В заключение этого заклада облава вынесла к нам пойманного ею в кустах маленького козленка. Слабое животное отчаянно билось в руках здоровенного мужика, напрасно стараясь высвободить свои легкие ножки из его мускулистых рук.
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.
Охотники окружили козленка, испуганно смотревшего на них своими умными глазками, поласкали его, наговорили ему кучу комплиментов и пустили на свободу. Нужно было видеть, как это красивое, грациозное животное было счастливо, отделавшись от наших ласк!..
Удачное попадание
Было уже два часа. Мы нашли, что пора подкрепиться. Выпив, мы… начали рассказывать друг другу об удачных, неудачных, непонятных и удивительных выстрелах. Каждому из нас было что порассказать, потому что не нашлось ни одного стрелка, который бы выпустил этих неудачных и удивительных выстрелов менее десятка.
— Ваше превосходительство, Вы как стреляли? — спросил Ган у генерала.
— Ничего, отвечал тот, подвязывая к поясу фазанку, за которую заплатил три талера. — Довольно удачно.
— Ваше превосходительство, продолжал Ган, указывая на его фазанку, — невзирая на свой преклонный возраст, Вы все еще чувствуете, кажется, влечение к женскому полу?
Генерал промычал что-то непонятное и поправил свой седой ус.
По дороге к третьему, большому закладу, Ган предложил нам занять небольшой лесной участок, вдавшийся клином в леса другого владельца.
— А иного там нельзя ожидать, — говорил он, — но зато все что ни выйдет и не вылетит можно бить без разбора. На таком пространстве дичь постоянно держаться не может и попадает туда только случайно, мимоходом из чужого леса, — пояснил он нам свое неожиданное разрешение.
Не знаю понравилось ли бы это предложение владельцу этого чужого леса, нам же оно пришлось как нельзя более по вкусу.
Заняли мы места, загалдела облава, но выстрелов не было слышно. Между кустами замелькали приближающиеся к цепи загонщики и я собирался уже закинуть за плечи ружье, как вдруг влево от меня послышалось что-то вроде конского топота и вслед за тем я увидел сарну, выскочившую из чащи и, как пуля, понесшуюся по узкой тропинке.
После моего выстрела серна упала, как подкошенная. Оказалось, что то была старая коза, которую лесничие давно уже привыкли видеть разгуливающею особняком от своего племени. Она лежала распростертая на траве, без малейшего движения, в покойной позе сладкого сна и, тихо умирая, испускала последний вздох. Против сердца, под левой лопаткой виднелась небольшая кровавая ранка.
Больше никто не стрелял в этом закладе. Мне, как водится, позавидовали, поздравили с удачным выстрелом, и мы двинулись дальше.
Кумушка на прицеле
В третьем закладе мне пришлось стоять в низменной, болотистой местности, утопая выше щиколотки в оттаявшей, вязкой почве. Передо мной тянулась полоса вырубленного леса, покрытая высокими пнями, кочками и кустарником.
Заслыша облаву, я немедленно приготовился стрелять и весь превратился в слух и внимание. Но уж более пяти минут выла по лесу утомленная облава, а стрелять не приходилось.
Уставши от напряженного внимания, я рассеянно стал поглядывать по сторонам, как вдруг вправо за кустами мелькнула лисица. Низко опустив свою умную голову, она мелкой рысцой, не чуя опасности, поминутно скрываясь за пнями и кочками, пробиралась по кустам.
Не выдержав и не рассчитав хорошенько расстояния, я выстрелил. Лисица упала. Меня так обрадовала эта победа над хитрым зверем, что, вопреки охотничьим правилам, я бросился вперед, рискуя на каждом шагу быть подстреленным не хуже зайца.
При моем приближении, лежавшая на спине лисица принялась жалобно выть, употребляя все усилия для того, чтоб подняться на ноги. Это обстоятельство так понравилось мне, что я и сам заорал что-то благим матом и чуть ли даже не «ура».
Но в то время, когда я совсем уже подошел к лисице и между мной и ею оставалось шага четыре, когда я уже соображал, что удобнее — схватить ли ее руками за шею или наступить ногой, она вдруг неожиданно поднялась на передние ноги и, волоча зад, оскалив от боли и злости зубы, запрыгала от меня по кочкам.
С рвением густопсового, я пустился преследовать лисицу, перепрыгивая через пни и кочки лучше всякого акробата. С лисицей, между тем, совершалось что-то необычайное: с каждым скачком к ней как будто возвращались силы, и я с трудом мог держаться у ней на хвосте.
Азартная погоня
«Верно уж пожертвовать шкуркой», — подумал я и, не останавливаясь, не прижимая даже к плечу приклада, почти в упор, выстрелил из второго ствола. Весь заряд пулей впился в землю не далее, как в расстоянии полудюйма (около сантиметра. — Прим. редакции) от головы лисицы.
Что есть духу я продолжал гнать зверя, в полной уверенности, что он выбьется наконец из сил и запросит пощады. Но лисица продолжала прыгать по-прежнему, мои же силы стали ослабевать, непривычные к такой скачке ноги подкашивались, дышать я мог только широко разинутым ртом… Я понял, что меня не надолго хватит для такого отчаянного преследования.
Заряжать ружье было некогда. Для этого я должен был выбросить стрелянные патроны, вынуть из пояса новые — все это трудно устроить в пылу скачки с препятствиями. А остановиться, рискуя ежеминутно потерять из виду дорогую кумушку, я ни за что не решился бы.
— Постой же, милая! Я еще имею на тебя оружие. Уж так и быть не пожалею ружья и угощу тебя прикладом, — со злостью проговорил я, и моя прелестная английская «централка», которой я очень дорожу и за которую не взял бы никаких денег, в минуту превратилась в дубинку.
Взяв обеими руками за концы стволов, я взмахнул легкое ружье над головой, мало думая, еще меньше сожалея о том, что ружье мое может разбиться вдребезги о злополучную лисицу, «Эх, дубинушка, ухни!..» промелькнуло в эту минуту в моей голове и я вдруг, совершенно неожиданно и некстати споткнувшись о пень, плашмя, во всю длину ухнул на землю, угодивши лицом прямо в колючий куст хвойника…
Когда я поднялся на ноги, то увидал подходившую ко мне облаву, а также и мою лисицу, продолжавшую нырять между кочками, шагах в тридцати от нас. Измученный, разбитый, исцарапанный, едва переводя дыхание, я мог только проговорить, указывая вслед исчезавшей лисицы:
— Ранена, убита!.. Три талера тому, кто принесет ее…
Загонщики не заставили себе упрашивать, и несколько человек тотчас же пустились за беглянкой, но тут же были возвращены одним из лесничих… Лисица успела перескочить за черту владений Гана и мы не имели уже права преследовать ее.…
Заслуженная критика
— Что ж это такое?
— На что это похоже!
— Что вы делали?
— Куда вы бежали?
— Чего вы орали!
— Вы расстроили весь заклад!
— Кто ж так делает?!.. Вас могли убить! Помилуйте!..
Такими или почти такими восклицаниями встретили меня товарищи, когда я подходил к ним с сконфуженной миной старого кота, упустившего пойманную мышь.
— Вы, верно, с ума сошли, — встретил меня «по-русски» Ш. — Чего Вы это летали по лесу?
— Черта с ним разговаривать! — тоже «по-русски» подхватил К. — Его просто надо выпороть!
Я не мог говорить и молча глотал лед, обламывая его под ногами.
— Вы верно ни разу не стреляли лисиц? — строго спросил меня генерал.
— Нет, приходилось.
— Чему же Вы так обрадовались?
Вместо ответа я опять нагнулся за кусочком льду.
— Довольно Вам глотать лед, выпейте лучше вина, — сказал молчавший до тех пор доктор, подавая мне наполненный стакан.
Я залпом выпил вино и перевел дух.
— Видите ли, — продолжал доктор, — в прошлом году, почти на том месте, со мной случилось тоже самое, с тою только разницей, что я догнал-таки лисицу и так как успех оправдывает многое, то ни один из этих господ не накинулся на меня с упреками…
— Упреки!.. Его не упрекать и не бранить, а выпороть надо! — настаивал К.
— Господа! — наконец торжественно заговорил я, почувствовав, что дар слова ко мне возвращается. — Глубоко сознаю я свои преступления и ровно ничем не могу оправдаться. Я вполне заслужил ваше негодование, но если вы меня даже выпороли бы, как предлагает мой уважаемый собрат, то и тогда не наказали бы меня так жестоко, как я уже наказан самим собой. Представьте только, что не беги я за лисицей как угорелый, остановись я вовремя и стреляй во второй раз, по-человечески, я не был бы теперь так измучен, разбит, исцарапан, не стоял бы перед вами, государи мои, в качестве подсудимого, а наоборот, — был бы вашим королем, имея у своих ног завидный и редкий трофей.
Кому из вас не случалось бывать в таком положении? Кто из вас не подвергал опасности свою жизнь, кто не терял головы, преследуя ускользающую из рук богатую добычу? Припомните теперь, что каждый из вас ощущал в своей душе, когда, вместо добычи, в удел ему доставались усталость, боль, стыд и досада?.. Припомните все это, и вы поймете, что наказать меня более, чем я уже наказан — невозможно.
Дружный громкий хохот покрыл последние слова моей речи… Друзья мои отпустили мне все прегрешения и сожалели только о том, что лисица издохнет где-нибудь в «трущобе» и пропадет даром.
— А я, напротив, даже рад, что вам не удалось поймать лисицы. Она бы дешево не продала себя и своими острыми зубами надолго оставила бы вам о себе память, — утешал меня доктор.
— Ну, предадим забвению лисицу со всеми из-за нее происшествиями и пойдем обедать, — пригласил нас хозяин.
Трапеза рядом с трофеями
Мы с удовольствием поспешили воспользоваться этим приглашением. На лесной поляне, недалеко от места, где началась охота, мы нашли собравшуюся там уже облаву, усердно хлопотавшую около больших костров, красным пламенем освещавших местность. Тут же стояли наши лошади, осторожно пошевеливая ушами и робко озираясь на непривычную картину.
Тут же, в симметрическом порядке, были разложены трофеи нашей охоты: 96 зайцев, одна коза, один фазан, один тетерев. Число убитых зайцев, быть может, многим покажется невероятным, но кому приходилось бывать на охоте в Пруссии, или даже в некоторых местах Царства Польского, тот знает, что там на охотах берут иногда много больше. Я не один раз бывал на охотах, где в 10, 12 ружей убивали более 200 зайцев.
Под открытым небом, между кострами, на одном столе был сервирован походный обед, только что приготовленный и разогретый на кострах, на другом шумно бурлил наш соотечественник, тульский самовар, диковинка, которую теперь нередко уже встретишь в ближайших к нашей границы местностях Пруссии.
На этот раз этим выражалось особенное внимание хозяина к его заграничным гостям, за что мы после обеда и отблагодарили его, выпив втроем чуть не весь самовар.
Нас пригласили занять места… Мы уселись наконец за стол. Загонщики тоже разместились вокруг костров, уничтожая испеченный на горячих угольях картофель.
Мало-помалу свет от костров разгорался ярче и ярче; тени становились гуще и гуще. Приходилось вспомнить об отъезде. Мы поблагодарили нашего любезного хозяина и простились с ним до будущего года, так как экономный немец охотится в своих лесах только один раз в год, ни единым выстрелом не беспокоя дичь во все остальное время.
Господин Агарков, 1884 год
