Андрей Ивлев, так звали нашего казака, всего лишь два года как вернулся из полка на льготу, почти всю службу провел на кордонах вдоль персидской границы, где участвовал в схватках с контрабандистами, а в минувшую войну усмирял возмутившихся горцев партии Али-бека; военная служба оставила в нем глубокие следы и уважение к старшему сказалось при виде погонов почтительной позой и безмолвием.
ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО — В № 12 (151).
Предмет давнишних желаний
Долго чинился наш добрый Ивлев, но хорошая рюмочка и несколько стаканов чайку развязали ему язык, он сделался разговорчив, подробно рассказал о своем хозяйстве, похвастался лучшим в станице чихирем (местное виноградное вино), и обещал назавтра прекрасную охоту.
Видя скудность нашего ужина, Ивлев вызвался снабдить нас едой и через четверть часа на столе появились жареный заяц и фазан, и изрядный графинчик очень вкусного чихиря. С большим удовольствием было принято его угощение, так как корчмарь не мог ничего приготовить по неимению продуктов, а наши закуски частью поистощились, частью сберегались на будущее время. Закусить остался и Ивлев.
Беседуя далеко за полночь, он рассказал нам, что в этих местах, по обилию дичи, можно охотиться и без собаки, что хотя он прежде и имел ее, но злые люди, завидуя добычливой охоте, извели его любимого пса, и теперь он сам хорошо вытаптывает фазанов; по его словам совершенно достаточно будет одной хорошей собаки для отыскивания подстреленной птицы, ибо раненый фазан далеко убегает, забивается в непроходимый трущобы и, большею частью, бесследно пропадает для охотника.
Рано утром на следующей день пришел Андрей и застав нас еще в постелях, стал торопить сборами; наскоро выпив чаю, через полчаса мы уже выходили из станицы и подвигались к черневшему вдалеке фазаньему лесу, предмету наших давнишних желаний.
Как я уже говорил выше, главную массу леса составляли различных пород и названий колючие кустарники, расположенные то сплошною стеною, то отдельными, удобными для обхода островками; применяясь к местности мы должны были немного разойтись и, по указаниям казака, стараться обхватывать небольшие острова, направляя собаку во внутрь.
Начало положено
Я должен сознаться, что такие условия охоты не произвели на меня хорошего впечатления; не видя стойки, для меня пропадала целая половина наслаждения и помимо этого я был уверен, что собака, делая стойку в густых зарослях, и не видя вблизи охотника, позволит себе некоторую свободу, пожалуй даже погоню за убегающим фазаном, — но делать было нечего, надо покориться обстоятельствам.
Едва мы вступили в лес, как успела подняться пара шумовых петухов и с громким «тордоканьем» благополучно перелететь в более безопасные места, зато первая же курица свернулась после выстрела, немедленно была отыскана собакою под грудою валежника и торжественно повешена на ягдташ. На уцелевших клочках снега виднелась масса следов, и целые кучи кала указывали, что это любимые места фазаньих лежек; временами встречались следы кабана, коз и зайцев.
Охотясь специально на фазанов, мы обещали себе не отвлекаться стрельбой по случайно попадавшейся посторонней дичи, и действительно воздерживались от погони за куропатками, с шумом поднимавшимися целыми табунами, но зайцы ввели нас во искушение, за что и были жестоко наказаны — меньше чем в час восемь русаков были уже на наших плечах и в свою очередь крепко напоминали о несдержанном слове. Нагрузившись зайцами мы перестали обращать на них внимание, и всецело отдались фазанам.
На поляне, покрытой густыми, но отдельными кустами, собака чувствует себя лучше, чем в едва проходимой поросли, где она продирается ценою собственной шкуры; нет надобности заходить ей во внутрь куста, довольно обнюхать его, дабы узнать его содержимое, да и охотник может порадоваться, глядя на хорошую работу любимой собаки и вовремя приготовиться к выстрелу.
Легким галопом потянул мой пес к одному из таких кустиков, замер на стойке, продвинулся еще несколько шагов и, кокетливо приподняв лапку, остановился как вкопанный; я подошел к самому заду собаки и внимательно осмотрел куст, стараясь видеть, как ведет себя фазан под взглядом врага, но ничего не мог заметить и вынужден был, двинув собаку вперед, заставить взлететь фазана.
Шумя крыльями, вырвался красавец-петух, почти по вертикальной линии поднялся саженей на 5-8 вверх (приблизительно от 10 до 17 метров. — Прим. редакции) и в момент перемены направления полета выстрел свалил его почти к моим ногам; это был старый фазан, не один год погулявший по своим раздольным местам и не раз участвовавший в драках за самку, на что указывали его длинные, крепкие как сталь и прекрасно развития шпоры.
Оригинальный, почти никогда не изменяющейся, характер взлета фазанов представляет немало удобства для охотника и теоретически делает стрельбу чрезвычайно легкою, но условия местности, сильный шум при подъеме, а иногда и громкий крик, до крайности возбуждают нервы, заставляют горячиться и естественным результатом такой порывистости является промах и внутреннее обещание вести себя хладнокровнее на будущее время.
Обманутые ожидания
Наши расчеты на особенное обилие дичи не оправдались, так что каждый промах и улетевший фазан болью отдавались в наших сердцах; как бы то ни было, а восемь штук уже висели на наших поясах и мы порешили, в виду скорого заката солнца, направиться к дому и получше отдохнуть к следующему дню.
Наш товарищ по охоте, Ивлев, был крайне огорчен таким скромным результатом и в оправдание приводил разные неудобные встречи, сделанные нами на пути к лесу, рассказывал, как ему случалось брать по 25 штук в одну охоту, и вообще старался поддержать в нас как бодрость духа, так и веру в его богатые дичью места.
Привычная к болотной охоте собака моя не оправдала возлагавшихся на нее надежд: неохотно шла по колючему лесу, часто пропускала фазанов и деятельность ее была безупречна только относительно подстреленной и убежавшей птицы; действительно, приятно было смотреть как быстро и искусно находила она след, широким галопом скрывалась в чаще и через несколько времени возвращалась назад медленными, важными шагами, бережно неся в зубах разысканного фазана.
Наш казак умилился духом при виде этой картины и совершенно успокоился на будущее время за судьбу подбитых фазанов, в полной уверенности, что им не миновать наших сумок.
Следующий день охоты уже на других местах, был немного удачнее предыдущего, если не по количеству призов, то более меткой стрельбой, благодаря, главным образом, открытой местности, поросшей густыми, перезимовавшими бурьянами: вдоль реки Сунжи тянется длинная, шириною около 100 саженей (свыше 210 метров. — Прим. редакции) береговая полоса, которую мы захватили редкою цепью и пройдя ее в два приема успели убить семь штук.
В увлечении охотой мы как-то разошлись с проводником и, по не имению местных примет, никак не могли ориентироваться, залезли в какие-то непроходимые дебри, где проплутали добрых два часа и еле-еле, после громких «бывай», сошлись наконец на перекрестке дорог и направились к дому.
По приходе в станицу к нам явился станичный атаман и объявил, что общество не находит возможным разрешить дальнейшую бесплатную охоту и требует по три рубля с каждого охотника, мотивируя такое решение соблюдением денежных интересов станицы.
Имея в виду еще лишь два-три охотничьих дня и видя страстное желание атамана, прикрываясь общественным приговором, содрать с нас возможно более, мы по совету Андрея Ивлева, переехали за 30 верст (32 километра. — Прим. редакции) далее и остановились на землях чеченцев, в Герзель-ауле, куда еще не проникли строгие понятия о собственности в охотничьем смысле, и где можно за несколько зарядов пороху охотиться чуть не целый год.
Добровольные помощники
Ямщик подвез нас к постоялому двору, производившему впечатление довольно сильного укрепления: солидный каменный дом русской постройки обнесен высокой и толстой глинобитной стеной, дубовые ворота и двойные оконные ставни (наружные и внутренние) с массивными запорами, видимо рассчитаны на возможность вооруженного нападения.
Дом этот стоит особняком, в полутора верстах (1600 метров. — Прим. редакции) от аула, на бойком месте большой проезжей дороги и владелец его вполне благоразумно обезопасил себя и своих постояльцев от наездов разных джигитов, сильно падких до чужой собственности, а подчас и жизни.
Узнав о приезде охотников, несколько чеченцев сейчас же явились к нам с предложением услуг, не требуя никакого вознаграждения и лишь тонко намекая на возможность попользоваться порошком и другими охотничьими припасами. Эти, так сказать, придорожные жители утратили все привычки истого горца, потеряли степенность и важность и, хлебнувши кабацкой цивилизации, сделались какими-то трактирными героями без слова и чести, качеств так сильно ценимых у их неиспорченных собратьев.
«Всероссийская очищенная» нашла здесь горячих адептов среди мусульманского населения, лишенного права пить виноградное вино: а первыми просветителями и пропагандистами были, конечно, наши русские ямщики, заброшенные на чужую сторону и заливавшие горе-кручину в каждом попутном кабачке.
Три чеченца: Василь, Попу и Белая шапка, вооруженные длинными ружьями, переделанными из старых шестилинейных люттихских штуцеров с переметными сумками на груди и за спиной, прибыли к нам утром 30 декабря и повели в принадлежащее их обществу герзель-аульские леса, отстоящие приблизительно верст на 10 от нашего становища.
Межевание еще почти не коснулось этих далеких окраин, нет определенных, законных границ, отделяющих общественные участки от владельческих, отчего происходят постоянные раздоры, нередко кончающееся побоищами с убитыми и ранеными. Попу объявил нам, что никто не посмеет помешать охоте, раз он принимает в ней участие, а в случае каких-либо недоразумений он не задумается «дать пулю» нарушителю спокойствия.
Заручившись таким воинственным и решительным спутником, мы не опасались уже за будущее охоты и бодро шагали за нашими оборванными и, надо сказать правду, свирепого вида проводниками.
Мастерство стрельбы
День для охоты выдался прекрасный: небо было покрыто тучами, легкий, в два-три градуса морозец подбадривал и поддавал нам шагу, а охотники-чечены болтали без умолку, то по-своему, то неистово ломая русский язык, причем слова «твоя», «моя», «тащил», «хватал» невозможно пестрили и без того невозможную речь.
Охота началась с вступлением в бурьяны, но не была добычлива, так как лучшие места были еще впереди; бурьяны понемногу разорялись и уступили место густому кустарнику, расположенному купами и разной величины островами, места были поистине великолепные.
Собака, как бы поняв всю их прелесть, бросила бурьяны, потянула к кустикам, внимательно обошла вокруг двух-трех и остановилась, поджидая моего приближения и приказания согнать притаившегося фазана.
После громкого «пиль» фазан стал буквально выдираться из колючки, и я мог убить его чуть не прикладом, но не в состоянии был отказать себе в удовольствии взглянуть вблизи на эту красавицу-птицу и догнать ее выстрелом уже на полной свободе. Кроме того, стреляя вторым номером «растеряевской дроби» я рисковал разбить его вдребезги и потому волей-неволей должен был воздерживаться от слишком близких выстрелов.
Товарищи мои тем временем тоже успели дать по нескольку выстрелов и, когда мы собрались для закуски, число общих трофеев (нас было трое) доходило до шести штук, а чеченцы, тоже втроем, убили десяток.
Попу поразил всех нас как своею невозмутимостью, так и удивительно меткой стрельбой: в начале охоты он убил зайца и носил его в руках, что несколько не мешало ему не упустить ни одного из встретившихся фазанов, причем он методично и не торопясь клал зайца на землю, стрелял и тем же тихим и спокойным шагом подходил к убитому, перерезал ему горло и клал в сумку. Уверенность в невозможности промаха доходила в нем до того, что если стучалось вместе с ним дать выстрел, то фазан неизменно оказывался принадлежащим ему.
К трем часам пополудни погода изменилась к худшему, подул холодный северный ветер и пошел снег; мы ушли верст за 30 от аула и о возвращении на постоялый двор не могло быть и речи, а нужно было позаботиться о ночлеге где-нибудь поблизости; чеченцы предложили устроиться в брошенной и полуразрушенной сакле, в расстоянии часа пути и идти к ней охотой, на что было дано общее согласие и мы успели дорогой взять еще четырех фазанов.
Длинная и холодная ночь прошла крайне томительно: холодный ветер пронизывал насквозь, разведенный внутри сакли костер едва успевал отогревать костеневшие члены, о сне не было и помину, а фазаний шашлык (фазан на вертеле) не пришелся по вкусу.
На обратном пути
С рассветом следующего дня, усталые и голодные, мы двинулись охотою по направлению к Герзель-аулу и, благодаря свежей пороше, убили еще 13 фазанов и несколько штук подвернувшихся под выстрел куропаток.
К вечеру того же 31 декабря мы были уже на нашем постоялом дворе, отдохнули, съели приготовленную для нас алтму из баранины и кукурузной муки, выпили два самовара и в 12 часов ночи, по просьбе чеченцев, произвели приветственный салют ружейным залпом в честь нового 1882 года, чем наделали большой переполох в ауле и на пикете, немедленно прискакавшем на помощь мнимо погибающим.
Теперь только, по окончании охоты, мы могли дать себе отчет о страшном количестве фазанов, живущих в герзель-аульских лесах и сделать надлежащую оценку нашей стрельбе. К стыду, надо сознаться, что она стояла ниже всякой критики и положительно удивляла нас самих несчетным числом пуделей.
В виду таких фактов необходимо приходишь к убеждению, что уменье хорошо стрелять вальдшнепов и бекасов нимало не ручается за удачный исход фазаньей охоты, что здесь нужна особенная сноровка, большой запас выдержки и специальная собака.
Срок разрешенного нам отпуска приближался к концу, надо было спешить к своим обычным занятиям и надолго, если не навсегда, проститься с заветными, редкими местами.
В день Нового года почтовая тройка тащила нас домой; в последний раз заехали мы к доброму Ивлеву, славно у него дообедали и, поблагодарив за услуги, расстались с этим прекрасным человеком и страстным охотником.
Кавказские горы на обратном пути не пропустили нас без задержек: на станции Коби пришлось просидеть три дня в ожидании расчистки завалов и в конце концов на осетинских салазках, по едва проложенной тропе пробраться до Гудаура, а оттуда, обычным порядком, до железной дороги.
Н. Любарский, 1882 г.
