшелую длинную колодину, припорошенную снежком. На ней отчетливо просматривались тени — ямки от следов. «Медведь», — обозначилась мысль, но не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя ближе, опустил ладонь в след — ба, да это же мой сапог! Отсюда начинался тес* нашей основной тропы. Собаку отпустил.
В зимовье
Вот и зимовье. Поскребся в дверь, «козлиным» голосом что-то проблеял и услышал испуганный голос напарника. Дверь распахнулась. Ослепило светом фонаря. Вид, вероятно, у меня был настолько удручающе-впечатляющий, что напарник удивленно выругался…
Беспробудно проспал восемнадцать часов. Проснулся от ощущения, что мочевой пузырь под горлом.
Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно реки песчаное, затвор и ствол промысловой МЦ-20-01 забит песком. «Да… Если бы вчера в состоянии отупения вздумал стрелять, ружье бы разорвало».
При разборке затвора опорная шайба боевой пружины отлетела на метр в мох. Вырезали ковром место падения, сложили на кусок полиэтиленовой пленки, и целый день перебирали по стебельку. Шайбу величиной с 10-копеечную монету не нашли. Посетовали, что не взяли в тайгу столь нужный кусочек магнита.
Предзимье: то дождь со снегом, то снег с дождем. На каждой хвоинке по капле, тронешь ветку — холодный душ. Охоты еще нет, а я остался без ножа, компаса и ружья…
Что делать, решили идти к соседу — штатному охотнику, в надежде, что у него можно будет чем-то разжиться.
Шагали «в гости»: впереди я с топором, сзади — напарник с ружьем.
Зимовье соседа приютилось в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали пленкой, чтобы подмерзшую перемолоть. Мы тоже помогли, поработали.
Рассказали о приключениях. До поселка далеко — верст семьдесят. Под нарами нашлось старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и десяток недутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Правда, после выстрела у «ижевки» отваливалось цевье, но оно стреляло. Снабдили меня простеньким школьным компасом, а нож пришлось делать самому. Каленую дужку сломанного капкана отточил на куске наждачного круга, и получилось бриткое лезвие. С этой заточкой и проохотился весь сезон.
Переночевали в тесноте, но в тепле.
Очередные неприятности
На обратном пути попали в метель, задержались в тайге. Выбрали для ночлега пригорок с несколькими кедровыми сушинами и, похоже, в непосредственной близости от медвежьей семьи. Натянули полог-экран из непромокаемого капрона, уложили жерди на мох, сверху пихтовый лапник и пуховые спальники. Соорудили нодью** из кедровых сутунков***. Кедр горит ровно, без искр и треска. Поверхность бревен, скрепленных друг на друге четырьмя кольями, обугливается и создает ровное тепло до полуночи, затем нужно сдвинуть обгоревшие концы, и тепла хватит до утреннего чая.
Косолапые соседи топтались рядом, поэтому собаки вели себя беспокойно и с лаем отбегали то в одну, то в другую сторону. Сон получился настоящий таежный: вполглаза, вполуха, ружье под рукой и спальник не застегнут.
Утром недалеко от места ночевки видели соболя — пробежал по редколесью, как кошка. Напарник еще оконфузился: «Смотри, какая большая черная белка!» Собаки, учуяв парной след, обезумели, но соболь как будто испарился — Лесной Дух, не иначе. Охотиться после такой ночи совсем не хотелось, и мы продолжили свой путь к зимовью.
Наша избушка-полуземлянка после метели напоминала сугроб. Отгребли снег от двери. Я растопил печку, развесил по жерди одежду. Компаньон остался снаружи оживлять костер и варить собакам.
Первую половину сезонной охоты приходишь из тайги мокрым из-за сырого снега. А во второй, когда подмерзнет, «ползешь» заледеневший. В пространство между рюкзаком и спиной попадает кухта****, она тает и застывает. Корка льда защищает от холода. Но это не лучший способ согреться — в перспективе можно заработать шейный или грудной радикулит. Недаром старые промысловики говорят: «Охотясь, богатым не станешь, а горбатым — точно».
От радости, что появилось ружье, сразу сел заряжать патроны. Очищал гильзы, выковыривал прокисший дымный порох и ссыпал его на земляной пол под ноги. Сидел в одних трусах. Размышлял о маршрутах будущих охот. Вдруг из печки вылетела искра, описала замысловатую дугу и попала в кучку пороха. Десять гильз — это около 40 грамм «дымаря», приличное, словом, количество. Порох воспламенился. Вздергиваю ноги, в избушке дым, коптилка и керосиновая лампа погасли. На зов явился напарник, зажег свет. Да-а-а, порох был еще весьма качественный, и ноги обжег добротно — до второй степени, это когда волдыри появляются.
Как лечить, когда ничего под рукой нет? Помогла услышанная когда-то по радио фраза, что американские солдаты во вьетнамских джунглях применяли сахарную пудру для быстрого заживления гнойных ран.
Итак, бинт, топленое сливочное масло вместо мази и сахар. Боль сумел отключить. Волдыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой, ноги забинтовал. Ночь спал спокойно.
Снег лег, сезон начался, а я ползаю на коленях. Продукты тают, а добычи нет. Напарник начал приносить соболей, добывал хорошо. Хоть и в один котел, а щемит…
Один в тайге
На четвертый день не выдержал. Был мохеровый шарф — получились отличные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги — больно. Обул чуни, двинулись охотиться в паре.
Около одиннадцати утра пересекли след соболя, молодая собака пошла яро на махах, старую успели прихватить на поводок. Обычно это обещает добычу через пятнадцать-двадцать минут. После сидения в зимовье прошу напарника: «Дай отвести душу!» Сбрасываю рюкзак, куртку, остаюсь в одном свитере, с собой патронташ, топор, ружье, бегу рядом со следом, забыв про боль. Соболь, однако, попался опытный — гонялись за ним три с лишним часа. Пошел дождь, мох куртинами оголился, следы размыло. Собака вернулась, смотрит виновато.
Перед сезоном была договоренность: если что-нибудь случится или заблудишься, стреляешь дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом — значит, идет на помощь. Дуплечу — ответа нет, еще раз дуплет — тихо.
…И остался я в тайге без добычи, в одном свитере, без спичек, компаса, с топором, ружьем и шестью патронами. Прибежала вторая собака. Зову — не подходит, помнит, как была поводырем! Решил больше патроны не жечь. По мху на деревьях определил север и двинулся на восток, придерживаясь по памяти направления на избушку.
На мне не было сухой нитки — вода и пот стекали в чуни. Портянки и повязки сбились в носок. Оскальзывался, перешагивая через валежник, или неудобно ставил ногу — мокрый мохер и бинт проходились как наждачная бумага по живому мясу. Периодически прислонялся к стволам деревьев, закрывал глаза, чувствовал, как иссякают силы, подступает сон. «Изнежился, сидя в зимовье!»
Мысленно выбрал собаку, которую застрелю, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А потом буду «выходить» дальше. Но реально понимал — если лягу, даже в обнимку со второй собакой — шансов пережить ночь нет. Комом к горлу подкатило чувство безысходности и отчаяния. Но стоило представить, как мой труп будет рвать росомаха, вскидывался и шел…
В конце концов, усмотрел хорошо заметный профиль*****. Прошел на юг до квартального столба почти четыре километра.
Лесоустроители обновляли разметку лет девять назад, поэтому в сумерках черные цифры были почти неразличимы. Смотрю — то ли сто двадцатый, то ли сто двадцать восьмой квартал. Поступил, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывал. Повторял так многократно, пока не убедился — квартал сто двадцатый. В голове сразу все встало на свои места, я уже знал, где нахожусь, где основная тропа к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени.
Фарт обязательно будет!
Пришел уже по темноте. Напарник «дома».
Буркнул ему: «В таких случаях надо стрелять».
В ответ услышал: «Думал, ты охотишься».
«Хорошая охота…», — усмехнулся, но вслух ничего не сказал.
Подозреваю, он слукавил: видимо, оскорбился, что я пошел за соболем, а его оставил амуницию сторожить, наподобие оруженосца Санчо Пансы. Впрочем, чужая душа — потемки… Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
На следующий день сделал дневку, «оладушек» захотелось и себя пожалеть. Расквасил вермишель, замесил тесто, добавил сухого молока и порошка какао, вычистил рукавицей печку, раскалил ее. Пек лепешки, ел горячие, запивая сладким чаем, спал и опять пил чай.
Несчастья отступили
Одиннадцать дней кряду меня сопровождала ее Величество Удача. Забыл про обожженные ноги. Стал суеверным, просил Лесного Духа не гневаться, и каждый раз приходил с хорошей добычей. Напарник однажды воскликнул в сердцах: «Да где ты их берешь?». Вечером одиннадцатого дня сказал себе: «Все. Хватит. Домой». Годы спустя, вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый охотничий фарт.
Тес* — зарубки, затески на деревьях, ведущие к зимовью.
Нодья** — вид охотничьего костра.
Сутунок*** — часть ствола дерева 2—3 метра длиной.
Кухта**** — снежный покров на ветвях деревьев.
Профиль***** — длинная сторона «квартала» (2Ч4 км), на которые разделены все леса России.
Вячеслав Максимов, г. Томск
