Проснувшись, как обычно, за полчаса до рассвета, я старался не шевелиться, дабы не потревожить занемогшую собачку. И хотя в ее внезапную болезнь верилось с трудом, рисковать здоровьем друга не стоило.
Лежа на спине, хорошо обдумывать гигантские замыслы по переустройству дома, перепланировке приусадебного участка и прочим великим свершениям, рядом с которыми такие мелочи, как стирка, мытье посуды или бритье выглядят смехотворно.
— Ха, — невольно вырвалось у меня. — Ха-ха.
— Веник приснился? Или в индейцы решил податься?
— Тузик, душа моя, ты тоже не спишь?
Обернутая в кокон пододеяльника легавая звучала глухо. Захотелось погладить, но определить месторасположение головы не удалось. Выручила профессиональная смекалка гражданина без определенных занятий — почесал. Таким образом, скребя пальцами правой руки нечто твердое и похрюкивающее, а левой — в собственном затылке, пришел к выводу, что мелкая моторика у меня в полном порядке, а координация движений выше всяческих похвал.
Оговоренный «день тишины» грозил стать тяжким испытанием. Рано или поздно Тузик захочет выйти на двор, затем потребует завтрак, ляжет у калитки и примется облаивать прохожих, а мне надлежит извиняться, дескать, песик обознался…
Принудить его быть снисходительным к мельтешащим за забором дачникам может только успешная вылазка в луга или на болото. В такие дни собачка предается воспоминаниям, лежа на крылечке или — в погожий день — на травке.
Спасение утопающих — дело рук самих утопающих
Соблазнить Тузика рыбалкой вряд ли удастся. Легавая это занятие презирала. В особенности — на перевернутом ведерке напротив оседлавшей поплавок стрекозы. А брать песика в лодку я не рискую, с учетом первого и весьма печального опыта.
В ту пору собачке шел второй год, и она уже вкусила прелести охоты по перу. До открытия оставалась добрая неделя, и я решил поблеснить мелкую щуку-травянку. Оставаться дома Тузик категорически отказывался, и пришлось затащить оробевшую животину на борт плавсредства с чудовищным по сарказму названием «Нырок».
Наиболее привлекательно смотрелись заросли кувшинок на противоположном от нас берегу. Озеро небольшое, и я рассчитывал через минут десять-пятнадцать порадовать хищницу французской вертушкой, а то и финским воблером. Грести Тузик не умел, поэтому исполнял роль вперед смотрящего. С заданием лопоухий юнга справился, доказав тем самым, что для курцхаара невозможного не существует.
Наше судно, словно легендарный «Арго», летело, подгоняемое попутным ветерком… до тех пор, пока прямо по курсу Тузик не узрел невесть откуда взявшегося крохаля. Как его занесло в подмосковные пенаты, одному Богу известно, но факт остается фактом — редкий гость из северных широт мирно покачивался аккурат посреди водоема.
Мигом оценив прелести активного ужения, Тузик уперся в борт передними лапами и мощным броском устремился к птице. Крохаль, не издав ни звука, скрылся под водой. «Нырок» же, напротив, зашипел восемью обретенными отверстиями и приготовился к медленному погружению.
Плаваю я чуть лучше железнодорожной гайки, посему выходов из положения виделось три: уцепиться за крохаля, держаться за Тузика или как-то самому грести к берегу. Догнать первых двух было весьма проблематично, ибо они устроили игру в салочки, где водить выпало собачке.
Собрав волю в кулак, я выказал чудеса выживаемости. Со стороны это вероятно выглядело, будто колесный пароход, переломившись пополам и потеряв все лопасти, кроме двух, соревнуется с юркими канонерками в призовом заплыве. И это далеко не преувеличение, ибо на кону стояли моя жизнь, а также плохо скрываемая радость наследников и обманутых мужей.
Видимо, последнее сыграло решающую роль, и мне удалось прийти к финишу пусть и третьим, но на своих двоих. А наш «Нырок», подтвердив название, затонул метрах в десяти от берега.
Возвращались мы пешком и налегке… Путь в обход озера неблизкий, и времени хватило на то, чтобы разъяснить Тузику тонкости поведения нырков по происхождению и их «однофамильцев» по прихоти отдела маркетинга…
На разведку в угодья
Извините, отвлекся. Так вот, человек заурядный, будучи на моем месте или, как говорят англичане «в моих ботинках», смирился бы с данностью и «день тишины» перетерпел. Я же осмелился пойти наперекор судьбе.
Перво-наперво вернул на красочный календарь листок с надписью «август». Затем для верности обвел маркером дату, отличную от настоящей. Сменил охотничью куртку, кепку, сапоги, рубашку, носки, трусы и носовой платок. На ружье привязал бирку «В ремонт», патроны рассовал по карманам. Собачка наблюдала за происходящим со смесью любопытства и снисхождения. Так поглядывают на детишек и слабоумных.
— Сегодня я буду звать тебя Мурзиком, постарайся не лаять. Это архиважно… для конспирации.
— Возражаю, — Тузик сузил глазки, — под кошачьим именем на дело не пойду!
— Ну, хорошо, хорошо. Выберем нечто нейтральное… Как насчет — «Эй»?
— Согласен. Но учти: только на сегодня и исключительно в научных целях.
— Обещаю. Ко мне можешь обращаться: «А ты».
«Аты-баты шли солдаты», — весело насвистывали мы по дороге на мостки, где из года в год пытались подстоять утиный пролет. Точка эта хорошо известна в узких кругах любителей пальнуть разок-другой, ибо основная масса охотников предпочитает открытые пространства, дабы стрелять, патронов не жалея.
Выбрав мысок посуше да потенистее, я спрятал рюкзак под куст, воровато снял бирку «в ремонт», зарядил 36-граммовые патроны и вперился в линию горизонта… Прошел час.
— Эй, не пора ли домой? — предложил я.
— А ты как считаешь?
— Думаю, что схожей по накалу утрянки и припомнить тяжело — ни звука.
— Это потому, что ты прозаик, — не поэт. Вслушайся: тени убиенных кряковых хихикают над нами, словно девчонки-подростки на уроке анатомии.
— Смеется тот, кто смеется последним. Вечером сменим дислокацию.
Владимир Фомичев, г. Москва. Фото автора
