Наибольшую злобность в травле моего красного друга проявляли «двухствольный» Вангри и Петр Петрович Самоцветов. У Вангри и Рыжего были некоторые стороны общие: оба они обладали в высокой степени способностью залезть в чужую, постороннюю душу, даже совсем неподходящую, и при том без всякой помощи мыла и сохраняя чувство собственного достоинства, полнейшую самостоятельность и даже некоторую независимость.
ОКОНЧАНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Рыжий выигрывал в глубине, Вангри брал широтою воззрений; Рыжий первенствовал в отношениях дельности и солидности, Вангри затмевал приятеля внешними блеском и ловкостью; Рыжий был последователен и сосредоточен, Вангри был многообразен и зачастую имели по семи пятниц на неделе.
Связаны они были узами самой нежной дружбы, но за шахматной доской и на охоте становились врагами непримиримыми: ни одной неудачи не спускал Вангри Рыжему, ни один промах последнего не обходился без соответственных комментариев, при чем ноздри Вангри расширялись, и физиономия его принимала такой вид, как будто он обонял нечто весьма аппетитное.
Самоцветов, он же «злокачественный коммерсант», действовал иначе: ехидно и дипломатически, по заранее составленному и строго обдуманному плану. Вангри в большинстве случаев довольствовался случайными промахами, причем перепалка выходила обоюдная. Самоцветов же устраивал обыкновенно Рыжему неудачу бесповоротную, после которой этому последнему оставалось только щипать бороду и погружаться в мрачную меланхолию.
Нужно заметить при этом, что и Вангри, и Самоцветов были и опытными охотниками, и отличными стрелками.
Уговор без доверия
И вот разгар осени, вечер. Сидим я и Рыжий в кабинете Самоцветова, пьем скверное вино из его великолепного погреба и рассуждаем. Начинает Рыжий:
— Ведь это свинство, Петр Петрович, угощать такою дрянью!
— А ты не пей!
Но Рыжий соображает, что даровому коню в зубы не смотрят.
— Вальдшнепы, говорят, прилетели.
— Ехать, значит, надо.
— Куда ехать?
— Поедем поближе, для осведомления.
— На Белоус, стало быть?
— Туда! Только вот что: по Белоусу места небольшие: всем ехать — только мешать друг другу будем, да и пространства всего не исследуем.
— Значит, разделиться надо?
— Это-то верно, да как разделиться?
— А вот как: ты, Красный, поезжай в одиночку, а мы вдвоем.
— Можно.
— Выбирай стало быть: или поезжай в Забаровку да Погорелки, а мы в Киянку да на Трисвятское, либо наоборот. В Забаровке выводок куропаток.
— Знаю.
— Ну так и решай: если пойдешь в Забаровку, мы с Киянки начнем: пройдем ольшняки; а на Трисвятском съедемся часу в двенадцатом — походим вместе — бекаса, пожалуй, зашибем.
— Хорошо; только вы меня ждите на Трисвятском!
— Понятно.
Очень Рыжего куропатки соблазняют. Вино допито, Красный друг уходит, а я остаюсь ночевать у Самоцветова, чтоб завтра рано на заре выехать.
— Ладно! — потягиваясь, говорит злокачественный коммерсанта по уходе Рыжего, — забаровскими-то куропатками мы сегодня ужинать будем, а завтра чуть света начнем с Трисвятского, потому что Златорунный облетает Забаровку, куропаток не найдет, да, не заезжая в Погорелки, прямо на Трисвятское и нагрянет; на вальдшнепов расчет плохой: рано; а Рыжему и вот настолько доверять нельзя.
При этом он указал на самую микроскопическую часть своего ногтя на большом пальце.
Розыгрыш удался
Рано утром мы выехали на Трисвятское. Спустились мы с невысокой горы и выехали на плотину. Полированною сталью заблестела перед нами спокойная поверхность широкого «става» (запруды. — Прим. редакции). Ровной стеной стоит высокий камыш, утки плещутся на прогалинах, вдоль всей плотины вербы наклонились над самою водою. Уже облетает с них золотистая осенняя листва, но все еще стоять они красивые, кудрявые, купая свои плакучие ветви в тихой воде Белоуса.
Мельница шумит, к ней прислонены два старых жернова. Улегшаяся было возле них дворняжка злобно топорщит шерсть на спине и подозрительно обнюхивает наших собак. Чья-то телега стоит у мельницы, лошади понурили головы. На телеге сидит девочка, повязанная платком, и любопытно глядит на нас, на нашего кучера Ефима и на собак. Из дверей мельницы показывается мужик в черной свитке, весь осыпанный мукою. Щурясь и прикрывая глаза от солнца рукою, он тоже глядит в нашу сторону.
В воздухе свежо, но осеннее солнце греет еще сильно. Под его лучами вода сияет нестерпимым блеском. Стаи маленьких рыбок играют на мелководье у мельницы, болото курится легким туманом.
Нам повезло: во-первых, бекасы и гаршнепы оказались в достаточном количестве, а, во-вторых, после тщательного исследования нами болота, на нем не осталось буквально ни пера.
Единственный вальдшнеп, которого мы нашли в небольшой рощице на берегу болота, был убит мною и, убедившись, что на Трисвятском Рыжий, хоть будь он семи пядей во лбу, не найдет после нас и признаков дичи, мы направились в Киянку, откуда после кратковременных и бесплодных поисков по ольховым зарослям, к двенадцати часам воротились обратно на Трисвятское.
Предсказание Самоцветова сбылось: Рыжий действительно не заезжал в Погорелки, а махнул на болото прямо из Забаровки. Добыча его ограничилась одною перепелкою и ругал он нас крепко. Злокачественный же коммерсант весь сиял от удовольствия и поддразнивал Рыжего:
— Как же ты куропаток не нашел? Это, брат, у твоего Амура чутья нет, вот что. Я на твоем месте непременно бы его за это повесил, да и сам бы повесился для симметрии.
Звезда закатилась?
Скоро в самом деле Амур перестал служить своему господину: горячность на охоте разбила его на все четыре ноги и привела в состояние беспомощного младенца.
С обращением Амура в негодность, звезда Рыжего закатилась. Хоть и завел он себе сеттера с претенциозным заглавием: Лют, но лютости тот на охоте никакой не обнаруживал, проявлял же напротив медлительность и часто долгим и упорным обнюхиванием совершенно пустого места вводил своего хозяина в заблуждение и заставлял его попусту тратить драгоценное время.
Да и сам Рыжий как-то охладел к охоте: его поглотила общественная и хозяйственная деятельность; он даже явился в некотором роде благодетелем крестьян своей родной деревни, убедив их в необходимости выстроить школу и великодушно предложив свою собственную солому на покрытие крыши «храма просвещения».
Одна треть крыши действительно была покрыта. Но последовавшие затем неурожаи воспрепятствовали Рыжему довершить начатое им благое дело. Так школа пока еще и стоит непокрытою, и вся деревня с нетерпением ждет урожая на полях моего красного приятеля.
Н. В., 1877 г.
