Необыкновенная легкость, с которою многие травят матерых волков и переярков, которые уступают матерым только в силе, но не в быстроте и дерзости, может ввести в заблуждение начинающих охотников: они будут строго осуждать своих, быть может, прекрасных собак, за то, что они не сделают чудес, подобных описанным другими охотниками. В одном рассказе собаки показали необыкновенную удаль, брали без осечки волков и все матерых, а охотники, наоборот, порядочную трусость — из-под таких злобных собак принимали волков пикою — способом доселе в русской псовой охоте неслыханным!
Нисколько не сомневаясь в искренности всех рассказчиков, я сомневаюсь в верности их определений возраста волков. В своей, не очень продолжительной, охотничьей практике я уже на опыте несколько раз убеждался, как в глазах страстных охотников, несомненно прибылой волк превращался в переярка, а порой и в матерого и только убедительные доводы какого-нибудь скептика заставляли, наконец, и разгорячившегося охотника признаться в своем увлечении.
Не случись тут посторонних — и охотник остался бы убежден, что им затравлен переярок, совершенно искренно об этом бы рассказывал и, конечно, потом разубедить его не было бы никакой возможности.
Правда, в такой просак попадают большею частью охотники молодые, увлекающиеся. Старый, опытный борзятник знает с каким зверем он имел дело, но так как старые охотники писать ленивы, а подвизаемся на этом поприще больше мы, сравнительно молодежь, то и получается, как я выше сказал, не совсем верное представление о матерых волках под борзыми.
Приятная компания единомышленников
Я хочу рассказать читателям все известные мне травли матерых волков в нашей охоте за последние два года, из которых ясно видно, что победа над этим зверем одерживается только при умении охотника беречь все шансы в пользу собак. Малейший же промах, малейшая потеря времени ведут к печальному созерцанию уходящего зверя.
Два года подряд я делал отъезжие поля с такими приятными товарищами по страсти, что воспоминание об этих отъездах всегда будет для меня отрадно. Приглашенный генералом Н. А. Б. поохотиться в его местах, я в конце сентября с тремя сворами борзых и с своими гончими пришел в Михайловский уезд в имение генерала и там с нашими охотами соединилась еще охота графа Т., так что составилась стая в 32 собаки гончих и 12 свор борзых.
Генерал Н. А. Б. — опытный, старинный охотник, строго придерживающийся в езде охотничьих правил, любящий серьезную волчью травлю и, несмотря на свои лета, не уступающий по силе страсти нам, сравнительно, молодым охотникам. Сын его К. Н. Б. — мастерской ездок с борзыми, предпочитающий всему на свете травлю матерой лисицы в октябре, серьезный и дельный охотник и страшно жадный к зверю, впрочем, как все страстные охотники.
Граф Т., недавно пристрастившийся к псовой охоте, которую у себя обставил роскошно, тоже страстный борзятник, но, в то время, еще малоопытный, и все — прекраснейшие партнеры в винт, на стоянках, а генерал, необыкновенно талантливый рассказчик охотничьих эпизодов. Понятно, что с такими товарищами и поля, и стоянки не могли быть скучными; травили много и было несколько интересных состязаний.
В конце сентября 1881 года, охотились мы в засеке, принадлежащей графу Т., где думали найти выводок волков, подвытый графским доезжачим, но стронутый дня за два до нас рязанскими охотниками, которые из 11 штук взяли только пару прибылых, остальных разогнали. Вот от таких товарищей упаси Бог!
Крепкая шкура
В засеке выводка не оказалось, и мы перешли в соседний небольшой отъем и разместились с борзыми на поле от засеки, а на другой стороне, куда не было настоящего лаза, пришлось стать двум моим сворам.
Только что покинули стаю, как она заревела и повела прямиком на ту опушку, где стояли мои своры. Из опушки вынесся матерой волк и полетел между свор, поближе к одному из борзятников. Спущенные в поперек собаки, два кобеля и сука, живо приспели к зверю, сука зацепила его в гачи и посадила, кобели поместились в шиворот и опрокинули, но борзятник, молодой еще мальчишка, закопался на лошади.
Волк скинул собак, но ходу они ему не давали и, не осиливая уже удержать крепко, опрокидывали его каждую секунду, пока не явилась подмога — поспели собаки другой своры; волк был принят.
Тут я имел случай убедиться в крепости волчьей шкуры. К расправе с волком поспела вся стая, которая вела почти навзрячь и таскали его собаки ужасно, пока удалось их отбить от мертвого уже волка и, тем не менее, нигде не оказалось ни одной ранки, кроме раны кинжалом.
Густая шерсть и крепость мускулов волка не дают собаке возможности прорвать шкуру, делают ее зубы совершенно безвредными, поэтому уходить матерого волка, без помощи охотника, собаки могут только зимою, когда мускулы волка от бескормицы и худобы ослабнут. Когда же волк в поре, 3–4 злобнейшие собаки ничего ему не сделают.
В этот же день из другого отъема я затравил прибылого волка, который оказался почти такого же роста, как первый матерый и с более толстыми ногами, но, конечно, с другою шерстью, другою головою, другим корпусом, а главное, с другими зубами.
Вот они!
Через неделю брали мы подвытый выводок в даче села Макова. Для полной обстановки довольно обширного острова свор у нас не хватило. Мне досталось беречь два лаза, на головке двух голых оврагов. Левее меня еще одну головку берег генерал.
Овраг, от которого мы стояли, загибался еще левее и подходил к другому острову — Свечам. Крайним на левом фланге стоял неопытный еще борзятник генерала — Михайла, который, таким образом, был ближе всех к Свечам. Ему отдано было приказание, как только мы начнем травить на своих лазах, скакать наперерез к Свечам.
Ветер тянул от нас и, по напуске гончих, мы долго не знали, что делается в острове. Но вот, почудилось мне — гоньба… ближе и ближе… Да, несомненно, вся стая ведет, и прямо к нашей опушке. Вот выровнялись с моим лазом, вот замелькали на опушке передовые гонцы и повели вдоль, а там у меня незанятый лаз!
Я пригнулся, тронул лошадь и пошел на рысях к той головке. Вдруг, какое-то необъяснимое чувство, несмотря на то, что я каждую минуту ожидал зверя впереди, заставило меня оглянуться назад и… сразу послать туда лошадь во весь мах. Прямо на оставленный мною лаз, друг за другом саженях в десяти (свыше двадцати метров. — Прим. редакции), неслись два матерых волка, самка впереди, самец сзади.
По ним с попереку заложились собаки генерала, но по дальности расстояния было очевидно, что до оврага они к волкам не приспеют. Мои собаки тотчас воззрились и понеслись к заднему волку, но тут произошло нечто неожиданное: между волками и собаками была небольшая западина в поле, влетев в которую собаки потеряли зверя из вида.
Не уйдет?
Старая сука смастерила и понеслась левее, по направлению бега волков, а два молодые, по первой осени, кобеля неслись на то место, где они видели зверя. Когда волки опять открылись собакам, сука очутилась саженей на 30 (почти 64 метра. — Прим. редакции) впереди кобелей и немного сзади волков, прямо по угону. Быстро стала она доставать заднего волка, вот — она уже близко… Вот, под мое улюлюканье, она докатила себя могучим броском до щетинистого загривка…
Раз!.. И оба покатились кубарем. Но удержать зверя на таком маху сука не смогла, а молодые кобели не поспели накрыть, пока он кувыркался. С шестью собаками на хвосте, волк влетел на вершину, из промоины в промоину, в болото, в кручу на другую сторону и через польцо полетел к Свечам.
Один из моих молодых кобелей, уже испытанный на волках, выметался из вершины, близко и живо подвинулся к нему, но набрать на бросок и докатиться до загривка не хватило силы. Вдруг, под самой опушкой замелькал всадник… «Да это Михайло, — сообразил я, — сейчас волк влетит прямо в лоб его свор, значит, не уйдет!».
Но увы! Собак-то с Михайлой и не оказалось: он их спустил по первому улюлюканью генерала, к которому они и понеслись, а сам, исполняя буквально приказание, прискакал к опушке, чтобы видеть, как 20-вершковый (почти 90-сантиметровый. — Прим. редакции) черт влетит мимо его ног в орешник. Самка, бежавшая впереди, пронеслась оврагом ниже, близко наткнулась на меня и, вслед за только что скрывшимися собаками, побежала через то же польцо, в тот же остров.
Что чувствовал я после этой травли, нечего рассказывать страстным охотникам. Ничего не могло меня утешить в этот день: ни затравленная дуплетами пара прибылых волков, ни бойкая ловля матерого русака, второченного мною, ни блестящая работа гончих, ничего… Так и стояла перед глазами картина — летящий кубарем материк, а в голове мысль: «Эх, кабы не прометались молодые подлецы!».
История охотника
Из Макова мы пошли разными дорогами по домам, и графская охота была счастливее нашей: его стремянной вернулся с матерым волком в тороках. Травлю эту он рассказывал так: «Под Машковым забрал я маленько поправее своих; подъезжая к мелочам, где, изволите знать, торчат пни-то здоровенные, да и думаю — взять собак на свору, не побежал бы русак, расшибешь какую.
Только хотел слезать, глядь… а два пня-то головы повернули. Тьфу, черт! Да это волки! Я к ним на рысях, сидят… потом так-то тихо встали, впереди поменьше, должно самка, а сзади-то вот этот самый лобанина, и пошли полегоньку через редоча на ту сторону. Я кустами-то им в поперек пустил лошадь во весь дух, выскакал на опушку, а они саженях в тридцати по правее меня бегут от опушки по полю, уж махом.
Милка первая взглянула и пошла, живо его доехала, в гачи и посадила. Он сорвался, да к ней, а тут Арнаут с Сокрушаем как треснули его сбоку кверху ногами, Арнаут — в горло, Милка с Сокрушаем — в ухо, а я ему в ребра нож… Так и не встал. Уж и злобны же собаки!» — заканчивал он каждый раз свой рассказ.
Д. Вальдов, село Сергиевское на Птани, июнь 1884 г.
