Мой неожиданный, внезапный вылет «из-под земли», моя черная, трусковая шуба, резко выделявшаяся на ослепительно белом фоне снежного поля, страшно испугали свободную лошадь, которая стояла вблизи, привязанная к саням. С силой рванувшись в сторону, она разорвала поводья и бешено понеслась по полю, моментально скрывшись из глаз.
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Волоком по степи
Взвилась на дыбы и моя лошадь, тащившая меня…
— Держи, держи!.. Минуточку держи, Остап!.. — кричал я, стараясь достать узел связывавшей меня веревки, чтоб развязать его, но дрожавшие от волнения руки не сразу нашли его…
А он, как на беду, перевалился мне как-то на плечи. Тут только я вспомнил про нож.
— Держи, держи, Остап!.. — подбодрял я своего слугу, но, вскинув на него глаза, я увидал, что лошадь сбила его с ног…
Поводья он, однако, все еще держал, хотя лошадь неудержимо билась и рвалась. Я уж успел выхватить из кармана нож… Я уж до половины надрезал веревку… Вдруг меня с страшной силой дернуло в сторону и лошадь помчалась со мной в степь…
Что дальше было сам я не помню, но Остап говорил мне, что лошадь протащила меня около семидесяти саженей (почти 150 метров. — Прим. редакции), что он не думал уже, что я останусь в живых, но, к счастью, веревка, на которой я тащился, лопнула в том месте, где была надрезана ножом и, когда Остап, увидя, что лошадь несется одна, подбежал туда, где она меня бросила, — я уже стоял на ногах.
В первое время, как я пришел в себя, я чувствовал только страшную боль под мышками и в груди, от туго затянувшейся веревки. Когда Остап перерезал ее ножом, я вздохнул свободно, полной грудью, и поблагодарил Бога за свое спасение.
Две недели после того я, однако, пролежал в постели, а шуба моя, бывшая моей защитой в этой неожиданной беде, оказалась во многих местах изодранной в клочки. Казалось бы, такого происшествия совершенно было достаточно для того, чтоб охладить самую пылкую страсть к охоте…
Да горе-то в том, что слишком глубокие корни пускает эта охота-волшебница в сердце охотника. Как запала раз — ничем ты ее оттуда не выгонишь!..
За пушным зверем
Конечно, теперь я не полезу уже, очертя голову, в колодезь, но по-прежнему люблю охоту. Особенно люблю ездить на волков с поросенком, люблю посидеть на приваде, в томительном ожидании «серого приятеля», но всего больше все-таки люблю охоту на лисиц зимою с подъезда.
Очень уж хитра наша кумушка! Частенько оставляет охотника в дураках… А сами посудите — приятно ль быть в таком положении? Ну, и стараешься изучить все ее хитроумные тонкости и, во что бы то ни стало, перехитрить ее… Поэтому я всегда с лисицей в войне.
Живя в Курской губернии, в селе Лебяжьем, у помещика А.И. Дирсена, я не имел борзых, и охотился на лисиц с подъезда — с ружьем. Убил я их таким способом в одну зиму 27 штук, а в другую — 38.
В Константиноградском уезде (в Полтавской губернии. — Прим. редакции), в имении Крутояровке, князя А.Ю. Ратиева, я держал пару борзых: Орла, серого, вершков 15 (около 67 сантиметров. — Прим. редакции), и Сокола, красного, вершков 16 (свыше 71 сантиметра. — Прим. редакции) — помесь крымской с густопсовой.
Эти собаки брали лисиц в одиночку, без угонок, и догоняли их, бывало, на всяком расстоянии, лишь бы только была возможность указать им зверя или навести на след, по черностопу ли, по пороше — все равно!..
Ими, в зиму 1878 года, я затравил 21 лисицу; но в тот год зима стояла непутевая, с постоянными метелями. А вот в 1879 году, когда зима была превосходная, с частыми тихими порошами, я затравил своими собаками 73 лисицы! Зима 1880 года была из рук вон плоха: постоянные метели надули кучи сугробов; снег сверху был так тверд, что сдерживал лисицу, а собаки проваливались. В эту печальную зиму я видел более сотни лисиц, убил же всего 11 штук.
В заключение расскажу случай, доказывающий, насколько сметливы бывают некоторые борзые. В конце января 1879 года, в мертвую порошу, поехал я на паре лошадок в степь, думая поймать парочку русачков, которые в такие зимы любят ложиться возле дорог.
Должность кучера правил у меня мальчик. Мой серый борзой Орел незадолго перед тем поранен был волком, почему я должен был взять только одну собаку, красного Сокола.
Снегу в степи было так много, что мы, свернув с дороги, едва могли шагом подвигаться вперед. Несмотря на это, я по привычке посматривал по сторонам, в смутной надежде увидать лисичку. И представьте — надежда на этот раз не обманула меня.
Любовный треугольник
Вдали, почти на горизонте, я увидал три перемещающиеся точки. В бинокль я ясно различил, что то были три лисицы. Из них одна, свернувшись кольцом, лежала без движения — то была самка. Возле нее, как солдат на часах, похаживал самец и видно было — молодец: пушистый хвост его торчал вверх колом и ни на минуту не опускался вниз.
Он бдительно охранял даму своего сердца от притязаний нахального, но очевидно трусливого соперника, находившегося шагах в 80 от описанной пары. Как только трусливый наглец, набравшись храбрости, начинал подходить, так гордый рыцарь лисовин, еще более выпрямив трубу свою, с грозным видом летел к нему навстречу, и тот постыдно обращался в бегство.
Долго я любовался на эту картину и, видя, что действующие лица ее не намерены трогаться с места, я велел своему вознице своротить в сторону, и шагом стал объезжать их. Мы были от них еще на расстоянии 300 саженей (около 640 метров. — Прим. редакции), как самка встала и повела своих поклонников в сторону.
Перерезать им дорогу было невозможно, за страшным множеством снега, — рысью тоже ехать было нельзя. Приходилось ехать шагом, почему я и велел ехать прямо на них. Они же между тем скрылись от нас за гору, а когда мы, наехав на их след, поднялись тоже в гору, то прекрасное трио было уже далеко по ту сторону лога, за версту (свыше километра. — Прим. редакции) от нас.
— Ну, толку тут никакого не будет! — сказал я мальчишке. — Дай-ка лошадям сена, чтоб немножко вздохнули, да и по домам.
Тем временем Сокол выскочил из санок, понюхал лисьи следы, завилял хвостом и тихохонько, шажком, пошел по следам. Я же, усевшись на санках, посматривал в бинокль на лисиц, видных мне, как на ладони.
Вот гляжу — самка опять вернулась в кольцо, а оба кавалера ее, все так же враждебно настроенные, стали по-прежнему на значительное расстояние друг от друга, причем вблизи самки находился все тот же лисовин-молодец.
Между тем Сокол продолжал все пробираться шажком по следам. Прошло около получасу. Он подвинулся уже к лисицам шагов на полтораста и тут увидал их. Вытянувшись в струнку, будто легавая на стойке, он более десяти минут стоял без движения, зорко всматриваясь вдаль. Наконец, вероятно удостоверившись, что перед ним были лисицы, а не волки, он понесся к ним пулей…
По одиночке
Вдруг смотрю — лисовин-молодец летит навстречу Соколу, колом выставив кверху свой пушистый хвост. Ревнивец видел должно быть в лице Сокола нового соперника, посягающего на его красавицу, и стремительно несся, чтоб дать ему отпор…
Не отнимая глаз от бинокля, я жадно следил глазами за этой сценой, стараясь уловить момент их встречи грудь с грудью, но мне это не удалось. Быстро, в один миг, растянулся храбрый лисовин у ног Сокола, дельно взявшего его по месту…
Другой претендент-лисовин, видя, что самка одна, поспешно направился к ней, и стал расточать ей всевозможные комплименты. Она, очевидно, была тронута ими, потому что поднялась с места своей лежки и отбежала с ним шагов на сто, где и стала предаваться с ним наслаждениям любви, в то время, как отважный охранитель ее с честью погибал на поле брани.
Но недолги были наслаждения счастливой пары. Покончив с лисовином, Сокол направился и к ней. Завидя его, трусливый самец вероятно подумал, что это возвращается его сильный и храбрый соперник, и не поднимая хвоста, а только чуть-чуть распустив его, потянулся навстречу Соколу.
Отваги его хватило, однако, на две минуты. Между ними было еще расстояние шагов 20, как трус свернул в сторону, чтоб дать тягу… Но было уже поздно: в несколько прыжков Сокол накрыл его.
Оставалась одна самка. Она спокойно сидела на задних ногах и, не сходя с места, равнодушно глядела на поединок своих поклонников. Даже тогда, когда Сокол направился уже к ней самой, она все еще продолжала принимать его за рыцаря любви, со славою возвращавшегося к ней с поля битвы.
Она желала наградить его лаской за его храбрость и, кокетливо припав к земле, грациозно виляла хвостом, точно кошка. Сокол, прискакавши к ней, накрыл ее на месте…
Я чуть не задушил поцелуями возвратившегося ко мне Сокола, не столько радуясь удачной охоте, сколько восхищаясь несравненными достоинствами моей собаки.
О. А. Луговский, 1884 год
